Клара снова начала дышать. Как же она любит свою маму!
– Мам, прости меня, если тебе кажется, что я не ценю то, что ты для меня делаешь. Я тебе очень благодарна. Просто подростки не умеют говорить комплименты. Ну уж точно не родителям. Будь уверена, я каждый день чувствую твою любовь и заботу. Я благодарна вам с папой за то, что я родилась. Мне нравится этот мир. Здесь интересно и прикольно, особенно если разобраться с тем, как он устроен, и не ждать, что счастье выдаётся кем-то снаружи.
– Какие интересные мысли, – удивилась мама, и Клара была уверена: она сейчас укусила себя за язык, только бы не сказать что-нибудь строгое в конце или не задать вопрос: «У кого их набралась?»
Прогресс не всегда идёт большими скачками. Иногда люди меняются постепенно: они делают шаг вперёд, потом – два шага назад, чтобы убедиться, правильно ли выбрано направление, но всё-таки продолжают идти дальше. «То, что мама захотела и смогла остановить себя на полуслове, очень хороший знак, – обрадовалась Клара. – Значит, я смогу изменить свою карточку в мыслях мамы. Значит, ещё не поздно».
– Ты читала дневники деда? – спросила Клара.
– Они попадались мне, когда мы разбирали его бумаги после смерти…
– После исчезновения, – поправила Клара маму.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы не знаем, что с ним и где он, – пояснила Клара.
– Клара, мы все его любим, но прошло уже четыре года… Надо принять реальность, – тихо сказала мама.
– Мне кажется, он был колдуном. Я читаю его дневники и становлюсь другой. Я полюбила жизнь – кто бы мог подумать! Мне кажется, я теперь лучше понимаю себя и людей. Хочешь верь, хочешь нет – я больше не боюсь столкновений.
– Только дневники – и ничего больше? – мама остаётся мамой. Снова что-то подозревает. Ей нужно время, чтобы измениться.
– Мам, ничего больше. Это не простые дневники, – Клара хотела рассказать маме про охоту за ними, про Альберта и вообще про всё это, но остановила себя. Пожалуй, на первый раз хватит. – Значит, цыганка?
– Можно и так сказать. Ты огорчена?
– Ни капли. Очень красивая история обретения имени… Правда, мне казалось, что я сама его себе дала.
– В каком смысле?.. Ой, я опаздываю на совещание. Говори, и я побежала, – заторопилась мама
– Приеду и расскажу. Папа уже выехал? – поинтересовалась Клара.
– Ему нужно будет сегодня вернуться в Питер, так что будь готова. Целую. Пока, – ответила мама.
– Значит, сегодня… – задумалась Клара. – Мам, а у меня осталось третье желание?
– Папа считает, что осталось, – сказала мама, стараясь не выдать своего мнения.
– Можно мне собаку завести?
– Ты решила клин выбивать клином?
– Я больше не боюсь собак, – сообщила Клара.
– Что случилось? Как это – не боюсь?! Просто взяла и перестала? – судя по голосу, мама не верила и снова искала подвох в словах дочери.
– Да. Просто перестала. И теперь хочу завести себе, – сказала Клара задумчиво и добавила умоляющим тоном: – Ну, небольшую…
– Давай обсудим, когда вернёшься в Питер. Я опаздываю, – ответила мама и, не дожидаясь ответа, завершила звонок.
Клара вернулась в дом и стала ещё раз проверять, везде ли наведён порядок. Она опустила банки с припасами назад в погреб, расставила посуду. Отмыла кастрюлю от гречки, сделав при этом полезный для себя вывод: если бы она сделала эту неприятную работу сразу, то времени и сил на приведение кастрюли в первоначальный вид ушло бы в разы меньше. Однако этой жизненной мудростью Клара воспользуется ещё нескоро: мама не даст экспериментировать в своём присутствии. Будто взрослеть можно мысленно, виртуально; взрослеть, не совершая ошибок.
Из кухни Клара перешла в гостиную. Взяла золотую птичку, едва не ставшую собственностью Славика, покрутила тяжёлую статуэтку в руках и подумала: «А вдруг она и правда из золота? Никому же в голову не придёт, что у дедушки килограмм золота стоит вот так открыто, на столе, под видом позолоченной птички… А может, и позолоченная, кто его знает». Клара убедилась, что гостиная готова к её отъезду, надела чехлы на мебель и вышла из комнаты.
Она зашла в кабинет, посидела в кресле деда. Взяла лист бумаги и долго не могла решить: написать текст про предстоящий поединок с Кузнецовой или нет? В итоге Клара решила, что должна победить сама, и вернула лист бумаги в стопку.
Клара вдруг поняла, что не хочет уезжать сегодня в Питер. До школы у неё ещё есть время. Ей хотелось бы поговорить со Славиком и понять, как он относится к ней. Она также хотела разобраться, как она сама относится к Славику. Сложно всё-таки устроен человек. Вот, например, прямо сейчас Клара что-то чувствует, но что чувствует – она не знает. Ведь чтобы понять свои чувства, Кларе нужно их как-то назвать.
***
Обидная сложность внутреннего мира человека состоит в том, что как ты назовёшь испытываемые чувства, так и будешь к ним относиться. Как корабль назовёшь, так он и поплывёт.
Если посмотреть на ситуацию максимально объективно, то в крови появились гормоны, и Клара чувствует, что они вызывают внутри неё ту или иную реакцию. Пока это почти ничего не значит, если не принимать во внимание изменившиеся изза гормонов настроение и общий тонус. Но всё меняется в тот момент, когда человек называет этот комплекс переживаний каким-то конкретным словом. Казалось бы, невелико различие: те же гормоны, та же их концентрация, да и комплекс переживаний не изменился. Просто человек это как-то назвал.
Назвал – и в тот самый момент почувствовал то, чем человек отличается от остального животного мира. Слово, которым человек назвал своё переживание, мгновенно актуализирует весь его культурный опыт, связанный с этим словом. Как если бы продавец мороженного позвонил своему начальнику и сказал: «Эскимо закончилось». Теперь этому продавцу начнут подвозить эскимо со всех других точек их компании. Может, ему уже и не нужно, может, его уже завалило привезённым мороженым. Уж извини. Просил? Распишись в получении.
Сложная комбинация гормонов в крови Клары требовала своего названия, и хорошо, что Клара не торопилась и всячески оттягивала этот момент. Назови она своё чувство «грусть» – и всё, что она когда-либо слышала, видела и читала про грусть, актуализируется в её памяти и завалит собой «продавца мороженого». Назови она своё переживание «катастрофа» – и подтянутся совсем другие воспоминания, которые подскажут Кларе, как правильно себя вести. Созданная культура в виде книг, фильмов, мультиков и даже детских страшилок нужны человечеству для решения одной важнейшей задачи: узнать, как вести себя, когда подобное событие произойдёт. Как надо вести себя, когда тебе грустно? Когда оставили одну дома? А если страшно? А как вести себя, если твой друг не знает, о чём с тобой поговорить?
Культура учит человека тому, как вести себя, но мы даже не осознаём это. Например, когда мы идём через лес, где-то рядом с нами – точнее, внутри нас – идёт Красная Шапочка. И единственный способ сделать так, чтобы Красной Шапочки внутри нас не было, – не узнать про неё. Только это невозможно. Культура проникает в нас каждое мгновение: с каждой книгой, с каждым фильмом, с каждой песней, с каждой историей, которую рассказывают нам друзья или даже чужие люди. Нет у человека возможности защититься от культуры. Зато есть возможность выбирать.
Допустим, человек, испытывая комплекс переживаний, называет его, к примеру, «страх», – и всё, что связано в его памяти со страхом, мгновенно актуализируется и представляется в виде звуков, которые он слышит внутри себя, в виде картинок, которые он видит своим внутренним взором, в виде ощущений, которые мурашками бегают по телу. Одного человека то, что у него ассоциируется со страхом, делает решительным и смелым, потому что он до этого он смотрел правильные фильмы, читал правильные книги и слушал правильные истории, – а другого человека от этих воспоминаний будто парализует. Значит, в его жизни были не те сказки, не те книги, не те фильмы, не те песни и совсем не те истории.
Есть хорошая новость: человек разумен, и он может проявить свой разум в выборе такой культуры, которая в нужный момент, актуализировавшись, поможет ему, а не помешает.
Однако есть и плохая новость: нельзя защититься от вредного культурного влияния. Оно всё равно найдёт пути, чтобы проникнуть в нашу жизнь. Нужно просто вешать на него метку «глупость» и относиться так, как глупость и заслуживает.
И да, нельзя торопиться, когда ищешь название своим чувствам, своему комплексу переживаний.
***
Клара сидела и не понимала, как можно назвать то, что сейчас с ней происходит. А чувства требовали быть названными, потому что, пока нет названия, непонятно, какие истории вспоминать и какие картинки рисовать перед внутренним взором. Клара проявила мудрость, недоступную большинству взрослых и даже старых людей: она не торопилась с названием чувства, оставив своё сознание в месте, которое оно вообще на дух не переносит, – в неопределённости.
Клара встала с кресла и тут же села обратно, потому что поняла вдруг то важное, что должна была бы понять лет через пятьдесят. Как она называет свой предстоящий поединок с Кузнецовой? Как она называет Кузнецову? Как она называет свои чувства по отношению к Кузнецовой? Кузнецова – ведьма. Клара боится Кузнецову, а кто не боится ведьм? Прошлые поединки, как и предстоящий имели название «избиение младенцев». Ну теперь понятно, какие культурные нормы к этому подтягивались.
Если считать, что Кузнецова – ведьма, то память услужливо представляет человеку всё, что знает про ведьм: все сказки, все книги, все фильмы, все истории. Клара только сейчас поняла, что эти познания о ведьмах подавляли её на фехтовальной дорожке. Стоило Кузнецовой провести удачную атаку, и Клара говорила мысленно или даже шёпотом: «Ведьма!». И получается, Клара фехтовала не с Кузнецовой. Клара фехтовала и проигрывала ведьме. Не мудрено. А кто сама Клара? Клара вам не волшебница! Не волшебница? Точно?!