тревог — за спокойствие и безопасность есть кому отвечать.
— Да и через речкупереходить…
И снова прав длинныйэлектрик: бык пройдет — и все стадо за ним, даже колен не замочат… А теперь —столпятся на берегу: ревут, ревут, потом сунутся в воду, разбредутся,попроваливаются в ямы, каких ни один рыбак отродясь не знавал, и, вдовольнаплававшись, вылезают с обезумевшими глазами.
Некоторым это дело дотого разонравилось, что они перестали возвращаться и подались в леса.
Помню, встретил возлеклюквенного болота «партизанку» с малым теленочком, позвал домой, а онаотказывается. Припугнул ее волками да медведями, а потом думаю: может, для неесмерть от диких зверей куда слаще жизни? Экая она чистенькая стала — вся этагрязевая короста, отличающая общественную корову от частнособственнической, сбоков сошла, да и теленочек — гладенький, аж лоснится. Недолго длилосьотдохновение: волки, действительно, прибрали их…
— Да и вообще: с быкомкуда спокойнее — и на пастбище, и на дворе — и молока больше давали…
Как-то ночью случиласьбуря — с некоторых домов листы шифера посрывало. Перепуганное стадо бросилосьсо скотного двора прочь и остановилось перед моим домом — нигде свет не горел,а у меня маленько окошки светились. И вот, стоят и ревут от ужаса. Вышел я накрыльцо, включил уличную электролампу: коровы сразу же попримолкли. Потомогляделись, сориентировались в пространстве и побрели к своему жилищу. Зорька сМуравушкой, правда, переломали ноги, и наутро их каторга была завершена…
— Да-а, жизнь у нихнынче такая, что коли могли б удавиться, все и передавились бы…
— Ты, — говорю, —вообще-то чего там сидишь?
— Фаза потерялась.
— Нашел?
— Пока не нашел. Но квечерней дойке надо найти: вручную никто доить не будет…
А через несколько днейпосле этого разговора — новая беда: тяжелый грузовик врезался в стадо иразметал двадцать шесть животин. Я ехал на требы по залитому кровью шоссе, а наобочине разделывали говядину. Колхоз потребовал сатисфакции, поскольку водительбыл не совсем трезв и явно превысил скорость; автобаза возразила, что и пастухибыли пьяны — упустили стадо на трассу… Словом, до суда дело не дошло, и винусписали на незадачливых коровенок.
…Во время очереднойвстречи, электрик обратился с вершины столба:
— Благословите словосказать.
— Как же неблагословить? Тебе ведь оттуда многое видно.
— Вот вы жалеете скотинуобщего пользования, да?.. А тут и частной досталось!
Газовики ездили нарыбалку… со взрывчаткой. Деревня глухая там…
Бабка попросила бычказабить — сошлись на двух литрах. Ну, мужики выпили, привязали толовую шашкумежду рог, жахнули… Ни бычка, ни сарая и по всей деревне — ни одного целогоокна…
Не вру — ей-ей: об этоми в газете писали, только не сообщалось, кто начудил — смылись они…
Так что: общественноехозяйство или частное — это, конечно, важно, но главное — люди.
Вы ведь сами говорили,что скотина дана человеку под его ответственность, правильно?..
— Может, и говорил… А тывообще чего там сидишь: фаза?..
— Да, опять куда-топропала.
— К вечерней дойке?..
— Отыщется, непременно!
Зачто?
Напротив моей избы, зарекою — холм. Говорят, в древности было на холме поселение — городище.
Очень возможно,поскольку там в нашу речку впадает еще одна, а такие места удобны для простойжизни. Несколько раз находил я на перекатах камни точной шарообразной формы,размером с обыкновенный снежок, каким зимою кидаются мальчишки. Находки отдавалв районный музей, но краеведы так и не объяснили мне: кто, когда и с какоюцелью вытесывал каменные шары.
— Это — оченьисторические предметы, — говорили они. — Спасибо.
Потом вместо самыхдревних поселений появились менее древние, про которые никто ничего не знает. Ав прошлом веке — и это известно — был один из скитов большого северного монастыря.Несколько монахов приезжали санным поездом еще по зимнику и оставались допоздней осени. Затем сплавлялись по реке на плотах, увозя с собой грибы, ягоды,рыбу, деготь, холстину, домотканые порты и рубахи, зерно… Впрочем, кто-нибудьиз монахов оставался на зиму: чтобы блюсти скит, да и вообще — от потребности куединению.
Изначально холм этот былвовсе не холмом, а просто частью возвышенного берега, образовавшего выступ услияния двух рек. Но в какие-то времена мыс отделили от остальной возвышенностиглубоким рвом, заполнявшимся водою: так получился самостоятельный холм. Ровсохранился, сохранились съезды к перекидному мосту. Все поселение огораживалосьглухим бревенчатым частоколом. Оборонялись не от людей — от хищных животных:без таковой защиты жизнь поселенцев-заготовителей превратилась бы в непрерывнуюбитву с медведями, росомахами и волками. На макушке холма возвели деревянныйхрам — в память святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца.
Старики вспоминают, какв младенческие времена переплавлялись с родителями через реку на празднованиеНиколы летнего, то есть двадцать второго мая по новому стилю. Путешествиезанимало до двух часов — такие половодья бывали. Теперь это — редкость.Впрочем, на моей памяти случилась весна, когда река, разлившись на километровуюширину, заняла всю долину: от деревни до вершины холма, — могучий поток,спрямив речные извилины и затопив целые рощи, устремлялся к морю.
В тридцатые годы церковьпо бревнышку раскатали, перевезли из-за реки и сложили телятник. Запустилителят — они сдохли. Запустили других — то же самое. Тогда от телятникаотступились. Во время войны отдали его на дрова. Говорят, бревна были твердыми,словно камень, и каждое полешко добывалось неимоверным трудом. Теперь от скитаи следов не осталось…
Помню, утонул по пьяномуделу мужичок. Прислали из города водолаза. А он говорит собравшимся:
— Я под этим холмом ужев третий раз. Вы что — плавать совсем разучились?.. За что это на вас такаянапасть?..
Тем же днем приезжаю врайонный центр — начальство пригласило осмотреть храм, превращенный в баню.Здание было искалечено так, что ни снаружи, ни изнутри ни единой линией ненапоминало уже о своем изначальном предназначении. В подвале бушевали печикотельной, и грязный от копоти кочегар прокричал:
— Где люди молятся, тамнаши — моются!
Потом, на улице уже,начальники сказали, что рядом с баней то и дело возникают пожары: горят сараи,дома, гибнут люди. Действительно, кругом стояло несколько обгоревших построек.
— За что, — спрашиваютсами себя, — такая напасть?.. Тут, конечно, раньше кладбище было, и дома намогилах стоят… Может, в этом дело?.. Или просто в этом углу поселилисьбеспечные люди — пожарной безопасности не соблюдают?..
Святые отцы говорили,что над каждым церковным престолом стоит Ангел-хранитель и будет так стоять доВторого пришествия, даже если храм осквернен или разрушен. И вот, какпредставишь множество Ангелов, стоящих среди мерзости и запустения, страшностановится.
Архиерей наставлял:
— Наше счастье, что Богнесправедлив, потому что Он — любовь, а любовь жертвенна. По справедливости —нас бы всех давно надобно стереть с лица земли за вероотступничество ипреступления перед Ним. Но — терпит, но — ждет: покаяния, исправления, — терпити ждет, потому что любит… Так давайте не терять времени, пока Он еще терпит иждет!..
Власть
Он был потомственнымвздымщиком, то есть так же, как и его родители, добывал сосновую смолу —живицу. Сейчас эта отрасль, как и многие другие полезные для страны занятия, вполном разорении, а прежде — процветала. Из живицы готовилась канифоль,которой, известно, натирались смычки для игры на скрипках, виолончелях иконтрабасах и которая, кроме того, нужна для паяльного дела. Однако не этиобстоятельства возводили живицу в разряд стратегического сырья — было у нее иеще какое-то предназначение. Не случайно день ото дня потребность в нейвозрастала: это уж явно не от того, что граждане достославного Отечествабросились что-то паять или осваивать смычковые инструменты. Да потом, один нашрайон ежегодно давал столько продукта, что всем музыкантам земли до Второгопришествия свои смычки мазать — не перемазать. Думается, и паяльщикам быхватило.
Работа эта не легкая: свесны до поздней осени вдали от дома, в лесу, жилье — вагончик, дощатый сарайили еще какая-нибудь времянка. Впрочем, вздымщики — как люди довольносамостоятельные — резонно ставили себя несколько выше подневольных колхозников.Те, правда, отвечали взаимностью, считая лесных людей дикарями. И тоже резонно.
Однако для человека,который и ходить-то научился, перебираясь за родителями от сосны к сосне, делоэто вовсе не казалось тяжелым. И он усердно трудился, зарабатывая такие деньги,какие в те времена мог получать разве что генерал. При этом он был ещеохотником — грамотным и выносливым — и легко добывал разного зверя. Участок егонаходился километрах в десяти от села, и, значит, можно было время от временинаведываться домой для перемены белья и для продолжения рода: парой детишек онтогда и обзавелся.
Житие его произвеловпечатление на заезжего корреспондента, и в каком-то столичном журнале появилсянебольшой очерк, которому впоследствии суждено было исподволь, незаметносыграть важную роль в судьбе вздымщика. Когда освободилась должность мастера,дирекция, поразмыслив, остановила свой выбор на журнальном герое. И с этоговремени жизнь его пошла по иному пути.
Власть может принестипользу только тогда, когда властитель воспринимает ее как служение, то есть —как сплошной долг и безоговорочную ответственность, а если видит прежде всегоправа, это погибель для него самого и трагедия для подвластных.
Новоявленный мастер невыдержал искушения: вздымщики стали страдать от его придирок, издевок… Вдруг онзаболел: любая пища вызывала у него такие сильные боли в животе, что онвынужден был совсем отказаться от еды, обессилел, слег. Поговаривали уже опечальном исходе. Позвав одного из вздымщиков, мастер испросил у него прощенияи велел передать остальным, что виноват перед ними.
Свезли в Москву,обследовали, оказалось, что все не так уж и страшно, однако понадобилось редкое