и дорогое лекарство. Внезапно оно обнаружилось у моего приятеля: кто-то поошибке привез из-за границы это ненужное ему снадобье вместо другого,действительно необходимого. Приняв подаренное лекарство, мастер почувствовалсебя столь замечательно, что тут же объелся. А на другой день потребовалвыпивки.
Вернувшись на работу,смягчился, но ненадолго: к этому времени ушел на пенсию директор участка, ивысшее смоляное начальство подняло молодого мастера на новую должность. Тут оннабросился на людей с новой, доселе невиданной, силой: теперь страдали нетолько вздымщики, но и трактористы, шофера, рабочие и даже сторож… Кого-то онуволил, не дав доработать полгода до пенсии; другого, отпустив по официальномузаявлению на похороны, обвинил в прогуле, а бумажку сжег; а уж всякихвымогательств было не счесть. Друзья напоминали ему о прошлой болезни, овыздоровлении: люди нецерковные, они тем не менее легко угадывали за этимисобытиями и наказание, и прощение…
Однако он слышать ничегоне хотел:
— Пусть знают, кто здесьхозяин! — и все.
Но самым нелепымсамодурством было, пожалуй, истребление глухариных токов: если по какой-либопричине весеннюю охоту не открывали, директор приказывал вырубить все деревьяна очередном глухарином току.
— Пусть знают, кто здесьхозяин!
Зимой получили новуюмашину — «Урал». Ехали по узкой лесной дороге, чищенной бульдозером: моторзаглох, — вероятно, капля воды, попавшая в топливо, замерзла, и кристаллик льдаперекрыл бензопровод. Директор открыл крышку капота, встал на бампер и, взяв бутылкус бензином, начал понемножечку вливать горючее непосредственно в карбюратор.Плеснет: грузовик проедет метров десять-пятнадцать и остановится, — так идвигались… И тут из-за поворота навстречу им выехал лесовоз…
Склонившийся над моторомдиректор был по пояс расплющен между двумя радиаторами. Он умирал… Но:"Хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися, и живу быти ему:и яко семьдесят седмерицею оставляти грехи", — лесному тирану вновь былапредоставлена возможность покаяния. Шофер лесовоза сказал, что в поселок, изкоторого он только что выехал, по неведомой необходимости прилетел вертолет.Успели. Доставили в большой город. Сделали операцию.
Придя в сознание, онпопросил карандаш, бумагу и написал покаянное письмо своим подчиненным…
Возвратился он лишьчерез год. Ходил с палочкой. К этому времени смоляная отрасль пришла в упадок,а потом и вовсе прекратила существование, так что лес до последней сосеночкираспродали…
Бывший директор получаетпенсию по инвалидности и сидит дома. Когда опрокинет стопочку-другую и третью,любит порассуждать:
— Зря, — говорит, —стратегическое производство угробили. Это все — правители наши: над народом,как хотят, измываются, на страну — наплевать, и откуда только такая сволочьберется?..
Медведи
Медведей в нашем краюпредостаточно, и встречи с ними — дело обыкновенное. Случалось, в деревнюзахаживали.
То двое медвежатпереправились из-за реки: там утиное озеро, и в день открытия охотничьегосезона была пальба, — испугались, наверное. Медвежата, конечно же, не страшны —бегают вдоль дороги, играют, но мамка, отыскавшая заблудших чад, взревела стакою ужасною силою, что соседский поросенок умер в своем темном хлеву отразрыва сердца.
А то еще по весне старыймедведь налетел на колхозную пасеку, а она была у нас возле самой околицы, — идавай ломать пустые ульи. Наработавшись, там же и заночевал, а с рассветомпродолжил свое разрушительное занятие. Понятное дело — обидно: медом пахнет, асамого продукта — и нет… Остановить зверя удалось только с помощью егерскогокарабина.
Бывали встречи забавные,бывали — спокойные, бывали — опасные: вспоминать все — времени не достанет. Иэто при том, что на медведей я не охотился. Впрочем, однажды впал в искушение…Но прежде чем поведать историю, хранившуюся доселе в глубокой тайне, надобнооборотиться к ее прологу.
Служил я тогда вобластном центре, поселили меня в гостинице. Там же обитал и наш районныйохотовед, который с полгода уже мотался по лекарям, стараясь исцелить жеваннуюмедведем руку: осенью он устраивал начальству медвежью охоту, и онаразвернулась столь безблагодатным образом, что, спасая воевод, пришлосьвступить в рукопашную и пожертвовать правой рукой.
Через несколько месяцев,уже в деревне, заезжает ко мне этот самый охотовед, а с ним и наш егерь. Делобыло поздним осенним вечером. Зовут на медведя.
— Вы что, — говорю, —мужики: какая среди ночи охота? Да я ведь и не охочусь теперь — вы же знаете…
А они уламывают иуламывают: мол, нужен я им позарез… Ничего не понимаю:
— У вас, — говорю, — икарабины, и подсветка: а я-то что буду делать со своим ружьецом?
Они помялись:
— Ружье вообще-то можноне брать…
Люди эти были известныкак непьющие, ответственные и не расположенные к пустой болтовне.
— А если без ружья, —спрашиваю, — то вы меня, что — в качестве привады ли берете?
— Нет, — отвечаютсерьезно, — в качестве единственного охотника. Выясняется, что они ездилисмотреть кабаньи следы у овсяного поля, да нарвались на медведя.
— А сегодня — ровно годс того дня, как мишка мне руку заел, — говорит охотовед и пускается рассуждатьо мистическом смысле своего совпадения…
— Так вам что ли молебенотслужить?
— На кой? Я медведя-топодстрелил: с испугу… А лицензии-то у нас нет! Одна, конечно, осталась — длягостей… Но на себя-то мы ее оформить не можем, да и к мужикам с такой просьбойнельзя идти: когда они просили лицензию, мы не давали, а теперь… В общем:выручайте!
— Да что ж я с ним будуделать? Мне ж его и за год не съесть!.. А потом: у меня и денег нет налицензию…
Стали думать, у когомогут быть деньги. Поехали к председателю сельсовета, сдернули его с койки: онвыслушал, расписался в бумагах:
— Все остальное завтра,— и ушел спать.
Мы отправились искатьмедведя. Нашли, затолкали в Уазик, свезли ко мне, и мужики полночи разделывалиего в сенях. К рассвету уехали.
Такая получилась охота.
Однако и до молебна всвой час черед дошел. Как-то заходит охотовед в церковь.
— Что, — спрашиваю, —опять на медведя?
— Нет. Надобнопоблагодарить за те два случая да и вообще за то, что еще живой…
— Вот, — говорю, — какинтересно: Господь тебя через мишек и к молитве привел.
— Оно может и не сильноинтересно, — вздыхает, — зато очень доходчиво.
Деньрыбака
Возвращаюсь сотдаленного прихода — машину останавливает незнакомый мужчина:
— Я — председательтутошнего колхоза, специально вас жду: у меня к вам дело, — и приглашает вконтору.
В районе полтора десяткахозяйств, и со всеми остальными председателями я знаком, но этот все времяуклонялся.
Заходим в кабинет.
— Спасибо, — говорит, —за детский садик: строительство окончили и на днях пускаем детишек — колхозную,можно сказать, смену, так что я ваш должник и есть повод…
Нет, ну вы посмотрите:установили на столе компьютер, теперь и расположиться негде…
Я вспомнил, что веснойосвящал закладку деревянного здания: старый детсад сгорел дотла, астроительство нового затягивалось из-за каких-то неурядиц.
— Коли достроили, —говорю, — хорошо бы освятить помещение.
— Это — когда скажете:заведующая садиком — моя супруга, она, кстати, в прошлый раз вас и приглашала.
— Если водительподождет, — говорю, — то хоть сейчас.
— А что нам водитель?Транспорт всегда найдем: оставайтесь…
Тем более что сегоднявсеобщий праздник: День рыбака…
Я прочитал книжку,которую вы моей жене подарили — Евангелие называется: там к рыбакам большоеуважение…
Да за что же мне этотдрын-то? Представляете: последние деньги со счета сняли и приволокли компьютер— теперь и стаканы поставить некуда… Я бы уж лучше запчастей купил или солярки."Нет, — говорят, — сплошная компьютеризация"…
Еще сколько-то временимы беседовали в таком вот духе: я пытался приступить к освящению детского сада,председатель уговаривал оставаться для празднования.
Внезапно его осенило:
— А пойдемте-ка нарыбалку!.. У меня и бредешок есть, и места я знаю: рыбалка — царская! День былтаким удушливым, таким пыльным, что мысль о речной прохладе оказаласьпобедительной.
Шофер тожеприсоединился:
— Меня, — говорит, — кбатюшке на весь день отрядили, можно и порыбачить. Тем более, если домой рыбыпривезу — хозяйка обрадуется! А рыба по суху не ходит, так что и мне кое-чегоперепадет.
Председатель притащилбредень, скатились к реке и, побросав одежку в машину, полезли в воду. Хозяин,как самый высокий, взял на себя дальнее крыло и ушел на фарватер, коренастомушоферу выпало брести вдоль берега по густым зарослям осоки, а мне — плытьпозади и в случае зацепления за коряги нырять для распутывания.
— У вашей фигуры тела —геометрия непотопляемая, — объяснил председатель.
Тут выяснилось, чтозабыли грузило для мотни — хвостовой части бредня. Кликнув отроков, сигавших собрыва, председатель велел принести небольшой булыжничек: неподалеку виднеласьгорка камней, собранных с поля. Ребятишки, а их было пятеро, побежали закамнями, потом обратно, но эти грузила были отвергнуты:
— Малы! — кричалпредседатель.
— Велики! — кричал ончерез минуту.
Наконец, в руках одногоиз мальчишек оказался булыжник необходимого размера, и председательскомандовал:
— Давай!
Все пятеро приняли этона свой счет и, прыгнув «солдатиком» с камнями в руках, скрылись в пучине.
— Ну, и где колхознаясмена? — спросил шофер.
— Колхозной смене —конец, — испуганно заключил председатель.
Но ребятишки,благоразумно избавившись от камней, повсплывали. В дальнейшем предприятиешествовало без приключений. Мы обошли все примечательные места: плесы, заводи, отмели,ямы, — рыбины так и устремлялись в наш бредень. Временами по берегам встречалсянарод, ворошивший сено: мы раздавали щук, язей, окуней, — и мрежи снованаполнялись добычей.
Когда возвратились кмашине, выяснилось, что чтение Священного Писания подвигло председателя не