исправишь. Его подняли на ноги. Обиженно посмотрев на докторов, он вздохнул испросил про своего комарада.
— Да с ним все путем! —успокаивал молодой хирург. — Он на третьем этаже, — указал пальцем на потолок,— в реанимации.
Итальянец понял этотжест по-своему: воздев руки, он прошептал: "О, Мадонна!" — изаплакал.
Пулю по хирургическимразмышлениям решено было не извлекать: стали просто залечивать рану. Аитальянец, понятное дело, нашим лечебным сервисом совершенно не удовлетворен ивсе время требует консула. Консулу, как положено, доложили, а он отвечает, чтодел у него и без нашего гостя полно, и когда он — консул — сумеет выбраться вэтакую глушь, неведомо, а раненого туриста, коли он транспортабелен, можно итак — без консула — в столицу отправить.
Тут такое началось!Другими делами, значит, есть, когда заниматься, а для нашего итальянца временине находится? Ну, консул, ну, макаронник! И народ бросился на защиту раненогоизгоя: из деревень везли и везли ему клюкву, морошку, грибы, молоко, творог,сало… А уж сколько всяких непереводимых слов было сказано по избам в адресбесчувственного дипломатического работника!.. Журналист, наглотавшийся новыхвеяний, даже дерзнул со страниц районной газеты обратиться к итальянскому МИДус призывом заменить консула, нарушающего права человека.
Чтобы довести досведения нашего итальянца всю степень общественного негодования, в больницубыла делегирована учительница музыки — у них там, у музыкантов, все указания внотках — латинские. Конечно, латынь учат и медики, но старый хирург всеперезабыл, а молодой помнил только про неприличное. Подошла музыкантша краненому, сидевшему на кровати, и говорит:
— Аллегро… Аллегретто…Адажио… Анданте кантабиле…
А он голову набокнаклонил и внимательно-внимательно на нее смотрит — так делают умные собаки,пытаясь понять человеческую речь.
— Модерато, — продолжаетона.
Но наш, похоже, латыньлибо совсем не проходил, либо учился плохо. Однако смотрит на нее пристально —не иначе, голос предков что-то шепчет ему.
— Ма нон троппо, —обреченно говорит музыкантша, и вдруг наш повторил:
— Ма нон троппо…
— Ура-а! — закричалмолодой хирург: — Все: поняли друг друга!.. — и осекся: — А что оно есть — манон троппо?
— Но не очень, —перевела музыкантша.
— Чего — но не очень?
— Вообще — но не очень…Например, аллегро, ма нон троппо — быстро, но не очень…
— Ну и чего? —поинтересовался молодой хирург. — Поговорили…
Итальянец тожезагрустил: тяжело жить, когда тебя ни одна живая душа не понимает. Впрочем,одна живая душа понимала его. И не только понимала, но даже вполне с нимуправлялась. Медсестра, молодая деревенская девушка, легко выводила его изуныния:
— Не тушуйся, — говорилаона, — какие наши годы? Три к носу.
Он начинал улыбаться итер пальцами нос — так она его научила. Сестра, в свою очередь, на летуусваивала итальянский:
— Ма нон троппо-то рукираспускай! — доносилось иногда из палаты.
Прилетел, наконец,злосчастный консул. Тут вдруг наш наотрез отказывается отправляться домой.Консул — к главному врачу: больной находится под воздействием психотропныхпрепаратов. А главный ему: мол, у нас и на бинты средств не хватает, и едупациентам из дома приносят — какие там еще препараты?.. Тот знай себе:разведка, вербовка… Доктора всем миром пошли к нашему: ты чего, мол, уперся —через это международный конфликт может произойти? А он сидит на кровати иголовой мотает.
Тогда медсестра говоритему:
— Ма нон троппо-товыпендривайся!
Он покраснел и шепчетчто-то насчет «аморе». Тут все — и даже консул бестолковый — поняли, чтопсихотропный препарат — это сестричка милосердная. Консул обрадовался, что всетак удачно закончилось, хотя, конечно, ему было обидно, что из-за такого, подипломатическим меркам, пустячного дела пришлось лететь аж на двух нашихсамолетах, да еще предстояло опять двумя рейсами возвращаться.
Ну а жениха повезли вдеревню к родителям: деревенские поначалу смутились — все-таки нерусский и пуляв заду… Но по размышлении сошлись на том, что в семейной жизни это даже вполнедопустимо, и стали праздновать сватовство. Уже и итальянец улетел, а они всепраздновали и праздновали…
Спустя полгода онвозвратился, чтобы забрать невесту в свою Венецию. Молодой хирург сказал:"Во, повезло", а старый посмотрел на него с жалостью…
Долг
Привезли как-то женщинулет сорока — жену директора лесопункта: обнаружилась у нее тяжкая хворь, и путьее лежал в город на операцию.
— Хочу, — говорит, —принять крещение.
— Мысль, — отвечаю, —правильная, — и окрестил ее.
— Однако мне, — говорит,— совсем несподручно умирать, и даже болеть — нежелательно: у меня трое детей,на ноги не поставленных…
Отслужили молебен обисцелении — старушки, прибиравшие после службы, поусердствовали с нами вмолитве, — и отправилась новопросвещенная навстречу своей неизвестности. Далимы ей в дорогу молитвослов и Евангелие.
С того дня я долго — годили два — ничего не слышал о ней. И вот приезжаю однажды в этот лесопункт, а он— в самом глухоманном углу, и по жизни своей привязан вовсе не к нам, а ксоседней области, куда по узкоколейке и вывозит лес. Позвали меня, чтобыосвятить несколько домов — завелась в них всякая нечисть. Надо заметить, чтокрай наш вообще на пакость богат: то и дело газетчики, помраченные тягостнымдухом времени, восторженно сообщают о бесчинствах «барабашек» и полтергейстах;а однажды отыскали в архивах, что, согласно древним преданиям, под наминаходится место сбора всех областных демонов, и даже напечатали стариннуюгеографическую карту с указанием обширнейшего подземного "дворца съездов".Не знаю, кого уж угораздило побывать в этом злачном месте, но, похоже, пределыего были изображены с невероятной точностью, поскольку впоследствии с ними,совершенно совпали границы алмазного месторождения, найденного лишь в наши дни.
Впрочем, не одними лишьлукашками да окаяшками знаменита эта земля — она подарила миру святого. Забрелсюда в стародавние времена смиренный монашек: основал монастырь, потом —другой, наконец, стал учреждать по рекам водяные мельницы… Тут местные мужичкиосерчали и убили строителя — не снесли, стало быть, укоризны, исходившей от егочрезмерной усердности. Таким неожиданным образом они и прославили себя надуховном поприще: подвижник впоследствии был причислен к лику святых.
Послужил я молебны,погонял кропилом распоясавшихся домовых да и в обратный путь натягаче-лесовозе. Тут вспомнил вдруг про жену директора и осторожнопоинтересовался у водителя о ее судьбе. Оказалось, что дело завершилось самымчудесным образом: очередной рентген не обнаружил ничего необычного. То есть наснимке, сделанном за три дня до того в районной больнице, необычное было, а нановом — не было… Доктора прогнали ее как симулянтку. Счастливая, она вернуласьдомой и всем показывала рентгеновские снимки, засвидетельствовавшие совершениечуда. С тех пор она благополучно здравствовала и жила вполне припеваючи.
Однако через некотороевремя нам с ней довелось встретиться снова, и обстоятельства этой встречи былипечальными. Оказалось, что прежнее необычное опять явилось из небытия, бедолагесделали операцию, но неудачно, дела шли хуже и хуже, и врачи уже не умелипомочь. Я спросил, отчего ж она не заехала в храм перед операцией? Отвечает:думала, что теперь и без этого все нормально будет. Начинаю служить молебен,вижу — она крестится слева направо.
— Ты, — говорю, — с техпор ни разу и не помолилась?
— Нет.
— И ни разу Бога непоблагодарила за чудесное исцеление?
Мотает головой.
Тут уж старушки мои невыдержали:
— Ну, хоть в городе-то,когда узнала про чудо, свечку поставила?
— Нет.
— Там ведь храм — рядом:из больницы выходишь — и вот он, мимо не пройдешь…
Прошла, прошла мимо…
— И батюшка там хороший— он к нашему батюшке в гости иногда приезжает, на рыбалку, и они тогда вдвоемслужат… А отец диакон там голо-оси-истый — тоже иногда к нашему батюшке приезжает,тогда уж у нас такие службы, такие службы!..
И они взялисьрастолковывать страдалице свои соображения, что чудо то свершено было даже неради ее самой, а скорее — ради ее ребятишек, которые непременно сгинули бы:
— Мужик бы без тебяспился — там, в лесопункте вашем, ему и хозяйки никакой не найти.
— Спился бы, — легкосоглашалась женщина, — он и так спивается.
— Это тебе по молитвамМатушки Богородицы, деток твоих пожалевшей, чудо такое было подарено, а ты — ниразу даже и лба не перекрестила… Теперь, конечно, опять помолиться надо бы, астыдно пред Господом — до невозможности, аж жуть берет. Как, батюшка?..
После молебна женщинуопять повезли в город. С тех пор никогда более я ее уже не встречал.
Летятутки
Поздней осенью ехали наредакционной машине в отдаленное село. Если весь наш район — глухомань, то этосело — глушь внутри глухомани. Туда не всякий месяц и попадешь, да если ипопадать, — ехать надо на большом вездеходном грузовике. Грузовика такого вредакции местной газеты, понятное дело, не имеется, есть только разбитый уазик,добираться на котором до этого хозяйства затруднительно, и потому поездку всеоткладывали да откладывали. Наконец, полное замалчивание событий, происходящихв глуши, вышло за рамки приличия, и редакция отрядила машину, чтобы узнать, чемтам закончилась уборочная кампания. По дороге захватили меня — редакционныйшофер знал, что я давно ожидаю такой оказии. Кроме старого водителя, человекаизвестного и уважаемого в здешних краях, ехал корреспондент — человек тожеизвестный. Прежде он исключительно сильно пил, превозмогая в сем занятии едвали не всех земляков. Потом, с медицинской помощью, пить перестал, но двинулсясоображением ума: стал собирать митинги, требовать свободы слова и правчеловека. Это было вполне в духе нового времени, и его взяли в газету, настраницах которой он с тех пор регулярно печатает призывы к расширениювсевозможных свобод. Живет он, я знаю, с мамой — кто ж еще с таким человеком