Энди, однако, достаточно быстро справился с собой и угрюмо пробормотал:
— Как ты мог сделать такое, Халид,— теперь, наверно, часть записи пропала.
— Если к тебе обращается взрослый человек, ты должен хотя бы проявить к нему внимание. Здесь все придерживаются этого правила. В следующий раз ты не станешь отмахиваться от меня, как от назойливой мухи, когда мне потребуется поговорить с тобой. Что ты делал? Подслушивал тайные разговоры Пришельцев?
Энди совсем успокоился.
— Могу и это, если понадобится,— с самодовольной ухмылкой ответил он.
Халид обеспокоенно взглянул на совершенно обнаженного мальчика. Пусть Энди всего лишь двенадцать, но его тело уже приобретало мужские черты, а потому пора прикрывать его. Халиду не нравилось, что этот обнаженный мальчик-мужчина играет с его обнаженной маленькой дочерью, забивая ей голову фантастическими баснями.
— Халифа рассказала мне, что ты выдумываешь очень интересные истории о Пришельцах новых видов. В особенности об одном, который похож одновременно и на льва, и на верблюда.
— И что в этом плохого?
— Значит, это правда?
— Конечно. Я часто показываю малышам всякие рисунки.
— Покажи мне,— сказал Халид.
Энди включил компьютер. На экране вспыхнули яркие буквы:
ЛИЧНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ
ЭНСОНА КАРМАЙКЛА ГЕННЕТА.
УБЕРИ СВОИ ГРЯЗНЫЕ РУКИ!
Я К ТЕБЕ ОБРАЩАЮСЬ!!
Он нажал одну за другой несколько клавиш, и на экране начала формироваться ожившая картинка. Что-то вроде мистического животного. Длинная комическая верблюжья морда, ужасные львиные лапы с когтями, великолепные орлиные крылья, извивающийся змеиный хвост. Энди быстро дополнил свое творение деталями, и изображение на экране стало почти трехмерным. Казалось, зверь вот-вот выскочит из компьютера; он вертел головой из стороны в сторону, усмехался, бросал злобные взгляды и порыкивал, обнажая сверкающие клыки, которых нет ни у одного верблюда.
Как мальчик сумел сделать такое? Халид почти ничего не знал о компьютерах и относился к ним как к своего рода атрибутам магии, черной магии,— творениям джиннов, причем злых. Демонов.
— Что это за создание? — спросил он.
— Грифон. Я нашел его в мифологической книжке, а верблюжью голову приделал сам, просто ради шутки.
— И сказал Халифе, что это Пришелец?
— Ну… Вообще-то, это она сама придумала. Я просто показал ей изображение. Она сказала, будто я назвал этого зверя Пришельцем?
— Она сказала, что видела Пришельца, что он пришел к ней, играл с ней и летал вместе с ней на Луну. И еще много чего в том же духе. Но она также сказала, что ты показывал ей всякие изображения в компьютере.
— Ну и что? — спросил Энди.— В чем проблема, Халид?
— Она всего лишь маленькая девочка и не умеет отделять реальность от вымысла. Не морочь ей голову, Энди.
— В смысле, чтобы я ничего ей не рассказывал?
— Не морочь ей голову, я сказал… И не расхаживай нагишом. Ты уже достаточно взрослый, чтобы не выставлять свои достоинства напоказ.
Халид повернулся и быстро зашагал прочь. Скверно, что приходится говорить в таком тоне с совсем юным человечком. Пробуждаются давным-давно похороненные тягостные воспоминания.
Но этот мальчик, Энди… Кто-то должен внушить ему хотя бы элементарные представления о дисциплине. Халид знал, что это будет не он, но кто-то должен. Парень ведет себя слишком вызывающе и делает что в голову взбредет. Никаких тормозов. И эта недисциплинированность возрастает буквально день ото дня. Он силен в компьютерах, да: здесь он может просто творить чудеса. Но Халид чувствовал в нем явную необузданность и удивлялся, почему никто не замечает этого. Даже сейчас Энди не подчиняется никаким правилам; а во что он превратится, когда станет постарше? В первого Кармайкла-квислинга? Или, скорее, в первого семейного боргманна?
Прошел почти год, прежде чем история об убийстве Пришельца, рассказанная Халидом Джилл, получила продолжение. Сам он и думать об этом забыл.
Он вырезал статую Джилл из куска красного дерева, самую последнюю в длинной серии таких статуй, сделанных за прошедшие годы. Все они стояли вокруг хижины маленькими группками, по три-четыре вместе,— целое скопище самых разных Джилл: Джилл стоит, Джилл на коленях, Джилл бежит с развевающимися за спиной длинными волосами, Джилл лежит, опираясь локтем о землю и положив на ладонь голову; Джилл с малышами на обеих руках; Джилл спит. И везде она была обнаженной и совсем молодой, в точности такой, какой Халид увидел ее впервые,— без единой морщинки на лице, с гладким животом и высокой упругой грудью. И хотя она позировала ему для каждой новой статуи, он упорно изображал ее не такой, какой она стала сейчас.
Однажды она спросила у Халида, в чем тут дело.
— Я всегда буду видеть тебя такой,— объяснил он.
Тем не менее она не отказывалась позировать и дальше, хотя понимала, что на самом деле он в этом не нуждается и всякий раз вырезает статую той Джилл, которая навеки запечатлелась в его сознании.
Она позировала и сейчас, в то прохладное сырое весеннее утро, когда к нему подошел Тони, младший сын Рона Кармайкла, крупный, сильный, добродушный парень лет около двадцати, с львиной гривой рассыпавшихся по плечам золотистых волос. Он небрежно скользнул взглядом по обнаженной Джилл, которая стояла, раскинув руки и подняв голову к небу, точно собиралась взлететь. Все, кто проходил мимо хижины Халида, привыкли к тому, что она то и дело позирует.
Халид посмотрел на мальчика.
— Мой брат хочет поговорить с тобой,— сообщил Тони.— Он в штурманской рубке.
— Хорошо. Сейчас приду,— ответил Халид и стал убирать свои инструменты в ящик.
Штурманской рубкой называли просторную, почти пустую комнату в главном доме, самую большую в этом крыле, слева от столовой. Много лет назад Полковник развесил по ее обшитым красным деревом стенам обширную коллекцию военных карт и схем времен Вьетнамской войны, топографических планов полей сражений, схем городов и гаваней; бросались в глаза подчеркнутые красным странные названия, которые когда-то, наверно, играли особенно важную роль: Хайфон, Камфа, Фукуон, Лангшон, Дананг, Тху. Это было поистине «военное» помещение, и впоследствии Рон Кармайкл превратил его в центральную штаб-квартиру Сопротивления. Прямая телефонная линия, установленная Стивом и Лизой Геннетами, связывала эту комнату с коммуникационным центром.
Когда Халид вошел, в штурманской рубке его ожидала целая группа Кармайклов. Все они сидели бок о бок за большим, изогнутым, обитым кожей столом в центре комнаты, словно какая-нибудь судейская коллегия, и смотрели на него с необычной напряженностью, как на мифологическое чудовище, случайно забредшее в комнату.
Трое из них были Кармайклы как таковые: Майк, более симпатичный из двух братьев Джилл, его кузина Лесли и кузен Энсон, оба дети Рона. Здесь также присутствовал Стив Геннет: в некотором роде тоже Кармайкл, но не совсем такой, как остальные, слишком толстый, слишком лысый и с глазами не того цвета. Халид не пытался прослеживать и тем более запоминать родственные связи между всеми этими людьми. Судьбе было угодно, чтобы он жил среди них, даже женился на одной из них и имел детей от нее; но все это не означало, что он когда-либо чувствовал себя равноправным членом семьи.
В центре группы сидел Энсон. С недавних пор, по мере того как старел его отец, Энсон во многих вопросах начал выступать в роли лидера. Ему еще не исполнилось тридцати — моложе Майка, Чарли и Джилл и, уж конечно, гораздо моложе Стива. Но он был Кармайкл из Кармайклов, в нем чувствовался характер подлинного командира и, главное, готовность в любой момент взять ответственность на себя. Высокий, широколицый, с очень бледной кожей и густыми жестковатыми волосами пшеничного цвета, низко спадающими на лоб, Энсон умел буквально сверлить собеседника взглядом ослепительно голубых глаз, с которыми появлялись на свет все Кармайклы. Он всегда поражал Халида тем, что производил впечатление туго закрученной пружины — может быть, слишком туго,— но при этом отчего-то казался очень хрупким в душе; возникало чувство, что сломать его не составит труда.
— Прошлым вечером Джилл рассказала мне о тебе нечто очень странное, Халид,— сказал Энсон.— Я практически всю ночь не спал, ломая себе голову над услышанным.
— Да? — как всегда, неопределенно отозвался Халид.
— Якобы ты не так давно говорил ей, что оказался в лагере Пришельцев в связи с убийством одного из них, произошедшим пятнадцать или двадцать лет назад.
— Да.
— Да — что?
— Да, это сделал я.
Пронзительный взгляд немигающих глаза Энсона остановился на нем, но Халида никакими взглядами было не испугать.
— И никогда никому не рассказывал об этом?
— Синди знает. Я рассказал ей, уже давно, когда впервые познакомился с ней, еще до того, как мы приехали сюда.
— Да. Я расспрашивал ее вчера вечером, и она подтвердила твои слова. Но она не знает, всерьез ли ты говорил это. И до сих пор сомневается.
— Я говорил всерьез,— сказал Халид.— Это сделал я.
— И не счел нужным даже упомянуть об этом здесь. Почему?
— Почему я должен рассказывать такие вещи? Это не тема для обычной беседы. Я совершил это много лет назад, когда был еще ребенком, по причинам, которые были важны для меня тогда, но не имеют никакого значения сейчас.
— Тебе не приходило в голову, Халид,— спросил Майк Кармайкл,— что случившееся может иметь значение для нас?
Халид пожал плечами.
— Что подтолкнуло тебя рассказать об этом Джилл, спустя столько лет? — спросил Энсон.
— Вообще-то я сказал об этом не ей, а моей дочери Халифе. Она вообразила, будто какой-то странный Пришелец пришел на ранчо и играл с ней, а потом приказал никому не рассказывать о случившемся, угрожая убить ее… Все это последствия разговоров, который вел с ней твой сын Энди.-
Халид холодно посмотрел на Стива.— Услышав эти нелепицы, я, чтобы успокоить девочку, сказал ей, что в случае чего сумею ее защитить, как и положено отцу. Что я уже убил однажды Пришельца и сделаю это снова, если понадобится. Потом Джилл спросила меня, правда ли это. И тогда я рассказал ей, как было дело.