лет до нас прибрел сюда крещеный человек, построил церковь, посвятил ееПреображению Господа нашего Иисуса Христа с надеждою, понятное дело, напреображение всей этой местности и всех диких людей ее, а теперь празднованиеприходится переносить из-за того, что сызнова одичавшее местное руководствособралось в азиатскую страну прикупить шмоток… Объясняю, что к Начальствунебесному обращаться с такою глупостью никак невозможно. Уехали.
Через некоторое времяпоявляются новые ходоки — культработники из областного центра. Мужик в шляпе —он прямо так и зашел в храм — главный по этой части.
— У меня, — говорит, — квам вопрос, — при этом перегаром от него несет так, что находиться рядом никакневозможно.
Отступив на пару шагов,объясняю насчет головного убора. Он неохотно снимает шляпу и прикидывает, кудапоместить ее. А при нем дамочка-секретарша — как раз без всякого покрытиявытравленных кудрей. Главный культурный человек нахлобучивает шляпу на еебедную голову
— Необходима, — говорит,— хорошая погода на празднование.
Поинтересовался иконами:которые, мол, поценнее? Велел секретарше все в точности записать. Потом спросилнасчет храма — которого века…
— Девяностые годыдвадцатого, — отвечаю.
— Неплохо сохранился, —говорит.
Секретарша в шляпеобъясняет:
— Девяностые годыдвадцатого века — это сейчас.
— Тогда занеси в графу:"Наши достижения"…
В свой черед наступаетнеправильный день великого празднования. С утра отправляюсь на службу — дождь."Что ж, — думаю, — нормальное дело, мог бы даже и снег пойти".
Отслужили.Бабушки-прихожанки понурые стоят — на улицу выходить неохота. Гляжу, а срединих секретарша культурного человека — кудри у нее теперь фиолетовые, но затокосыночкой повязана. Что ж, спрашиваю, она в такой помрачительный цветокрасилась? Оказывается, начальство повелело в честь праздника и возможногоприезда столичных гостей, "потому как фиолет теперь в моде". А гдеже, спрашиваю, начальство? Выясняется, что начальство уже набанкетничалось ипоубывало кто куда. Как-то уж очень быстро они, говорю, даже не верится.
— Дак они уже суткибанкетничают.
Тут еще явилась вымокшаяучителка-пенсионерка, которая у меня за чтеца: просит прощения, что опоздала —коза у нее болеет.
— Сколько, — спрашиваю,— у тебя коз?
— Одна дак.
— А у твоего дедасколько было?
— У деда? Да у неголошадей было пять штук, коров — четыре, а овец и коз — кто их считал тогда?
— А в церковь он ходил?
— Каждое воскресенье!
— Вот потому у негостолько всего и было. А ты — так с одной козой и останешься.
Она просит епитимью, и яоставляю ее в храме читать покаянный пятидесятый псалом, который она всякий разчитает с ошибками. Впрочем, как и все остальное. А мы отправляется к центрупраздника — к деревянному помосту, сооруженному на высоком берегу реки. Из-задождя действо никак не может начаться, и народ, занявший места на скамейках,терпеливо жмется под зонтиками. Да и ярмарка, специально для котороймастерились дощатые прилавки, молчит: корзинки, лапти, цветастые половики, мед— все спрятано от дождя под клеенками.
Отслужил я молебен,полагающийся перед началом доброго дела, и опять пошел в храм: кто-то изприезжих попросился креститься. Потом еще и обвенчал одну немолодую пару. И тутдождь прекратился: вышло солнце. Прочитали мы подобающее случаюблагодарственное молитвословие, и на этом богослужения завершились.
А праздник только началразворачиваться: заиграли гармонисты, загудела ярмарка, выкатилась откуда-тобочка домашнего пива… Вся эта суматоха продолжалась до полной темноты.
Когда стемнело, снованачался дождь.
Печноедело
Изба досталась мнестарая, древняя даже. Если снаружи ветхость ее можно было попросту прикрытьтесом, то уж внутри кое-что пришлось поменять: пол был щелястый и холодный,рамы — гнилые, стекла — потрескавшиеся, но самое главное — разваливалась печка,старинная, глинобитная.
Существовала некогданесложная технология: из досок сооружалась опалубка, заливалась жидкою глиною,и глину эту долбили потом деревянным пеньком-толкачом, пока она, выпустив всюводу, не превращалась в камень.
Отслужив кое-как однузиму, трещиноватая печь, не топившаяся лет двенадцать, пока дом стоял безхозяина, стала приходить в совершеннейшую негодность: каждый день я вынимал изее нутра куски обвалившейся глины. В конце концов, она прогорела насквозь, идым через щели повалил в комнату. Сколько-то времени я пытался противостоятьбедствию, замазывая трещины свежею глиною, но она держалась недолго: высыхая,отслаивалась от стенок, и дым снова пробивался наружу. Стало понятно, чтоуходить в следующую зиму с такой печкой нельзя. Позвал я самого мастеровитогомужика в нашей деревне. Он поглядел и сказал: «Можно». Мне было порученоразломать реликтовое творение и купить в колхозе огромное количество кирпича —на том и порешили, скрепив договор самым традиционным способом. Помнится,мастеровитый сосед, разглядывая широченные скамьи, пущенные вдоль стен, взадумчивости проговорил: "Да-а, у пьяненьких мужичков здесьпоспа-ато…" Затем еще восхитился прежними мастерами, объяснив, что скамьисделаны из "цельных плах, да не пиленых, а колотых: брали кряж, надсекалис торца, и начинали в трещину забивать клинья, пока бревно не лопалось".
Разобрал я кирпичнуютрубу, разворотил печку, повыносил все во двор, подмел и вымыл запылившуюсякомнату. На это ушло три дня. Мастеровитый сосед, возвращаясь вечерами сколхозной работы, всякий раз останавливался перекурить и высоко оценивал моитрудовые свершения. Потом указал, где накопать глины — я и это исполнил,затратив еще два дня. Наконец, когда я решил, что череда моего подвижничествазавершена, и теперь за дело возьмется сосед, он вдруг сказал:
— Зятю надо фундамент дохолодов положить…
— А после фундамента?
— Можно. Весной. А товедь в мороз глину не размешаешь.
Ладно, думаю, человек оннекрещеный — какой с него спрос?
Следующим взялся за делосамый знаменитый на всю округу печник, проживавший в райцентре. Я приехал кнему, уговаривал, уговаривал, он, как знающий себе цену мастер, отказывался, нов конце концов, согласился. Показал несколько книг, в которых были печи и егоконструкции, потряс нагромождением разнообразных знаний о дымоходах, кирпичах итеплопроводности, заявил, что крещеный, но Бог у него в душе — по этим словамбезошибочно определятся закоснелый безбожник, — и лишь тогда мы благополучноотправились в мою деревню.
Тут мне пришлосьзаниматься точнейшими измерениями и черчением на полу, чтобы дымоход будущегопечного шедевра попал точно в отверстие от прежней трубы. На другой день явыпиливал огромный кусок пола, на котором должна будет покоиться самая лучшая врайоне печь, подводил под края этой площадки шесть кирпичных столбов —заказанный легендарным умельцем фундамент. Потом безостановочно пошли требы,службы, и к мастеру я попал чуть ли не через месяц. Снова привез его домой:заглянув в подпол, он определил, что шести столбов маловато, надо бы — девять.После его отъезда я скорехонько — наловчился уже — соорудил еще три столба подсредней линией будущей печки и стал терпеливо ждать назначенного мне срока.
Между тем короткоездешнее лето по обычаю кончилось, начались дожди, ветра, ночные заморозки,спать приходилось в одежде, да электрический обогреватель немного еще выручал.
В назначенный деньприбыл мастер. Надел фартук, очки, разложил инструменты и пошел посмотретьприготовленную мною глину. Глина была трех сортов: из ближнего оврага, издальнего и — размоченные комья от старой печки. Мастер помял пальцами и одну, ивторую, и третью:
— Не нравится.
— Да отчего ж ненравится, когда у нас ею все пользуются?
— А, у вас всегда плохаяглина была!
— Шестьсот лет всехустраивала — из нее за это время, поди, не одну тыщу печей сложили… Да и собор,самый большой на всю округу, из этой же глины — кирпичи ведь прямо здесь ипекли…
— Я с этой глинойработать не буду.
— Так где ж взятьхорошей?
Он назвал местонеподалеку от районного центра. Через год-другой, когда счет крещенных мноюпошел на тысячи, а погребенных — на сотни, я нашел бы и грузовик, и помощников,а в ту пору рассчитывать можно было лишь на себя:
— Оттуда мне непривезти.
— Ну а эта не подойдет:не нравится мне ее консистенция — не люблю я с таким материалом работать, —сказал еще что-то про суспензию, эмульсию, ингредиенты и уехал.
И тут, по недостаткудуховного опыта, совершил я большую ошибку: надобно было сразу начать молитьсяза мастера, да не просто, а усиленно или, как мы говорим, сугубо, но ясовершенно забыл про несчастного, тем более, что служебная необходимость вновьна несколько дней отвлекла меня от холодного дома.
И вот возвращаюсь, аглина в корыте замерзла… Продрожав в телогрейке и ватных штанах до утра, яначал носить в дом кирпичи: глину приходилось рубить комьями и отогревать нагазовой плите в кастрюлях и ведрах…
Так совпало, что в этовремя один немастеровитый сосед начал класть печку своему сыну и все приходилко мне для обмена творческими достижениями. Мы, быть может, и помогли бы другдругу, но уже после первого ряда кирпичей задачи наши стали решительнорасходиться: он строил обыкновенную русскую печь, а я — неизвестно что, но вразмерах, заданных большим мастером под неведомую конструкцию. Попутновыяснилось, что кирпичи мои — а колхоз собрал мне все остатки со складов —разной величины, и оттого ровных мест на стенах сооружения оказывалось совсемнемного. Правда, впоследствии всякий новый человек, попадавший в дом, почему-тоусматривал в этой щербатости невидимую мною закономерность и восхищалсяспособностями печника, сумевшего выложить столь непростой орнамент: "Это,наверное, работа…" — и называлась фамилия печной знаменитости.
Зато сосед мой виделкогда-то, как с помощью деревянной опалубки выкладывается внутренний свод, ирассказал мне об этом, а то ведь я не мог сообразить, каким образом лепится изкирпичей «потолок». Потом выяснилось, что «потолок» получился неправильный: у