Богдан сидит на стуле за моим письменным столом, а я расположился в кресле у окна. На столе лежит толстая пачка прочитанных газет, а рядом тяжелый бронзовый нож для открывания писем. С ручкой в форме филина, сидящего на книге за семью печатями, – символ мудрости.
Богдан вдруг хватает этот нож и начинает им долбать пачку газет. Да с такой силой и злостью, что нож пробивает всю пачку и постоянно застревает в столе. Продолжается всё это несколько минут. Видно, что он просто взбесился от злости. Что-то у него явно не выходит, не получается.
Но я то знаю, что за ним числится убийство и поэтому решил про себя, что если он подойдет с ножом ко мне – надо действовать быстро. Вынул я из кармана толстую черную самопишущую ручку и, как бы между прочим, говорю ему:
– Знаешь, что это такое? Это ручка, да не простая, а специальная – для агентов ЦРУ. Её можно зарядить как патроном с газом, так и пистолетным патроном. С пулей.
– А что у тебя там сейчас? – насторожился Богдан.
– Не помню. Может, газ. Может, пуля – спокойно отвечаю я. – Как в русской рулетке. А можно сначала газом в нос, а потом пулей в живот.
Богдан откладывает бронзовый нож в сторону и с любопытством разглядывает мою ручку:
– А ты пробовал из неё стрелять?
– Да, конечно. Пришел как-то ко мне в ЦОПЭ Женька Капитан. Мой бывший друг, оказавшийся советским агентом, и расселся по наглому, не хочет уходить. Ну, так я выстрелил ему газом в нос, да так что он вылетел от меня, как ракета.
– Здорово работает! – с восхищением заметил Богдан.
– Да. Плохо только то, что потом я сам в этой комнате сидеть не мог. И кто не придет – все плачут. Так и называли её потом – комната слез.
Богдан заметно успокаивается. Допиваем мы с ним вторую бутылку. За окном уже светает. Богдан позевывает и потягиваясь лениво спрашивает меня:
– Ты, Гриша, читал рассказ Хемингуэя "Убийцы"?
– Нет.
– Советую прочесть.
– А о чём он?
– Да там про одного гангстера, Большого Джо. Который порвал со своей шайкой. Джо был большой и сильный, а гангстеры маленькие и плюгавенькие. Но, в конце концов, они убили таки Большого Джо. Мораль этого рассказа проста: один человек, даже самый сильный, не может бороться с организованной шайкой. Его всё равно убьют. Понял?
"Так, так, это уже прямая угроза, – думаю я. – Но со стороны кого? Какая шайка его послала: КГБ или ЦРУ?".
– Поскольку ты там что-то пописываешь, – заплетающимся языком бормочет Богдан, – то тебе не мешает поучиться у этого… Хемингуэя.
На дворе стало совсем светло. Я смотрю на Богдана и уже не могу разобрать, какой у него глаз стеклянный, а какой настоящий. Начали мы пьянку в 9 вечера, а закончили в 9 утра. Итак, допрос продолжался 12 часов.
От меня Богдан отправился было на конференцию ЦОПЭ, но до зала не дошёл, свалившись под парадной лестницей, где и заснул. Нашли его там уже после окончания конференции. В пыли и паутине.
Я же, хотя и экс-президент ЦОПЭ, на эту конференцию вообще не пошел. Были у меня дела поважнее. Я обещал Кисе отвезти в летний лагерь вещи для Галки, её младшей сестры, а раз пообещал, то нужно выполнять обещанное.
Весь день я мотался на моем белом линкольне. Было тяжело. Ведь всю предыдущую ночь я пропьянствовал с опытным диверсантом и убийцей. Не спал, не ел, не брился, не умывался. Короче – как на фронте. На фронте психологической войны. А Киса беззаботно сидела рядом, задрав голенькие ножки. Да так, что были видны её белые трусики.
– Поговори хоть со мной, иначе я засну за рулем, – взмолился я.
– Сам виноват. Нечего было пить всю ночь напролёт, – отрезала Киса.
* * *
До постели я добрался только к полуночи. И тут началось что-то странное. Лежу я в постели, очень хочется спать, но заснуть не могу. Так бывает когда перепьешь черного кофе. Но кофе я вообще в тот день не пил.
Во всём теле какое-то противное ощущение. Встал, прошелся в трусах по комнате, закурил. У сигареты какой-то другой, неприятный вкус.
Сел в кресло, пробую включить радио. Рука не слушается, даже не попадает на кнопки управления, а когда наконец включил – из радио раздался странный звук, какой-то металлический, дребезжащий, доносящийся откуда-то издалека. Что за чертовщина?
Взял газету. Попытался читать. Глаза скользят по строчкам, но я ничего не понимаю. Словно нарушена связь между глазами и мозгом.
Положил руку на голое колено, но собственное тело ощущается, как чужое. Ущипнул себя, но ничего не чувствую. Что такое?
В ногах слабость. Дышать тяжело. Как будто не хватает воздуха. И слышно, как громко стучит сердце.
Опять лёг в постель и пытаюсь уснуть. По всему телу волнами ходит мелкая дрожь. И простыни, и подушка, и одеяло стали какими-то другими.
Хотя я чертовски устал, но вместо сна изнутри поднимается что-то нехорошее. Какое-то непонятное и неприятное беспокойство. Даже не беспокойство, а что-то гораздо хуже. Может я заболел? Но это какая-то странная болезнь.
Из большого открытого окна с Гудзона тянет прохладой. Мне захотелось подойти к окну, чтобы подышать свежим воздухом. Но одновременно я почему-то боюсь, что выпаду из окна – с четвертого этажа. Мне кажется, будто кто-то подталкивает меня в спину. Во мне как будто борются два существа: мое собственное "я" и какое-то чужое, другое "я".
Сел в кресло. Непонятная внутренняя тревога все нарастает и нарастает. Потом меня вдруг захлестывает волна горячего страха. Такого горячего, что я весь покрылся потом. Откуда этот проклятый страх? Прямо какой-то нервный припадок.
Так проходит час. Стуча зубами, то дрожа от холода, то обливаясь потом, сижу в кресле, мучимый загадочными страхами и борюсь сам с собой. Никогда в жизни я не чувствовал себя так плохо.
А может быть, это просто сон, кошмар? Ущипнул себя за бок, но боли не почувствовал. Ущипнул сильнее. Еще сильнее. Изо всех сил. Нет, совершенно ничего не чувствую.
Вспомнилось, я где-то читал, что сумасшедшие не чувствуют боли. И я тоже ничего не чувствую. Неужели я схожу с ума? Меня опять захлестнула волна загадочного страха.
Бывает обман зрения, обман слуха. Но у меня же происходит обман всех чувств. И зрения, и слуха, и осязания, и вкуса, и мышления. Что за наваждение?
Мне вдруг страшно захотелось пойти к соседям. Чтобы не быть одному. Но уже далеко за полночь. Может быть, пойти в соседний бар? Там всегда полно народу. Тогда не будет этого проклятого страха. Но и там могут заметить, что со мной что-то не в порядке. Еще вызовут полицию и отвезут в больницу. Нет, и на улицу выходить тоже нельзя.
Сумасшедшие, кажется, не сознают, что они сумасшедшие. А тут вроде сходишь с ума и сознаешь это. Но об этом припадке никто так и не узнает, если я сейчас здесь умру. Один одинёшинек.
Мне вдруг вспомнилось, что некоторые ученые, когда испытывали на себе всякие опасные лекарства, записывали свои ощущения. Взял лист бумаги, карандаш и начинаю записывать. Этот листок сохранился у меня и по сей день. Так что переписываю всё с оригинала:
"Время 01.20 ночи. Кажется, что мозг размягчился и разошелся на две половинки. И как-то болтается. И мозжечок сзади тоже болтается. Попробовал затылок. Кажется длинным, как на египетских фресках".
"Писать трудно. Будто не писал несколько лет. Почерк изменился, какой-то лихорадочный. Кажется, делаю ошибки. Но проверить не могу. Все время страх, жар, холод, пот. Поставил термометр. Выпил две таблетки аспирина".
"Что это такое? Может быть, перепил вчера? Или перекурил? Отравление алкоголем и никотином? Но почему с запозданием на 12 часов? Или это от бессонной ночи? Нет, бессонные ночи у меня и раньше бывали – и ничего".
"01.50. Вынул термометр. Не вижу. Знаю, что черта – это нормально. Но ртуть где-то внизу. Но где именно – не могу разобрать. Значит, температура ниже нормальной. Этого у меня никогда не бывало. Осторожно, чтобы не стряхнуть, кладу термометр в сторону. Проверить завтра".
"Посмотрел на свою руку. Вижу поры так крупно, как через увеличительное стекло. Что у меня с глазами? Значит, у меня сократились зрачки или хрусталик? Взял зеркало. Открываю и закрываю глаза. Зрачки не реагируют на свет, не сужаются. Такие вещи бывают, кажется, у наркоманов. Выпил еще таблетку аспирина".
"Такой припадок у меня первый раз в жизни. Ни у отца, ни у матери, ни у родственников никаких нервных или психических болезней не было. Что же это со мной такое?".
"02.40. Кажется, проходит. Начинаю чувствовать усталость. Самое главное – заснуть. Сегодня много ездил на машине. Хорошо, что это не случилось за рулем".
"Усталость все больше. Мерзнут конечности. Знобит, но уже как-то по-хорошему. Ох, и неприятная же это штука. Ох, и паршивая".
"Да, кажется, лучше. Словно вышел из своей шкуры, а теперь постепенно залезаю назад. Как хорошо быть самим собой".
"Страшно зеваю. Судорожно. Страшно хочется спать. Время 03.18 ночи. Слава Богу, кажется, прошло. Пошел спать".
Когда я проснулся на следующее утро, было уже 10. Сначала лежал и боялся встать с постели. А вдруг "эта штука" не прошла? Нет, голова, кажется, ясная. Только немножко тяжелая.
Я встал и осторожно прошелся по комнате. Руки и ноги в порядке. Включил радио – звук нормальный. Потихоньку ущипнул себя и почувствовал боль. Значит, болевые ощущения на месте. Поморгал глазами перед зеркалом – диафрагма сужается нормально.
На столе лежит термометр. Но ртутный столбик значительно ниже нормы. Стряхнул его, заново измерил температуру – теперь нормально. Закурил сигарету – вкус как обычно. Значит, все более или менее в порядке.
Когда я окончательно пришел в себя и убедился, что я опять такой, как раньше, я стал раздумывать, что же это со мной было. Может быть, Богдан подсыпал мне в стакан какую-то пакость? Вспомнилась его угроза насчет "Убийц" Хемингуэя.
Вечером, прогуливаясь по Риверсайду, встречаю Рюрика Дудина из СБОНРа, которого я знал ещё по Мюнхену. Этот шкет любил делать важный вид, будто он все знает, так как его брат Левка Дудин работает на радио "Свобода" и пишет в "Новом русском слове" под псевдонимом Градобоев. Одно время этот Рюрик даже ухаживал за Кисой, но она его бросила и сошлась со мной.