– А что еще дядя Коля говорил?
– Да ничего такого. Просто узнал, что у нас сегодня Володя в гостях будет, сказал, что у Высокова большое будущее. Сам Николай Степанович… – Корнеев посмотрел на гостя, – собирается на пенсию через год-другой. А ты, мил друг, пойдешь на его место, а потом тебе прямая дорога в Верховный суд. Он даже не сомневается в этом. Вообще он сказал, что ты ему как сын – ведь своих детей у него нет. Он и к Вике нашей как к внучке относится.
– Он с моим отцом дружил.
– Мы это знаем, – с грустью произнесла Ирина Петровна и посмотрела на дочь.
Наконец появилась Софья Андреевна. Она переоделась и даже освежила лицо макияжем. Выглядела она очень молодо.
– Как вам моя подруга? – обратилась хозяйка к Высокову. – Фигурка прямо как у девочки.
– У меня конституция такая, – смутившись, объяснила будущая помощница Владимира Васильевича.
– Конституция у нас одна на всех, – поправил ее генерал. – Конституция Российской Федерации, в нее недавно поправки внесли.
– Может, сегодня без твоих шуток обойдемся? – негромко попросила Ирина Петровна.
– Какие шутки! – ответил Корнеев. – Конституция – вещь серьезная: Основной закон страны как-никак.
Но он все же притих, дальше разговор вели уже женщины, обращаясь к гостю, задавая ему разные вопросы: о его жизни, учебе, о том, как он проводит свободное время, и его интересах…
Время шло незаметно. Когда хозяин дома заметил, что Высоков посмотрел на часы, сказал ему:
– Ты хочешь свою машину вызывать? Не надо: пусть твой парень отдохнет. Мы на моей все вместе на концерт поедем.
Владимир Васильевич подумал немного и согласился. Отошел в сторону и позвонил Насте. Предупредил, что из гостей направится сразу в клуб, а она может приехать туда на такси. Он даже номер телефона Бори Лифшица ей отправил, чтобы тот смог встретить Настю у входа и провести в зал.
Высоков вернулся к столу, в беседке уже звучала музыка. Владимир Васильевич не успел опуститься на свое креслице, как хозяин-генерал резко поднялся и громко предложил, очевидно, после настойчивых просьб жены:
– А давайте потанцуем.
Тут же он протянул руку Софье Андреевне. А Высокову не оставалось ничего другого, как приглашать Вику. Потом он танцевал с Ириной Петровной, с Софьей Андреевной, еще раз с Викой. Потом он уже сидел за столом с ней, беседуя на разные темы.
Глава шестнадцатая
Борис ожидал его у входа, хотя Высоков менее всего хотел, чтобы Корнеев увидел Лифшица, однако Борька, словно специально, увидев выходящего из черного «БМВ» приятеля, бросился к нему.
– Володька!
Обнимать и прижиматься не стал и на том спасибо. Хотя за это надо благодарить только рост Владимира Васильевича: Лифшиц при объятиях уперся бы ему подбородком в живот: рост у Борьки был стандартный для авантюристов – метр с кепкой. У входа Высокова поджидала и Настя. Она ежилась на невском ветру: после жаркого дня вечер выдался прохладным. Владимир Васильевич помог выйти из машины Ирине Петровне и Вике. Пришлось представить им Лифшица.
– Это Борис – мой бывший сокурсник.
Настя пришла в новом платье, судя по всему, купленном этим днем, пока Владимир Васильевич был в гостях. Классическое коктейльное платье – черное и короткое. Сопровождать Корнеевых в зал Высоков не стал, тогда пришлось бы идти под руку с Настей, а он не то чтобы стеснялся своей девушки – как раз нет, но это испортило бы настроение генералу с Ириной Петровной, не говоря уже о Вике.
Он дошел с ними до входа, а потом, сказав, что надо дождаться, когда ему принесут билет…
– Так вот же он, – чуть не испортил все Лифшиц.
Но Корнеевы не стали задерживаться и прошли внутрь клуба.
Заказанный столик располагался на балкончике почти над правым краем сцены. Точно на таком же балкончике, но только с левой стороны устроилась семья заместителя начальника ГУВД. Судя по всему, это были самые дорогие места в зале, потому что до установленного на сцене микрофона, возле которого должен был выступать популярный певец, было не более восьми метров. Однако Лифшиц был недоволен.
– Последние билеты отхватил, просто другого выбора не было. Рядом с нами колонки; они будут оглушать и вряд ли мы что-то разберем.
– Зато все хорошо видно, – сказала его спутница, которая до этих слов молчала, внимательно разглядывая Настю.
Спутнице Лифшица было около тридцати. Крашеная блондинка с прямыми волосами до плеч пришла на концерт на высоченных шпильках, в коротком платье с открытыми плечами и до неприличия глубоким декольте. Очевидно, Боря сказал ей, что за столом будет заместитель председателя городского суда, и потому она рассматривала не только Настю, бросала изучающие взгляды и на Высокова, пытаясь определить, произвела ли она впечатление на важную особу. Звали ее Илона, но Высокову подумалось, что вряд ли это ее настоящее имя.
Он стал смотреть в зал и почти сразу увидел знакомые лица: за одним из столиков сидел Дима Словоерсов, который был в компании двух женщин и пожилого мужчины. Одна из женщин сидела рядом с ним, положив руку на плечо адвоката, вероятно, его жена. За другим столом развалился Шахмаметьев, которому четыре года назад Высоков назначил пять лет колонии-поселения за спровоцированное дорожно-транспортное происшествие, в котором погибла женщина. Шахмаметьев отбыл две трети срока, на работу в мэрию уже не вернулся, но, судя по тому, что он изрядно растолстел и посещает не самые дешевые увеселительные заведения, на жизнь не жалуется. Ближе к сцене расположилась Вера Бережная, которую Владимир Васильевич помнил по факультету. Она какое-то время работала в следственном комитете, а потом ушла на вольные хлеба, открыв детективное агентство… Она училась на одном курсе с судьей Ивановым, и тот должен был знать ее хорошо. Высоков посмотрел на ее спутника и узнал в нем председателя городского следственного комитета Евдокимова. Тот, правда, сидел рядом с другой молодой женщиной и что-то увлеченно рассказывал ей. Присутствовали и другие известные персоны, но это были лица, знакомые многим по телевизионным экранам и фотографиям в прессе.
За спиной хлопнула открываемая бутылка шампанского. Пока Высоков разглядывал зал, Боря Лифшиц подозвал официанта.
Владимир Васильевич прикрыл ладонью свой бокал.
– Спасибо, но я сегодня уже не буду.
– Чего так? – удивился бывший сокурсник.
– Я приехал из гостей, где меня накормили и напоили.
На сцену начали выходить музыканты. Высоков посмотрел на них, а заодно бросил взгляд на противоположную ложу. Корнеев внимательно наблюдал за ним и наверняка видел, как он отказался от вина.
И вдруг Высоков отчетливо осознал, что чувствует себя не в своей тарелке, находится не в том месте, где ему хотелось бы быть сейчас; он оглядывается по сторонам, словно опасается слежки, как будто выдает себя за какого другого человека, хочет соответствовать правилам игры, которую ведут они все, окружающие его сейчас. Зачем ему это? Чего он боится? Того, что его обвинят в преступлении, которого он не совершал и виноват в нем еще меньше, чем Настя, случайно нажавшая на курок пистолета, данного ей Высоковым? Ну даже если ему и предъявят обвинение, вряд ли отдадут под суд. Работы он лишится, но так ли она нужна ему… Нужна, конечно, он мечтал о ней всю свою сознательную жизнь. Но смысл разве в том, чтобы, надев на себя мантию, осуждать людей, жизнь которых так далека от него, что у него нет такого права изменять ее? То есть у него есть такое право, но кто ему дал его? И смысл его жизни не в том деле, ради которого он жил, учился, старался чего-то достичь… Смысл всего его существования рядом, за этим же столиком, можно протянуть руку и коснуться ее – девушки, которая внезапно стала для него самым дорогим и важным, ради чего он и живет теперь на этом свете…
Раздались аплодисменты, на сцене появился тот, ради которого все собрались в этом зале. Прозвучали первые аккорды.
Seems to float on by
Like a cloud in the wind
Way up in the sky
Every move that I make
Seems to be the wrong way
Like a cold black night
After a summer’s day
What can I do
What can I do[8]
И весь зал, или почти весь, грянул:
– Водки найду!
Популярный исполнитель, немного ошалев от такой слаженности, посмотрел в темный зал, словно пытался отыскать невидимого дирижера, руководившего таким огромным хором.
– О чем он поет? – шепотом спросила Илона, наклонившись к плечу Лифшица.
– А ты разве не понимаешь? – удивился американский адвокат. – Ты же в Штаты хочешь перебраться.
– На бытовом уровне у меня все о’кей, я только песни не всегда понимаю.
Владимир Васильевич посмотрел на Настю и понял, что ему нестерпимо хочется оказаться сейчас дома, вместе с девушкой, которая для него дороже остального мира со всеми его звездами.
Но он остался.
А в зале начали танцевать. Илона утащила в зал Борьку Лифшица, а Настя посмотрела на Высокова, и он понял ее взгляд. Они танцевали, и рядом с ними оказался кружащийся с немолодой дамой Дима Словоерсов.
– Привет, – крикнул он, чтобы его можно было услышать, – расслабиться пришел?
Высоков не стал отвечать и попытался отодвинуться от Словоерсова подальше, но танцующие двигались такой плотной стеной, как будто их специально наняли для того, чтобы Владимир Васильевич не смог прошмыгнуть мимо.
– У меня к тебе разговор! – крикнул Словоерсов. – На пять минут, ты не бойся.
– Потом, – отмахнулся Высоков.
Бывший сокурсник подошел в перерыве. Обнял Борю Лифшица и протянул руку Высокову, но Владимир Васильевич не стал ее пожимать.
– Если ты о деле, то лучше сразу уходи.
– Я за советом, – вздохнул Словоерсов, – отойдем на пару минут.
Он по ступенькам спустился в зал, где между столиками сновали официанты. Огляделся и, сказав, что здесь очень шумно, направился к выходу из зала.