– Не может не радовать. Она стала гораздо смелее: она встречается с покупателями, сама принимает решения. Мне происходящие в ней перемены по душе. И я уверен, что она будет поступать правильно и не попадёт под дурное влияние…
– Если уже не попала, – перебила его Нина и многозначительно замолчала.
– Прекрати. Ты на ровном месте создаёшь драму. Давай мясо.
– Теперь его уже разогревать надо… Понимаешь, меня действительно это беспокоит: почему она попросила не контролировать телефон? Что за причина? Вот, например, мой телефон – мне скрывать нечего. Кому хочешь могу показать, – уверенно сказала Нина.
– Даже Резниковым? Зная, что они будут смеяться над каждой твоей фотографией? – улыбнулся муж.
– Чего ты сразу начинаешь? Я же Кларе не Резникова, я ей не чужая, – не приняла аргумент Нина.
– Тут главное не то, насколько ты родная, а то, будешь ты смеяться или нет. Подростки лет до тридцати не знают, красивые они или нет. И только в тридцать – вспомни себя – они ставят крест на этом вопросе и становятся окончательно взрослыми.
Тут пискнула СВЧ-печь, и Нина достала разогретое мясо с овощами, положила порцию мужу и себе.
– Зачем ты так много заказал? Ведь всё не съедим, – посетовала Нина.
– Знаешь, я хочу, чтобы ты сейчас задумалась над моими словами, – спокойно сказал Пётр, сделал долгую паузу и продолжил: – Было бы замечательно, если вместо произнесённых слов ты сказала бы примерно следующее: «Какой прекрасный вечер! Хорошие новости и вкусный ужин. Я так тебя люблю!» Этим словам я бы обрадовался и потом ещё долго их вспоминал. А когда ты сказала: «Зачем ты столько всего назаказывал, нам же это не съесть», – я подумал только: «Хорошо всё-таки, что я так люблю свою вечно недовольную, выискивающую недостатки и проблемы жену».
Нина встала, обогнула стол и подошла вплотную к мужу. Долго-долго смотрела на него сверху вниз, потом наклонилась и поцеловала, сказав:
– Я тебя люблю, мой неисправимый романтик и оптимист. Только никогда, пожалуйста, не становись начальником кредитного отдела в банке. Тебя все там будут обманывать, и мы разоримся.
После этого Нина вернулась на своё место и принялась за тушёное мясо.
– И всё-таки у меня замечательная дочь, – сказал Пётр, аккуратно промакивая рот салфеткой.
– Скажи спасибо мне, – с уверенностью заметила Нина и, отвечая на вопросительный взгляд мужа, добавила: – Чьё воспитание-то? Ты же у нас бизнесмен, на работе всё время пропадаешь…
Тем временем Клара лежала на кровати одетая, прямо на покрывале. Хорошо, что мама этого не видит! Она пыталась понять: почему дневник деда перестал работать? Что и где поломалось? Клара открыла запись от пятого апреля восьмого года, снова прочитала о том, как её будущие мама и папа приехали к деду знакомиться, – и ничего не произошло. Она оставалась лежать на кровати, одетая и на покрывале. Она больше не оказывалась там, вместе со своими родителями и дедом, – в том солнечном апрельском дне.
Клара продолжала думать и искать причину того, почему она больше не может путешествовать внутри текста, когда наткнулась на запись от 22 февраля 2008 года со странным названием «Мера».
22 февраля 2008. Мера
Сегодня понял, что есть такие слова, которые пока не поймёшь – за другие и браться не стоит. Есть понятия и есть предпонятия. Есть смыслы и есть предсмыслы. Есть ценности и есть то, что было до появления ценностей. Важнейшее слово, с которым надо разобраться прежде всего, – это слово «мера». Удивительно, правда? Что мы об этом слове знаем? Всё и ничего. Первое, что приходит мне в голову, – это фраза «всё можно измерить». Учёные научились измерять даже то, чего не видят. А то, что они пока не могут измерить, они обязательно измерят в будущем – в этом можно не сомневаться. Просто им для этого сначала надо придумать шкалу измерения и нанести риски на линейку, даже если они этой линейкой планируют измерять расстояние между галактиками. Всякому измерению – своя шкала и линейка.
Если всё можно измерить, то у всего есть мера. Но мера чего?
Один поступок мы считаем хорошим, другой – дурным. Значит, внутри нас есть мера добра, которая помогает понять, что хорошо, а что худо. Кто или что внутри нас знает меру честности, справедливости, ума? «Этот умнее того», – легко говорим мы, измерив ум каждого в мгновение ока. Мы можем ошибиться и, слава богу, можем исправить свою ошибку, признав, что оба умны в равной степени.
Измерять всё и соотносить – очень человеческое качество. Никто не удивится фразе: «В прошлый раз актёры играли лучше». Так звучит результат измерения профессионализма актёрской игры. Человек бывает без чувства меры. Особенно когда шутит – тогда совсем легко утратить это чувство. Твоё чувство меры может не совпадать с аналогичным у твоего знакомого, и тогда он покажется тебе странным.
А ещё можно принять меры предосторожности или меры по повышению привлекательности чего-либо. Стоит предположить: если человеку хочется измерять меру чего-либо, то однажды он захочет её увеличить или уменьшить. Так, к примеру, человек, чувствующий себя неготовым к путешествию, может принять определённые меры и повысить свою способность к выживанию…
…
Клара закрыла дневник и отложила его на прикроватную тумбочку. Ещё мгновение полежала, словно собираясь с силами, потом резко встала и прошла в кабинет. Нашла десятый том собрания сочинений Пушкина и открыла его примерно посередине, пожалев, что не запомнила точную страницу, на которой лежала купюра. Достала пять тысяч из кармана джинсов, с сожалением и надеждой посмотрела на деньги и положила их обратно в книгу.
Забавно, конечно, получается. Сначала денег не было совсем. Потом они появились, хоть и лежали в баночке на крылечке, а не в кармане и не в кошельке. Потом денег не стало. Потом они появились в результате сделки. Потом появились в результате магии. Потом появились в результате дружбы. Потом исчезли одни, затем– другие. Теперь остались только те, которые Клара заработала, продав право рисовать буквы на воротах. Клара посмотрела вокруг: её окружали вещи, которые можно было продать; но стоит ей только выйти на рынок с этими книгами и картинами, как весь маленький город будет знать о том, что Клара распродаёт имущество деда. Значит, через пятнадцать минут об этом узнают Резниковы, а ещё через тридцать секунд – мама.
Клара пошла в свою спальню. Она хотела проверить гипотезу: если вернуть деньги на место, то её способность находиться внутри текста появится снова. Клара только вошла в комнату, как услышала требовательный стук в дверь. «Ну что там ещё?» – подумала она и поплелась в коридор.
Клара подошла к двери и уже собиралась спросить: «Кто там?» – но промолчала; ей показалось, что с этим вопросом она будет выглядеть смешной. Ведь всё равно ответят так, что Клара откроет: никакой злодей не станет предупреждать, что задумал плохое, а просто попросит, чтобы его впустили. Она открыла дверь.
На крылечке стоял мужчина лет шестидесяти, аккуратно одетый, с профессорской бородкой. Чёрт его знает почему, но Клара решила, что такая форма бороды непременно должна называться «профессорская».
– Здрасьте, – поприветствовала Клара.
– Добрый вечер, мисс… – кажется, мужчина ждал, когда Клара назовёт своё имя.
– Клара.
Мужчина благодарно кивнул.
– Мисс Клара, меня зовут Юрий Палыч. Я прогуливался и обратил внимание на вашу надпись на воротах. Надеюсь, я не опоздал со своим интересом?
– Извините?.. – не поняла вопроса Клара.
– Ах, да. Я всё время забываю, что молодёжь любит общаться прямым текстом. В моё время парни в любви объяснялись намёками, а теперь, верно, говорят прямо, – согласился Юрий Палыч и, не дождавшись никакой реакции от Клары, продолжил: – Вы ещё не продали дом? Можно посмотреть?
– Вас интересует дом? Или имущество деда? Например, его книги? Дневники? – Клара решила с порога выяснить, с кем она имеет дело.
– Дом, – утвердительно кивнул Юрий Палыч, и Клара ему поверила.
– Минуту, – сказала она. – Мне нужно посмотреть, всё ли убрано.
– Не беспокойтесь, я понимаю. Подожду здесь.
Клара закрыла входную дверь и заглянула на кухню: полный порядок, крышка в подвал закрыта. Клара поставила табурет на крышку, но ей показалось, что это будет выглядеть подозрительно: на крышку подвала всегда ставят табурет, чтобы никто не подумал там искать клад. Клара сдвинула табурет, задумалась на несколько секунд и нашла мудрое, как ей показалось, решение: оставить на крышке подвала только одну ножку табурета. Потом прошлась по гостиной, поправила кресло и бумаги на журнальном столике, убрала с глаз одежду. Прикрыв дверь в кабинет, она вернулась в коридор и крикнула: «Входите!» Тишина. Клара подошла к двери и, ожидая, что за ней уже никого нет, приоткрыла: на крылечке, всё так же невозмутимо и приветливо улыбаясь, стоял Юрий Палыч.
– Я вас приглашала. Заходите, пожалуйста, – произнесла Клара и подумала: «Если это реальный покупатель, то было бы замечательно создать конкуренцию той мошеннице; это позволит затянуть время, а может, и вовсе сорвать сделку. А там глядишь – ещё что-нибудь случится. Например, прилетят марсиане, и будет не до продажи и покупки дома.
– Я дёрнул, а она закрыта, – объяснил своё бездействие Юрий Палыч.
– Да, нужно чуточку вверх поднимать, – ответила Клара и быстро добавила: – И это единственный недостаток этого дома.
Юрий Палыч кивнул и переступил через порог.
– Это – «Камчатка»… Извините, это – котельная. Просто мы её привыкли называть «Камчаткой».
– В вашей семье почитали Цоя? – с любопытством спросил Юрий Палыч.
Клара не знала, что такое «почитать Цоя». Писатель, наверное, если есть люди, которые любят его почитать. Ещё Клара поняла: если согласиться с тем, что они любили почитать Цоя, то мужик может попросить что-то прочесть вслух. Но если сказать: «Нет, в нашей семье никто не любит читать», – это может нарушить необходимую для сделки атмосферу. Как же ответить так, чтобы мужик понял: мы на одной волне, но не задавал дополнительных вопросов?