Пришлось выбираться на трассу и ждать попутного автобуса. День выдался студеный— градусов двадцать пять да еще, как положено в этой местности, — ветер, ипотому, не дождавшись за полтора часа нужного транспорта, я запрыгнул вкакой-то автобус, чтобы оттаять. Он двигался в нужную мне сторону, однако оченьнедалеко. Пришлось вылезать и ждать следующего. Следующий довез меня дополовины пути и перед тем, как свернуть с дороги, высадил возле дорожногопоста. Я попросил помощи.
— Это можно, — сказалиинспектора, — в любую машину пристроим, — но запросили сумму, превышающую моежалование.
Намерзнувшись вдругорядьна ближайшей автобусной остановке, я зашел в придорожный магазин.
— Окоченел, — определилапродавщица. — Чем согреваться будем — водочкой?
— Хорошо бы, — говорю, —чайку с кагорчиком.
— Чаю, так и быть,налью, а кагора у нас отродясь не бывало. Если не желаете водки, возьмитеконьячный напиток местного производства.
— Кончину безболезненную— гарантируете?
— Народ пьет — никто неумер пока.
Расположиться быловелено на подоконнике, где дремал белый кот.
Я хотел потеснить его испросил у продавщицы, как зовут альбиноса.
— Зови, не зови — онглухой. Да и что хорошего тут услышишь? Мат-перемат…
Кот на мгновениеприоткрыл глаза: один — голубой, другой — розовый, и опять уснул.
Отогревшись, япоблагодарил продавщицу, вышел на трассу, и вскоре предо мной остановилсяавтобус: теплый, с мягкими сиденьями. Благополучно долетев до места, я отыскалнужный дом. Встретили меня обычные православные люди, которые всюду — свои,напоили чаем, вручили пакет и проводили на обратный автобус, так что к ночи явозвратился в Санкт-Петербург, а утром — в Москву.
Пакет хранил письма ифотографии митрополита Макария — преданнейшего воина Церкви Христовой,служившего ей семьдесят с лишним лет, из которых сорок два года — вархиерейском сане. Начав с миссионерской деятельности на Алтае, он был затемепископом Томским, а с 1912 года — последним перед революцией Московским митрополитом.Душеполезные письма эти были адресованы одной из духовных дочерей владыкиМакария, служившей сестрой милосердия на Западном фронте. После ее кончины онидолгое время бродили неведомо где, пока не осели у того самого человека,который и принес их из заграничной страны: он называл себя монахом Савватием.Каких-либо частных тайн корреспонденция не содержала, а потому просьбахранителя об издании писем представилась выполнимой.
И вот как-то вТроице-Сергиевой Лавре сижу на скамеечке, отдыхаю. Подсаживаются двоесеминаристов: у каждого в руках только что вышедшая книжка писем. Один читает:"Жаль, что евреям дана воля смущать простой русский народ: они идут противХриста". Другой: "Во времена нашествия монголов на Русь духовенство ииноки не испытывали столько оскорблений и лишений, сколько испытывают отнесчастных христиан, богоотступников нашего времени". Завязался у нихфилософский разговор о богоборцах и богоотступниках и по всему выходило, чтопредатели и перебежчики — куда хуже врагов. Беда нам…
Тут зазвонил колокол, имы направились к службе.
Африканскийбрат
Как-то видим набогослужении - а дело происходило в Москве - негритянского прихожанина: стоитсебе, молится, да крестное знамение совершает не по-католически: слева направо,а по-нашему, то есть как раз справа налево...
После службы спрашиваемего: какого он роду-племени и почему православный. Отвечает наангло-французском: дескать, он наипервейший наш африканский брат по имениАнатолий, а далее переходит на неведомый нам язык, и мы ничего не уразумеваем.
- Короче, - не вытерпелотец диакон: - Ты хоть из какой страны?.. Ну, из какой кантри! - Диакон у насмолодой и вполне современный.
Африканский брат сказалкакое-то слово, которым, возможно, обозначается название отеческой его стороны,однако никто из нас повторить в точности это слово так и не сумел, а потомупытаться изображать его теперь буквами русского алфавита было бы слишкомдерзко.
Побеседовав такимобразом еще с полчаса, мы узнали, что Анатолий приехал чему-то учиться, но доначала занятий целых два месяца, и пока он живет в посольстве той самой страны,название которой у нас никак не выговаривалось, однако хочет потрудиться наблаго вселенского Православия, и просит за труды совсем немного: - раз в денькормиться обедом.
- Толян! -расчувствовался отец диакон и положил руку на плечо своего нового брата:
- Мы тебя и три разанакормим - не сомневайся! Правда, батюшка?
- Потом вздохнул: -Видать, в посольстве у них с харчами не задалось: одни бананы, наверное. Да ите, может, зеленые...
И стал африканскиймолитвенник каждое утро приходить в храм: отстоит службу, потом - на трудовыесвершения: у нас реставрационные работы шли, и всякого мусора было много - вотАнатолий и возил его куда-то на тачке. В свой час - обед в трапезной: помолимся,скорехонько поедим, снова помолимся, и - опять по своим послушаниям.
А как только колоколзазвонит к вечернему богослужению, Анатолий - тачку на место (у нее испециальное место под строительными лесами расчищено было - вроде гаража), совсеми попрощается, и - в посольство несказанной своей страны. Он бы, конечно, ина вечернее богослужение с превеликою радостью оставался, да у дипломатическихего соотечественников были какие-то свои режимные строгости, которые с нашимуставом не совпадали.
И вот что примечательнои потому требует неотвлекаемого внимания: ни русского языка, ницерковнославянского Анатолий не знал, да и музыкальная культура наша была емунезнакома, однако каждую службу он проводил в благоговейной сосредоточенности,крестился и кланялся в нужное время, не озираясь при этом на других... Такдавалось ему с небес - по его искренности и смирению.
И пока африканец ходил кнам, он, сам того нисколько не ведая, служил укором представителям несчастногоплемени русских интеллигентов, забегавшим иногда, словно в капищеогнепоклонников, чтобы единственно "поставить свечку", и тут жевылетавшим обратно, поскольку "ничего у вас не понятно".
Бедолаги... Жертвыкропотливой селекционной работы, начатой еще в пятнадцатом веке старательнымиудеем Схарией, сумевшим привить к православному русскому древу ветвьиудейского богоборчества. В конце концов удалось выпестовать трагическуюхимеру: ветвь эта от корней наполняется чистой водою Истины, но вместо листьев- смердящие серой копыта, рога и хвосты. И от гибельного этого запаха вянетсоседственная листва, сохнут другие ветви...
Впрочем, Анатолий успелпослужить укором не только этим заблудшим людям, первейшим родовым признакомкоторых является подобострастное отношение к потомкам незабвенного Схарии, но ипредставителям иного человеческого сообщества, сильно размножившегося вдевяностые годы нашего печального века. Однако тут следовало бы ненадолгоотвлечься, чтобы в самом кратчайшем виде обрисовать страничку церковной жизни,со стороны обычно не замечаемую.
В наши дни средипросящих милостыню редко увидишь искренних - под искренними я подразумеваюлюдей, действительно терпящих материальные бедствия: страдальцев этих быстровытесняют закоснелые паразиты. Которые, конечно же, не могут обделить своимхищным вниманием ни один приход. И вот бредут они каждодневно неутомимоючередою от храма к храму, аки паломники, но внутрь, как правило, не заходят: вдоме Божьем чувствуют они себя неуютно, что свидетельствует о невидимомдуховном родстве с первым племенем, укорявшимся Анатолием.
И ведь чем ониотталкивают? Даже не ложью, которая, понятное дело, оскверняет их души. В концеконцов - они безусловные коммерсанты, а правила коммерции, как ни прискорбно,включают в себя и хитрость, и лукавство. Самый отталкивающий грех новогоплемени - лень. Беспредельная и непоколебимая.
Снимая облачение, слышучерез раскрытое окошко голос отца диакона:
- Знаю, знаю: обокрали,не на что уехать... В Ростов что ли?..
- Да тебя наш батюшка вРостов уже один раз отправлял. И соседский - тоже.
- Ты уж, поди, десятьраз мог вокруг света объехать.
- Ну хотя бы в Пермь дляразнообразия попросился, а то заладил: в Ростов да в Ростов...
В Пермь не попросится -думать лень: хоть мгновение, а - лень.
Вот еще одна:"иногородняя, попала в больницу, выписали, не на что доехать до Харькова,помогите". Эта тоже давненько ходит, несколько раз мы ей уже насчетХарькова отказывали, однако она не запоминает - даже запоминать лень-то.
- А в Пермь не желаете?- интересуется диакон.
Далась ему эта Пермь - родомон что ли оттуда?.. Но и она не хочет в Пермь.
- Хорошо: давайте купимбилет до Харькова, - предлагает ей диакон и уже не впервые.
Но она не помнит исоглашается, рассчитывая перепродать.
- Я даже посажу вас напоезд, - и это уже говорилось не раз, так что он успел утомиться отоднообразия.
Это ее не устраивает - вХарькове делать ей нечего. Женщина поворачивается и уходит. Но через неделюопять придет и опять весь разговор повторится. При этом ни один психиатр необнаружил бы у нее значительных отклонений: ведь ни в одном медицинскомсправочнике - лень не значится, хотя вполне может стать смертельной болезньюдуши. Однако психиатрия занимается лишь с-ума-сшедшими, но никак недушевно-больными...
Потом как-то, когда мышли к метро по бульвару, отец диакон указал мне на компанию бомжиков,устроившую пикник под старинными липами:
- Час назад выблагословили одарить во-он того мужичка продуктами. Теперь этими харчамиколлектив и закусывает. И ведь каждый из них выпивает по бутылке в день,тридцать бутылок в месяц - и откуда деньги такие, если никто из них неработает?.. Между прочим моей зарплаты на такую жизнь не хватило бы. Да издоровья тоже...
Назавтра я этому мужичкуотказал. Тогда собралась вся бродяжья компания - человек семь или восемь идавай взывать к моей совести: мол, соотечественников, братьев своих родныхобижаю.
- Ну, коли братья, -говорю, - поработайте, сколько можете, на благо отеческой Церкви нашей, а мы ужвас от души накормим.