Я смотрела и видела бабушку в ее квартире, счастливую и светлую… Она готовила для меня потрясающе вкусные мягонькие котлетки. Я не чувствовала запаха, но знала, что это так вкусно, я знала, что бабушка ждет меня домой, потому что именно этим вечером я должна была сесть в поезд и уехать в Ленинград на съемки.
Но самая страшная ситуация была с моим папой, потому что я наконец-то увидела, что происходит на этой машине. Она, видимо, показывала кардиограмму сердца, а на ней пошла плоская линия. Судя по всему, мое сердце остановилось. Я этого не знала. Люди так взволновались. Папа в истерике кричал. Я к нему, как мне казалось, подлетела, я ему объясняла, что мне так хорошо, что он себе даже представить не может, что он не должен ни о чем волноваться, что я его люблю, что он мой спаситель и что ради Бога оставьте меня в покое, мне так хорошо в моей жизни никогда не было, я понимаю все, что происходит на планете, я вижу все страны, я вижу всю галактику, я вижу всю Вселенную, я могу в одну секунду улететь, куда я хочу! И улетать-то никуда не надо – в одной точке сконцентрирована вся информация. Может быть, это и есть нулевая точка отсчета. Или точка Абсолюта, как ее называют, откуда все вышло: создание Вселенной, мира и всех живых существ.
Но они кричали, как ненормальные, эти три врача. Они давили мне на живот и кричали: «Дышите, дышите». Они массировали мне сердце: «Дышите, дышите». Я смеялась, потому что чего мне дышать-то? Как я могу дышать? Я уже умерла. Дураки. Я, значит, им кричу. Мне смешно вообще, я понимаю, что ничего сделать нельзя. И вдруг я осознаю, что они боятся, и что в этой комнате такое количество страха, и что у отца истерика. Врачи боятся, и пот с их липких рук и лиц капает на мое лицо, и мне становится омерзительно от этого. Я смотрю на эту огромную спившуюся тушу, на это тело, к которому я абсолютно равнодушна, и я понимаю, что я не хочу этого тела. Я не хочу этого тела. И я не хочу в это тело возвращаться. Я не люблю его. Я хочу быть здесь и сейчас, в этой точке – раз и навсегда, я счастлива. Я застываю.
И в тот момент, пока я посещала различные Вселенные, – в этот момент-эти страшные люди, одетые в медицинские халаты, подносят ко мне какую-то хрень, которую я уже видела в фильме Милоша Формана «Кто-то пролетел над гнездом кукушки». Как в эпизоде, когда Джеку Николсону надели на виски такой же прибор, чтобы электрическим током из него сделать овощ. Они надевают мне на виски этот прибор, и меня бьет током. И вот здесь начинается самое невероятное… Я начинаю с самой высокой точки (точно не из комнаты), с самой высокой точки – которой не существует, потому что наша Вселенная бесконечна, – вот оттуда я начинаю спускаться в свое тело. Вы не можете себе представить, как это долго! И вот этот момент, крик, я описала в своей музыке в пятом произведении «Ветры перемен» на CD «Наташа и гуси». Я летела с такой скоростью и с такой болью, пересекая все космические конгломераты, и тяжело упала в свое тело. И в эту же секунду ощутила такую пронизывающую боль, которую я вам не могу передать. Родить ребенка – это детский лепет на лужайке в сравнении с той болью. Это было так больно, и я поняла, что я приземлилась. И единственная мысль, которая меня посетила: «Ну вот, я снова в тюрьме». Я осознала все. Я поняла, что аппарат, который был у моих ног, заработал, и пошла скакать эта линия – плик-плик-плик – значит, они вернули мое сердце к жизни, к которой я не хотела возвращаться. Мне было 24 года.
Это был мой первый выход из тела. Он продолжался 5 минут, как потом мне сказал папа. Колоссальное время. Редко кто возвращается после такого продолжительного времени. Так что попутешествовала я хорошо. И вы знаете, что интересно? Я никому об этом не могла сказать. Оно как бы застыло во мне. Единственное, что случилось, самое главное – я потеряла вообще все страхи, потому что на подсознательном уровне, на конкретном опыте, я поняла, что я не есть физическое тело. Я поняла, что «Я» – это совершенно другое, это не то, что Наташа, ее руки, ноги. Я поняла, что я буду жить вечно. И я поняла, что того, что называют «смертью» нормальные люди, не существует. И еще что-то очень большое. И знаете, я не то чтобы скрывала это… но эта информация была дана мне как знание – и ушла. Потому что я абсолютно точно понимала, что поделиться ею мне в 1980 году было абсолютно не с кем. Я потом долго пыталась найти этого Олега Петровича, чтобы рассказать ему, какой опыт он мне подарил. Я вернулась и стала жить своей жизнью, как будто ничего и не было.
Меня привезли домой, в квартиру бабушки. Трясло так, что у меня руки-ноги ходили на 15 сантиметров. Моя лучшая подруга Юлька обняла меня всем своим телом и уложила в постель, работая грелкой. Она меня обняла. Папа очень волновался… Бабушка была на кухне и не понимала, что происходит. Папа ее держал. Юлька меня согревала. Я пролежала в постели с ней минимум два часа, потому что она от меня не отлипала, и наконец я уснула.
Когда я проснулась, мне стало чуть-чуть полегче – я уже не так сильно дрожала. Я ничего не понимала. Я как будто вышла из-под гипноза или из-под какой-то анестезии, под которой я никогда в жизни не была. Бабушка кормила меня теми самыми котлетками, про которые я уже знала. Я была безмолвна – это я помню точно. Папа повез меня в такси на Ленинградский вокзал, и я уехала сниматься в очередном фильме.
Этот опыт был для меня божественным благословением. Познав, что я не есть физическое тело, я поняла, что получила первое Господнее благословение. Спасибо.
И из этого состояния очень бы хотелось поведать вам одну интересную историю.
11. «Любовь придет – на печке найдет»
Я была совсем молодой девчонкой и безумно влюбилась в Карена Шахназарова. Я была молодой девчонкой, 24 года, а Карен чуть постарше, уже в красивом возрасте. Ему было 28 лет, это солидно. А в 24 еще сам ничего не понимаешь… Я действительно была очень сильно в него влюблена, всем моим сердцем я любила его и уважала. Мне очень нравились его образованность, его воспитанность, его отношение к женщинам. Я понимала, что это человек из какого-то уникального рода, с уникальными генетическими секретами. Помню, как я говорила ему: «Ты наш генетический фонд».
У Карена была своя квартира на Старом Арбате, где мы, собственно говоря, и встречались. И в том же доме находилась квартира его родителей, куда мы иногда заглядывали. В родительской квартире, в комнате Карена, он ставил мне мою самую любимую (до сих пор) пластинку Bee Gees. Песня называется How Deep Is Your Love («Как глубока твоя любовь»). Помню, как я танцевала под эту великолепную западную музыку, которую я чувствовала иногда даже сильнее и глубже, чем отечественную. Я была в таком восторге, так сильно влюблена, да еще и эта музыка… Боже мой! До сих пор эта песня остается моей самой любимой на свете.
Короче говоря, я в него втюрилась. И он, серьезный достойный человек, говорит мне спокойно: «Я ухожу писать сценарий с Сашей Бородянским», – между прочим, не самым последним сценаристом и, между прочим, не для самого последнего фуфла в нашем кинематографе. Они создавали сценарий «Мы из джаза» – потрясающий фильм, обожаю его всей душой, как и сам джаз. Но Карен не объяснил мне, что он уходит «глубоко и надолго». Я думала, мы будем продолжать видеться или хоть как-то поддерживать контакт. В тот момент я еще не понимала, как это – писать. Вот сейчас я пишу эту книгу и понимаю, что добраться до меня никто не может, я на своей закрытой волне, напрямую связана с Богом и своими воспоминаниями. А тогда. Он не позвонил мне ни разу за три месяца. Боже, как я сходила с ума! Я себя просто извела.
Я мучилась, я страдала, я плакала, я была оскорблена, я была обижена как человек, как женщина, как все. Сейчас все это, конечно, выглядит так смешно и глупо. Да, он мне не звонил. Ну, работал человек, работал, сценарий писал три месяца. А я думала, что я уже больше нежеланна, нелюбима и т. д. О, Господи! Это все от ума. Глупый ум… «Горе от ума». И вот эта боль, это женское оскорбление – я вам не могу его передать.
Хорошо то, что исцеление мое произошло буквально за одну минуту. И сейчас я вам расскажу как.
Итак, ситуация дошла до беспредела. Мои истерики происходили постоянно, я была с бабушкой, в ее малюсенькой квартире на Коровинском шоссе. В один день она вдруг присела ко мне на диванчик, обняла меня и говорит: «Ну что же ты так убиваешься-то, а? Судьба придет – на печке найдет». И я услышала ее. Я услышала ее сердцем. Почувствовала, что происходит чудо, открылась и доверилась. Я знала, что от бабушки идет любовь, что с моей стороны идет любовь, что мы с ней обе находимся под колпаком божественной любви – вот настолько я почувствовала ее слова. Она проводила меня на вокзал в Ленинград. А на следующий же день я встретила композитора Максима Дунаевского – своего будущего мужа.
Его лицо я запомнила, когда я ехала в Ленинград, в эту самую ночь после бабушкиных слов. На следующий день после съемок я вернулась к себе в отель, в гостиницу «Ленинград». И там произошла наша знаменательная встреча…
Уставшая и голодная после съемок, глубоким вечером я стояла в роскошном буфете в гостинице «Ленинград», покупая себе какую-то еду – не помню что. Вдруг подошел ко мне человек, как-то странно, но суперсовременно и красиво одетый. На нем были ковбойские сапоги, а в них заправлены джинсы – и я сразу же обратила на это внимание. Подумала про себя: «Точно какой-то музыкант». Он представился как помощник композитора Максима Дунаевского и сказал, что приглашает меня пройти в номер к самому Максиму Исааковичу, где тот устраивает маленький концерт и будет исполнять собственные песни.
Я охренела и разозлилась безумно. Никакого Дунаевского я не знала и думала: «Как так можно, приставать к женщине в буфете?» Помощник успел сказать мне, что композитор живет в большом роскошном номере с роялем. Я ответила, что, вообще-то, тоже живу в неплохом номере за несколько стен от вашего композитора.