что духовное понадобится: исповедь, соборование, крещение, венчание, отпевание,— батюшка должен быть на месте и в полной готовности…
А потом: руки…Гляньте-ка на свои руки… То-то и оно — обыкновенные: в порезах, мозолях,чернота въелась… И у меня такие же. Но я никого не благословляю, к моим рукамникто не прикладывается… А священнику приходится еще и новорожденных в купельокунать, и венцы цеплять на молодоженов — куда ж с такими страшными лапами?..
И снова старик был прав.
Впредь я уже назаготовки не отлучался: выписывал в лесничестве необходимые пятнадцатькубических метров, и лес приволакивали мне прямо к дому. Оставалось распилитьдва десятка хлыстов, переколоть и уложить в поленницы.
А еще — завел в храменаждак, которым и доводил руки до приличного вида.
Так и учился уму-разумупомаленьку.
Пшеницазолотая
Неделю не мог домойпопасть — служил на дальних приходах. Возвращаюсь, — а у меня перед домом сеют.Отслужил молебен, положенный перед началом сеяния хлебов, взял святую воду ипошел по дорожке через поле, кропя парящую землю. Гляжу, по сторонам все пустыебутылки валяются — насчитал шесть, и механизаторов — они на дальнем краю утракторов возлегли — тоже шестеро… Окропил трактора, зерно в сеялках,отцов-механизаторов и ушел восвояси.
А сеяли они пшеницу,которая в здешних краях ну никак не урождается. То есть в прежние времена,когда Отечество наше было православной державой, местный народ даже торговалпшеницей, потом, когда оно отступало от веры, пшеница еще кое-как вызревала, новот уж когда оно провозгласило себя страной воинствующих безбожников, пшеницаудаваться перестала. Как говорил наш архиерей: "За всю историючеловечества не было в мире других дураков, которые провозгласили быбогоборчество государственной политикой. Додумались, е-мое, паки и паки!"
Пока пшеница себевозрастала, я мотался по огромнейшему району с разными сельскохозяйственнымитребами: в одном углу нужен дождь, в другом — ведро… Получилась полнаянеразбериха. Известно, что раньше священники на молебен о дожде брали с собоюзонтик. Мне зонтик был без надобности, поскольку я успевал уехать на автомобиледо начала дождя, но люди-то оставались! И когда я, недели через две сновапопадал в этот край, то оказывалось, что ручьи вышли из берегов, мосты посносило,а сенокос может не состояться вообще, так что пора готовиться к голоду. Срочнослужили другой молебен. Дождь прекращался, но в течение двух недель доследующего моего приезда засуха сжигала посевы и даже траву, так что голодопять оказывался неминуем. Либеральный газетчик организовал партию «зеленых»,возглавил ее и в каждом номере публиковал передовую статью об угрозе глобальнойэкологической катастрофы в районе… И тогда вместо молебнов о ведре и дожде мыстали служить молебны, полагающиеся перед началом доброго дела. Тем более что кэтому времени сложение крестьянских просьб стало представлять неразрешимуюзадачу: один-два дождичка для картошки, но, чтобы сенокосу не повредить, а тамдля капусты маленько добавить, но не в уборочную, хотя и для грибков дождик непомешал бы, но без жары, чтобы не зачервивели…
Между тем пшеницавыросла такой красивой, такой могучей, что это стало смутительнойнеожиданностью для нашего хозяйства. Со всего района съезжались специалисты:щупали, мяли и перетирали в ладонях шоколадные колосья, нюхали и жевализернышки. Председатель рассказывал о составе почвы, сроках посева, количествеудобрений, и гости записывали, записывали. А жители нашей деревни то и делопросили исполнить по радио ласковую песню Исаковского: "Стеной стоит пшеницазолотая по сторонам тропинки полевой"…
Механизаторы, гулявшие вчесть окончания уборочной, достоверно поведали мне, что урожайность оказаласьтакой громадной, что компьютер не вместил, и на счетах костяшек не хватило. Повсему получалось, сказали они еще, что с такой урожайностью наш колхоз сможетзавалить пшеницею всю Европу, и даже Америке маленько перепадет. Но, конечно,не на этот год, а только на следующий.
Следующей весной япредложил агроному объехать с молебнами все поля. Агроном у нас женщинасовременная, гоняет на мотоцикле. Правда, забывает иногда, как тормозить иоттого по временам в заборы врезается, но это уж… Прав был архиерей: "Сбаб, наверное, и на Страшном Суде ничего не спросят. Ну что с них спрашивать?Чуда в перьях… Похоже, за все придется отвечать нам".
Она сказала: "Этовсе глупости для отсталых старух. Урожай зависит только от уровняагрокультуры".
Глупости, так глупости.Для старух, так для старух. Агрокультуры, так агрокультуры.
Но с тех пор на этомполе не вызревало уже ничего: ни рожь, ни ячмень, ни пшеница — все не угадывалис почвой, сроками, семенами и удобрениями, а если и угадывали, то случалисьпоздние заморозки, град или еще что-нибудь непредвиденное, напоминавшее о том,кто здесь Хозяин.
Так что Европу намзавалить не удалось. Да и Америке не перепало.
Крестины
Возвращаюсь из соседнегорайона — по благословению архиерея совершал первое богослужение ввостановленном храме, — а прямых дорог туда нет, надо давать большого крюка идаже выбираться в другую область, чтобы проехать на поезде. Вот и еду. Ночь.Клонит ко сну. Прошу проводника разбудить меня возле нужного полустаночка изасыпаю. А он сам проспал, и пришлось ехать до следующей станции.
Ночь, метель, кромеменя, никто не сошел с поезда. Бетонная коробочка — вокзал, расписание —обратный поезд после полудня, промерзшие скамьи… Постучался в дверь с надписью:"Посторонним вход запрещен". Говорят: «Войдите». Вхожу: теплынь, иженщина-диспетчер сидит перед пультом. Объясняю ситуацию, прошу погреться.Разрешила и даже угостила чайком. Над пультом — схема железнодорожного узла:два магистральных пути и один тупичок, — не больно сложно, надо признать.Работой она определенно не была перегружена, и мы потихоньку разговорились.Выяснилось, что мужа у нее нет, то есть он, конечно, был, но, как водится,сильно пьющий, и потому пришлось его выгнать, и от всей этой канители осталсянепутевый сын-школьник, которого надо бы, пользуясь случаем, немедленноокрестить. Еще выяснилось, что я смогу выехать в восемь утра на путейской дрезине,а до того времени в нужную сторону вообще никакого движения не будет.
Крестить — так крестить.Осталось только дождаться сменщицы:
— Ну да кто-нибудьпоявится, пошлю за ней, чтобы пришла пораньше, она рядом живет.
Тут же и появился, да некто-нибудь, а милиционер. Сказал, что в леспромхозе убийство, и ему надо срочноехать на следствие. Следователя сгоняли за сменщицей, а диспетчер тем временемсвязалась по рации с машинистом попутного поезда, состав притормозил, и нашпосыльный отправился изучать унылые обстоятельства ординарной попойки,завершившейся столь печальным исходом.
После передачи дежурствасходили в бедную квартирку диспетчерши, окрестили парнишку, потом вернулись настанцию, где уже тарахтела дрезина. Просторная будка была забита путейцами врыжих жилетах: они заботливо усадили меня поближе к чугунной печурке,топившейся углем, а требный чемоданчик и сумку с облачением пристроили укого-то на коленях.
По временам дрезинаоставливалась, и кто-либо из рабочих выходил: в этих местах, обыкновенно,неподалеку от дороги стоял сарайчик — с инструментом, наверное. Остановились упереезда. Здесь был большой сараище, а кроме него, целый хутор: дом, хлев,дровяник, колодец, стог сена… Стояли долго: рабочие уходили, приходили,совещались и уходили снова. Наконец, выяснилось, что у хозяина хутора —путевого обходчика — недавно родился сын, и надо бы окрестить, а народ меняподождет: в графике — «окно», дрезина никому не мешает.
Крестить — так крестить.Пошел в дом. Спрашиваю, как назвали младенца. Оказалось — мой тезка, да ещеполный: и отчества одинаковые. Обстоятельство это было воспринято как добрыйзнак и произвело на путейцев столь сильное впечатление, что уже через полчасапосле совершения таинства некоторые уложили свои светлые лики в тарелки. Остальныеприсоединились к ним чуть попозже.
Вышел на крыльцо, чтобыпроветриться от табачного дыма, гляжу: стоит состав с углем. Я — к тепловозу:кричу машинисту и его помощнику, что все уже потеряли управленческиеспособности, и некому стронуть дрезину с места. А они спокойно кивают и дажепозевывают: ну, думаю, на пути духовного делания ребята достигли очень большихвысот — полнейшего то есть бесстрастия…
Я полагал, что дрезинуподцепят спереди и будут толкать, однако вместо этого, помощник показал, какувеличивать скорость, как тормозить и благословил отправляться.
… Перед входнымсветофором я снизил скорость — и хорошо сделал, потому что меня бросили натупиковый путь, и дрезина запрыгала на стрелках, грозя соскочить в снег. Ещеиздали увидел я человека в красной фуражке, решил, что предстоят серьезныеразговоры, и пошел сдаваться. Однако человек сказал мне: «Приветик», и такимобыденным тоном, словно именно я каждое утро пригонял сюда эту дрезину.
— А где Семен-то? —спросил еще он.
Я честно признался, чтоне ведаю.
— Дак он, что — неприехал?
Я даже огляделся: невышел ли кто-нибудь, кроме меня, из пустой дрезины. Но нет: кругом никого небыло.
— И Алик не приехал? —недоверчиво поинтересовался человек в красной фуражке.
— И Алик.
— И Федотыч?
— И Федотыч.
— А все-таки, гдеСемен-то?..
— Наверное, у тезки.
— У какого?
— У моего.
— А-а, — и пошел настанцию.
По главному путипрогрохотал товарняк. Помощник машиниста смотрел в окошко. Я помахал ему рукой,однако ответа не последовало: лишь проводил меня задумчивым взглядом.
Подвернулась попутка:водитель был из нашего района и знал меня. Он рассказал, что у него тяжелозаболел сын, и надо бы срочно окрестить.
Крестить, так крестить.Сил у меня уже не оставалось: на всякий случай приметил, как переключаютсяскорости, и заснул.
Пчёлы
Плодовые деревья в нашемкраю не растут. Километров на триста южнее — пожалуйста: есть и вишни, ияблони, а у нас — нет: вымерзают. Зато хорошо растут ягодные кустарники и