до мученической погибели. И тогда правление колхоза усовестилось и решилопостроить рядом с останками собора новый храм — хоть небольшой, деревянный, новполне всамделишный.
Председатель принес старенький«Огонек» с репродукцией картины "Над вечным покоем" и сказал:"Во! Такого хочу!". Пригласили бригаду плотников и начали строить.Бригада эта состояла из закарпатцев, которые в прежние времена наезжали сюдавозводить скотные дворы и зерносушилки и завистливо именовались шабашниками, нопотом обзавелись семьями и превратились в обыкновенных людей. Избраны они былидля столь ответственного предприятия лишь потому, что обладали единственным навсю округу церковным календарем, привезенным с далекой родины.
Однако вскореобнаружилось, что под воздействием наших холодов и промозглой сыростизакарпатская воцерковленность получила совершенно неожиданное преломление: оничастенько попивали и все-то в честь именин. Откроют календарь: вот, дескать, уАлександра именины, вот — у Бориса, вот — у Феодора. А разных Феодоров всвятцах — более тридцати… Я пытался выяснить, когда кто родился, когдакрестили, чтобы утвердить законные дни тезоименитства, но тут они начиналидоказывать, что у них — настоящих православных людей — так принято, потомпереставали меня понимать и, наконец, вовсе переходили на украиньску мову. Темне менее, работа помалу шла и, возможно, дошла бы до положенного завершения,когда бы к бригаде не присоединился еще один земляк — Ваня. Разом добавив вплотный праздничный график шестьдесят с лишним именин, он нанес смертельныйудар по строительству, и оно прекратилось. После чего вся бригада, прихвативстоль любезный их плотницким сердцам календарь, отправилась искать счастья вдругих палестинах.
Впрочем, до своегоисчезновения они еще предложили мне построить баньку из бруса, и востребовализа работу сорок бутылок водки. Было это в суровые дни противоалкогольныхгонений, и я мог накопить столько бутылок почти за два года. Мог еще получитьсразу, но лишь на собственные поминки. А в таком случае непонятно, зачем и банянужна.
Через месячишко ониснова объявились с готовностью сбросить цену. Я показал им готовую баньку.
— За сколько? —поинтересовались они.
— За бутылку.
— Шо ж за дурень на тосогласился?
— Да это я сам, —говорю. — Сложил, а потом с соседом обмыли.
Они сочли, что я сильнопродешевил…
А церковь достраиваликолхозные плотники. Работали добросовестно: и переплетцы оконные малымиквадратиками собрали — как в старину, и царские врата по мере своей фантазиифигурно вырезали. Это ощущение важности церковного дела унаследовали они неиначе как от деда-диакона. Но и от отца, разорявшего храм, тоже кое-чтоперепало: пока шло строительство, мастеровые и выпивали в алтаре, и курили, и вкарты поигрывали. Какое-то время кощунственность эта обходилась безпроишествий. Ради заслуг деда-диакона, наверное. Потом к плотникамприсоединился электрик, у которого неблагоговейности тоже было — пруд пруди, ипроизошло недоразумение.
Стали электричествоподключать. Залез монтер на верхушку столба и пробует на ощупь: в которыхпроводах есть ток, а в которых нету. И вот найдет нужное и орет:"Фаза!" И всякий раз прилагает что-нибудь непотребное. Я предупредилего, что ругаться не следовало бы. А он в ответ: мол, это все… вроде какерунда, и ничего он не боится, потому что с этими фазами давно знаком. И тут толи ремень на монтерской «кошке» развязался, то ли фаза какая-то незнакомаяпопалась, но светоносец вдруг опрокинулся вниз головою и неудобно повис наодной ноге. Пока бегали за стремянкой, другая нога выдернулась из ботинка, ибедолага нырнул к земле. Обошлось без переломов. Забравшись снова, он более ужене сквернословил, и с фазами разобрался на удивление легко — действительно,по-приятельски.
Подошла пора восстанавливатьеще один храм — каменный, находившийся в семидесяти километрах от моей деревни.Местные власти предложили опытного хозяйственника, который всю жизнь что-тостроил в наших краях. Он развернулся быстро: сразу же у него завелись деньги,появился лес, кирпич, цемент, шифер. Строительные материалы исчезали,обретались вновь, и вновь исчезали. Машины с колхозным мясом шли в далекийсеверный город, где бригада сварщиков бросала на стапелях недостроеннуюподводную лодку, чтобы выполнить срочный заказ нашего хозяйственника… Лес —напротив — отправлял он в южный город и радостно сообщал мне, что взаменвысылают электроавтобус:
— Никакого бензина ненадо: зарядил от сети — и катайся. Да еще и гармонь обещают в придачу.
Похоже, это былтроллейбус с "гармошкой".
Год проходил за годом, ав храме ничего не менялось.
— Пока я строю — я живу!— пел хозяйственник.
— И очень неплохо, —свидетельствовали прихожане.
Выгнать его было трудно— местная власть, имевшая здесь корыстный интерес, препятствовала, но в конце концовдело разрешилось благополучно. Впрочем, после моего отъезда его допустили квосстановлению еще одного храма: крест на купол он водрузил в точности задомнаперед, но приобрел новую автомашину…
В соседнем районе своегосвященника не было, и мне иногда случалось касаться соседских забот. Там завосстановления деревянной церкви взялись учителя сельской школы во главе смолодым директором. К сожалению, в их компании отчего-то не оказалосьпреподавателя физики: мастера сняли медные ленты, непонятно зачем проложенныепо стенам от кровли до самой земли. Через два дня молния сожгла церковь. Толькотогда провозвестники будущего сообразили, что ленты призваны были разделятьразряд небесного электричества и провожать его в землю. Вооружившись этимпознанием, они взялись за следующий храм — благо церквей у них сохранилосьнемало.
Однако самые большиепотрясения были связаны с судьбой трехсотлетней шатровой церкви. Тут, наконец,действовали настоящие профессионалы: приехавшие из большого города реставраторывозвели вокруг храма строительные леса и к каждому бревну приколотили поалюминиевой бирочке с номерком. Они хотели разобрать сооружение и перевезти егов свой культурный город для пущей сохранности. Однако наши не отдавали. Тяжбапродолжалась несколько лет, и все это время церковь оставалась в лесах, наплощадках которых с северной, теневой стороны снег лежал до июня, подтачиваястарые стены.
Однажды местнаягазетенка сообщила, что власти большого культурного города смирились ствердостью наших властей и дают денег на реставрацию зодческого шедевра,поглядеть на который съедутся туристы из цивилизованных стран, — тут-то мы,дескать, и разбогатеем…
Между тем за неделю доэтого радостного известия сорокаметровый храм рухнул, сокрушив разлетевшимисябревнами могильные кресты маленького погоста, и реставрировать было уже нечего.
Дрова
Переселился в деревню, адров — нету. Спрашиваю — купить, но никто не продает: самим, дескать, надобны.У некоторых запасено столько, что и до скончания времен не спалить, топи хотькруглые сутки. Стоят вдоль огородов нескончаемые поленницы: иные и почернели, игниют, но: "самим пригодятся". И ничего уж тут не поделаешь — этопо-крестьянски…
Между тем подошелноябрь, стало холодно. Тут, по счастью, нашелся жертвователь —облагодетельствовал целой телегой дров. Правда, дрова эти были рассыпаны подвору пилорамы: у мужиков что-то не задалось с вывозом — перевернули и телегу,и трактор. Впоследствии разная тяжелая техника закатала поленья в грязь, агрязь замерзла от наступившего похолодания. И вот обухом колуна навыколачиваюдровишек, привяжу к багажнику велосипеда и — домой. Пока одни горят, другиесушатся в устье печки: завтра — им гореть, а сушиться будет следующая вязанка.Конечно, и грязи от этих дров было несметно, и пар по избе плавал, точнооблако, но тепла хватало вполне. Все бы ладно, да началась зима и дрова моизасыпало снегом, отчего они превратились в полезное ископаемое.
Как-то разгребаю сугробыв поисках спасительной древесины — подъезжает автомобиль. Выходят из него людив черных пальто и начинают махать руками в разные стороны — ведут, стало быть,начальственный разговор. Потом приблизились посмотреть на непонятное имзанятие. А я как раз три чурочки раздобыл, четвертую выколачиваю. Глянули они ирассмеялись:
— Лес продаем тысячамикубов, а священник дровами не обеспечен.
— Вот, — говорю, — ивыпало вам счастье принести достойный плод покаяния.
— А мы — безбожники, — иснова смеются.
— Безбожники, но —православные, христианские? — спрашиваю.
— А какие еще бывают?
— Ну, наверное,иудейские, мусульманские…
— Нет уж, отец, намэтого не надо: мы — свои…
Через несколько днейприслали они грузовик: еловые пни, оставшиеся после разделки стволов. Эти дроватоже были сырыми, горели плохо, дымили, да еще и стреляли из печки мелкимиугольками, но благодаря им я дотянул до того времени, когда началась очереднаязаготовка топлива.
Двое механизаторов взялименя в компаньоны, и на колесном тракторе мы отправились далеко за реку. Весьдень валили деревья, обрубали сучки, назавтра — опять туда же. Вечеромвозвращаемся, сосед говорит, что за мною приезжали — отпевать, но так и уехаливосвояси. Причем старик, хоронивший брата, сильно бранился: негоже, мол,батюшке бродить на лесоповал — он должен сидеть дома, дежурить, как врач"скорой помощи". Старик, конечно, был прав.
Утром я помчался воследза ним и успел. А потом он рассказал мне, как была устроена приходская жизнь впрежние времена. Мир определил нарезать церкви тридцать шесть гектаров земли:восемнадцать — священнику, двенадцать — диакону и шесть — псаломщику. По одномугектару от каждого можно отнять: на этой площади были храм, погост, школа. Аостальная земля кормила клириков: сами прихожане арендовали и обрабатывали ее,расплачиваясь натуральным продуктом. Причем священнику строго-настрого воспрещалосьработать: лишь в самом начале сенокоса дозволяли ему пройти рядок по луговине иотправляли домой. Дровами его снабжали в любых количествах и, само собою,бесплатно.
— У батюшки жизнь —сплошное дежурство, — поучал старик. — Работу за него сделает мир, но уж если