Так я попал в Москву, в Военный институт иностранных языков Красной Армии – ВИИЯКА, который неофициально называли Военно-дипломатической академией. Проучился я там с июля 1944-го до июля 1945 года. За каждый год учебы курсантам давали одну звездочку и выпускали капитанами. Но, так как взяли меня сразу на 4-й курс и проучился я там всего один, последний год, то мне шлепнули на погоны всего одну звездочку и выпустили лишь младшим лейтенантом.
Для прохождения дальнейшей службы меня распредилили в Берлин, в Главный штаб Советской военной администрации – СВА. Начал я переводчиком у генерала Шебалина, который командовал всей экономикой Советской зоны Германии. Потом я стал ведущим инженером Управления промышленности СВА. "Ведущими" нас называли потому, что каждый из нас "вёл" определенную часть немецкой промышленности.
По штатному расписанию, ведущий инженер должен быть майором или подполковником. Практически же работали все, кто имел диплом инженера. Например, в нашем отделе электропромышленности, из 7 ведущих инженеров: один был подполковник, один майор, один старший лейтенант, двое гражданских из Москвы и один младший лейтенант – т.е. я. Но, несмотря на то, что я был самым молодым – мне было тогда всего 27 лет – коллеги часто обращались ко мне за помощью, т.к. я был единственным, кто свободно говорил по-немецки. Это давало мне большое преимущество.
Должен сказать, что советские офицеры СВА, были в очень привилегированном положении. Взять хотя бы жалование. Когда я работал на заводе в Горьком инженером, мое жалование было 600 рублей в месяц. В Берлине мой оклад был уже 2000 рублей, но, поскольку мы находились за границей, то нам платили в двойном размере, то есть 4000 рублей, причём выплачивали в марках, то есть где-то 8000 немецких марок. И это на всем готовом! Квартира – бесплатно. Обмундирование – бесплатно. Еда – какие-то копейки. Помню, в офицерской столовой стакан водки (знаменитые 100 грамм ) стоил всего 1 марку!
Чтобы не ударить в грязь лицом перед западными союзниками, мы не ходили в шинелях из американского сукна, а всем офицерам СВА выдавали отечественное обмундирование старшего комсостава, то есть повышенного качества. При этом нам выдавали "приклад" – т.е. материал, а шили всё немцы: шинели – немецкие портные, сапоги – немецкие сапожники, фуражки – немецкие фуражечники. Советские офицеры частенько и лечились не в советском военном госпитале, а у немецких докторов. В общем, жили мы как кум королю. Даже разбитая и разгромленная Германия жила и работала лучше, чем наша страна-победительница, а поскольку я свободно говорил по-немецки, то чувствовал я себя в Германии как рыба в воде. И, если бы меня не трогали, то я бы с удовольствием прослужил советским офицером в Германии всю свою жизнь. Многие мои коллеги старались остаться в Германии как можно дольше. Кстати, даже сегодняшний президент России – Владимир Путин, тоже довольно долго служил в Германии, причем, говорят, он тоже хорошо знает немецкий язык.
* * *
Но… произошла глупая история с мотоциклом, которая имела для меня очень серьезные последствия.
Вся наша жизнь складывается из случайностей. Первым военным комендантом Берлина был генерал-полковник Николай Эрастович Берзарин, командующий Пятой ударной армией, штурмовавшей Берлин, генерал-полковник уже в 41 год. Боевой генерал. Герой Советского Союза, а погиб он от глупого и нелепого случая. Он любил кататься на мотоцикле и погиб, столкнувшись с грузовиком. А я из-за мотоцикла – столкнулся с советской властью. Был у меня в Берлине мотоцикл, да такой красавец, что украли его у меня прямо возле Главного штаба СВА. Пошел я тогда в ближайший полицейский участок, взял немецкого полицейского с собакой-ищейкой. Дал он собачке понюхать ключ от моего мотоцикла, и умненькая собачка тут же нашла вора. А вором этим оказался парторг Правового управления СВА майор Ерома, причём майор юридической службы!!!
Был я тогда молодым и глупым, плохо знал советскую власть и поэтому, как полагается в армии в таких случаях, подал рапорт начальству, то есть начальнику Штаба СВА генералу Дратвину, который, в свою очередь передал мой рапорт начальнику Политуправления генералу Макарову. А майор Ерома был майором юридической службы, т.е. во время войны он служил в Особом отделе, был особистом и занимался расстрелом солдат. На таких людях держалась вся советская власть. К тому же, как члена партии – его нельзя было судить. Члены партии – неподсудны. Сначала их нужно исключить из партии. К тому же, повторяю, он был парторгом!
Всего этого я тогда не понимал, но зато это всё прекрасно понимал начальник Политуправления. История вышла скандальная и, чтобы замять это грязное дело, начальство решило меня убрать. Как гром среди ясного неба, я получил приказ о демобилизации и откомандировании в Советский Союз. Для меня это был страшный и неожиданный удар. Ведь я идеально подходил для службы в оккупированной Германии. Меня специально учили для этого в ВИИЯКА.
Есть о чём серьезно задуматься. Все офицеры и инженеры в отделе были членами партии. Я был единственным беспартийным, и это бросалось в глаза. Я был бельмом, белой вороной. В партию меня никогда не примут, даже если я захочу. Ведь при этом тщательно проверяют социальное происхождение, и опять – проклятая анкета. А быть беспартийным офицером, да к тому же ещё и ведущим инженером, выглядит как антисоветская демонстрация, и кончится всё это плохо. Ведь в стране тогда свирепствовала сталинщина и рано или поздно, попаду я, как мой отец, в Сибирь.
В результате всех этих мучительных, неприятных и тяжелых мыслей, принял я тогда горькое, но единственное верное решение – уйти на Запад. Я подробно описал всё это в моей книге "Песнь победителя". Поэтому не буду повторяться.
Для объективности хочу добавить, что сбежав от советского вора Еромы, я попал в лапы американских воров, которые обокрали меня, пожалуй, почище майора Еромы и случай мой – не исключение. Вот ещё несколько аналогичных примеров – в советской зоне оккупации был пункт по приему от немцев золота и драгоценных камней, в обмен на продукты, своего рода Торгсин. Заведовал этим пунктом советский лейтенант, литовский еврей Леонид Ольшванг. Вскоре он, с мешочком золота и драгоценных камней, сбежал на Запад в надежде на то, что откроет здесь ювелирный магазинчик. Но попал он в знаменитый американский лагерь "Камп Кинг", где американцы его тоже полностью обокрали.
Другой советский беженец, Володька Рудольф-Юрасов, подражая знаменитому еврею Зюссу, перед побегом на Запад спрятал себе в задний проход несколько бриллиантов. Но американские контрразведчики и там эти бриллиантики нашли и украли. Потом этот "сын Остапа Бендера" долгие годы выступал на американском Радио "Свобода" в качестве липового радио-подполковника Панина.
Первые три года на Западе я прожил в Штутгарте. Тогда в поверженной Германии была абсолютная безработица. От нечего делать, написал я несколько очерков о моей жизни в Берлинском Кремле и отослал их в газету "Посев". Романов, редактор "Посева", прочитав мои очерки, начал выпытывать у меня: "Скажите, вы раньше где работали – в "Правде" или "Известиях"? – и не верил мне, что я никогда ранее ничего не писал. Так через два года и получилась из этих очерков моя первая книга "Берлинский Кремль".
В ней я хотел показать жизнь обычного советского человека, который шагал по жизни как бы рядом со мной. В редакции мне предложили взять себе литературный псевдоним, ведь тогда, по купленным на толкучке документам, я был Ральф Вернер.
Не долго думая я взял себе фамилию Климов. Дело в том, что вся русская община Штудгарта говорила тогда о Кольке Климове, который от тоски, в припадке белой горячки выпрыгнул с пятого этажа в окошко и разбился. Фамилия хорошая, русская – Климов. Какое же выбрать себе имя? Моим любимым литературным героем всегда был Григорий Мелехов из "Тихого Дона". Вот – и имя для героя "Берлинского Кремля". Так родился Григорий Климов – автор и главный герой моей первой книги.
А какой дать ему чин? Младший лейтенант – звучит мелковато. Ладно, сделаем его майором. Так, посередке, ни много, ни мало. Ведь я описываю среднего офицера.
И если кто-нибудь когда-нибудь будет меня критиковать, за то что я, на самом деле был только младшим лейтенантом, то я сошлюсь на Льва Толстого. Ведь когда граф Толстой писал свои "Севастопольские рассказы", он тоже был только подпоручиком, то есть младшим лейтенантом. Так что не цепляйтесь, господа, к младшим лейтенантам.
О Штутгарте того времени у меня остались самые теплые воспоминания. Маленький отельчик "Белый олень" на окраине города, где я прожил больше года. Молоденькая подружка Эллен Рейнхардт… Жизнь в полуразрушенной Германий тогда была лучше, чем в коммунистической России. А самое главное, я мог писать то, что я думаю.
В январе 1950 года я перебрался из Штутгарта в Мюнхен, где был центр русской эмиграции Германии и начал работать в так называемом Гарвардском проекте, где вырабатывались планы начинавшейся тогда психологической войны против СССР. Затем я был членом редколлегии журнала "Сатирикон", которым крутил и вертел Алексей Михайлович Мильруд – довольно оригинальный человек. Для меня он был просто Алеша.
Алеша служил тогда в американской военной разведке Джи-2 на Галилей-платц №2. Там сидели два американских майора, которые, как большинство американцев, не знали ни немецкого языка, ни русского. Они пили виски, вспоминали свой родной Техас – о какой работе тут можно говорить? Спасал их Алеша Мильруд, который свободно болтал по-русски, по-немецки, немножко по-английски и, конечно, на родном своём эстонском языке, которого никто не понимал, что было для него большим плюсом. Всю войну Алеша, будучи евреем, проработал у немцев, занимаясь антисоветской пропагандой при гестапо в учреждение под названием "Винета".
Теперь Алеша, используя гестаповский опыт, продавал свои антисоветские идеи уже новому, американскому начальству, получая под свои идеи солидное финансирование. В общем, человек он был ловкий. И двух американских майоров кормил, и другим людям давал заработать, особенно тем которые воплощали его идеи в жизнь. Для этих целей ему служил соседний дом, на Галилей-платц №1, который называли тогда "Дом чудес". Здесь то и занимался Алеша Мильруд своими фокусами.