И вот я сижу у пластического хирурга, у меня нет никаких дурных мыслей, клянусь вам, а он предлагает: «Я все равно буду общий наркоз делать. Слушайте, может, мы вам и грудь заодно подтянем?»
У меня такой шок. Я думаю: «А грудь-то зачем?» Мне немного за тридцать, и я совсем как-то не въехала в эту историю. И потом, я всегда была против таких вмешательств.
– Зачем? У вас дети есть?
– Да
– Сколько?
– Двое!
– Вот за этим! И я сказала: «Хрен с ним, все равно ты мне будешь общий наркоз делать, давай!»
Теперь «они», которые подтянули, у меня висят до самого пупка (ха-ха), и знаете, я иногда даже из-за этого стесняюсь.
Короче говоря, мне делают операцию. Я после нее целиком забинтованная – голова, шея и грудь в панцире из бинтов. Я не могу даже двигаться. И в этот момент на моем пути появляется ОН… Как это произошло, я не знаю, но то, что он получил на руки инвалида, гарантирую.
Это был очень известный турок по имени Эмин. Тогда ему было гораздо меньше лет, чем мне, и жил он, об этом знает весь Голливуд, с одной из самых красивых женщин на планете, очень известной актрисой, которую уважал и любил Максимилиан, и даже снимал ее в одном из своих фильмов, за который получил «Золотой глобус» как режиссер и был номинирован на «Оскар».
Эмин был не просто турком. Рожден он был в Мюнхене, поэтому говорил в совершенстве и по-немецки, и по-английски. Он был благородным и образованным человеком, преподавателем martial arts (боевых искусств), серьезным чемпионом, человеком безумной красоты и очень большого темперамента. Он также снимался в американских фильмах.
Я выходила из машины – в этом панцире из бинтов, он был на классном Harley Davidson, когда увидел «это чудовище». На следующий день он каким-то образом меня нашел и пришел ко мне в номер. И такое началось, я вам не могу передать!
Это было просто невероятно и происходило каждый день, хотя и было запрещено всеми врачами. У меня так всегда – все происходит, когда абсолютно запрещено врачами.
Получается, мужчины любят уродства? Я помню, как одна женщина стояла со сломанной ногой на Тверской, или на Горького, голосовала, чтобы остановить машину. Я была свидетелем, издалека наблюдала эту картину. Неподалеку стояли нормальные девчонки, без переломов, никто рядом с ними не тормозил. А вот перед этой «одноногой» остановились пять мерседесов, все хотели ее подвезти. Что это такое, не могу вам ответить на этот вопрос.
Короче говоря, у нас начинается какой-то невменяемый, нечеловеческий роман с этим турком… Я очень хотела бы напомнить всем, что информация, полученная от подруги Юли касательно няни Крис, была у меня в сердце, в моем сознании и памяти. Я бесконечно мучилась и не могла от этого спокойно жить. Боже мой! Как же это важно – расчищать подобные трагедии, не давать ни малейшей возможности страхам заселяться и оставаться в нашем сознании и сердце, как у себя дома. В любой момент это может закончиться трагически. Эта «нерасчищенная и трагическая» история привела в итоге еще к двум ужасным историям.
На какое-то время мы с Эмином расстались и потерялись. Он мне сказал, что занят, что преподает. Эмин и правда был человеком очень востребованным, работал со многими знаменитостями. Это он был учителем боевых искусств Микки Рурка («9/ недель»). Микки его обожал, работал с ним каждый день по два часа и платил по 150 долларов за час, что по тем временам было огромной суммой.
Вдруг Эмин появляется в Мюнхене и звонит. Я не ожидала, конечно. Он говорит: «Увидимся? Я сейчас к тебе еду». Я говорю: «Макс спит в спальне. Обалдел, что ли?» Времени 11 или 12 часов ночи. Дом большой. Но спальня находится примерно в 10 метрах от кухни, где это все случилось.
Приезжает Эмин. И опять начинается эта сумасшедшая история. Он меня хватает, закрывает дверь. Я не думала, клянусь Богом, что так будет, я не настолько сумасшедшая, чтобы рядом с Максом, в его доме это делать, что это за безумие такое?
И вот он меня хватает, а там маленький коридорчик перед кухней, то есть двойная дверь, слава тебе, Господи. Сажает меня в угол на стол (обратите внимание, один в один то, что увидела Юля на кухне в Америке: Максимилиан и Крис), над которым полки, и там все это происходит, так шумно, так страстно – главное, не остановиться. А Макс, я знаю, использовал «Оропакс» – это затычки в уши. Но также я знаю, что Макс очень часто ночью вдруг просыпался, вытаскивал затычки и шел маршевым шагом на кухню попить водички. Просто представьте себе! Я не знаю, о чем я думала!
И все происходит. А потом мы спокойно сидим с Эмином у камина и разговариваем. Если Макс выйдет – вот человек, который живет с его любимой актрисой, он сразу им заинтересуется, потому что он всегда интересовался ею. Макс, Макс! Вот так все перепуталось.
Ночью я Эмина выпускала, и он уходил к себе. В Мюнхене у него жили родители. Это все случалось периодически, а потом закончилось.
И вдруг недавно Эмин нашел меня каким-то образом в инстаграме[18]и вчера отправил мне фотографию, где мне 35 лет, когда все это и происходило. Я пишу: «О, я помню эти времена, так хорошо помню, дорогой». Они с известной подругой давно расстались, и он ездит по миру, все время дает мастер-классы. У него есть дом в Турции, в Стамбуле. Я просто посмотрела его инстаграм.
3. Музыкальный проект «Наташа и гуси»
«…Чтобы дать возможность бессмертной душе каждого человека совершать путешествия и посещать разные времена, пространства и измерения – тело, которым оперирует душа в ЭТОЙ жизни, должно комфортно и безопасно двигаться, отражая и показывая все великолепие мест, посещаемых в это время душой. Музыка нового стиля Trance-п-Dапсе (от Тrапсе – особое состояние тела при духовных действах, и Dапсе – танец) создана для того, чтобы обеспечить телу и душе наиболее комфортное состояние для исполнения высокодуховных запросов, необходимых для их (т. е. тела и души) гармоничного сосуществования при нахождении в различных пространственных измерениях, в вечных поисках Мира, Счастья, Добра и Любви».
Я очень часто задавала себе один и тот же вопрос: что же это было такое, Господи? Что же это было такое, что за чудо?.. Теперь я знаю, что это было такое, поняла это через много-много лет после случившегося, опередив тогда время лет на 20–30.
Итак, 1996 год, мы с друзьями гуляем по роскошному пляжу очень далеко за Малибу, в Калифорнии. Это был совсем дикий пляж. И вдруг мы увидели там закорючки, коряжки – вы понимаете, океан выбрасывал на песок какие-то удивительные деревяшки феноменальной формы.
Так как мои друзья Юрий Балашов и Гермес Зайготт были художниками, мы обратили внимание на эти непонятные фигуры, а я говорю: «Поспорим, что через несколько лет, максимум через пять, в музеях современного искусства и вообще в разных галереях Нью-Йорка это будет продаваться за миллионы, они раскрутят это». А ребята говорят: «Слушай, а что, если мы сделаем из этого музыкальные инструменты?» – «Как это?» – «А мы возьмем эту корягу, натянем на нее струны и попробуем, какой будет звук».
Так родился музыкальный инструмент – коряга, или, как мы его назвали, корень звука. «А если еще подключить это к электронике, будет очень интересно», – так они сказали. В тот момент мы еще не поняли, что родился проект, но почувствовали его и своим сердцем, и душой. Непонятно, каким образом. Это происходило на такой скорости, как всегда, когда ты получаешь какую-то интересную, гениальную идею. Если ты в подключенном состоянии, если сразу же случилась подключка, тебе Господь и Вселенная помогают во всем.
Сразу же на горизонте появился гениальнейший совершенно человек Артур Беркут. Когда-то он был солистом группы «Автограф» и сейчас тоже очень удачно работает в Москве, в России, которую очень любит.
В то время он был женат на дочери очень известного американского композитора Джерри Филдинга, обладателя трех «Оскаров». Сам Филдинг скончался, но в его огромном доме, в отдельном гостевом доме, располагалась его, Филдинга, музыкальная студия.
Вы можете себе представить? Буквально через три дня мне принесли эту информацию: у нас есть студия, где мы могли бы это записывать, – корягу, корни, раковины, эти натуральные инструменты.
В это же время появился Адам Элеш, потрясающий художник. Он не музыкант, но великолепно играл на еврейской мандолине. Я вообще ее никогда до этого не слышала, но она создавала такой божественный звук, я вам передать не могу. И, конечно же, Адам восхитительно играл на гитаре. Вот такая собралась компания художников.
И как-то вечером мы сидели на огромной территории, высоко в голливудских горах, там, где жил Артур Беркут. К нам очень часто выходила его очаровательнейшая жена, но на наш проект ей было немного наплевать, потому что она привыкла, что папа, Джерри Филдинг, записывался в этой студии.
И вот вдруг барабанщик группы «Чикаго», крупнейшей музыкальной группы мира, которого мы потом прозвали Тимофей Доруки, друг Артура Беркута, говорит: «Я с удовольствием войду в ваш непонятно-сумасшедший проект. Мне так нравится, о чем говорит Наташа, я ничего не понимаю, но мне это нравится».
Короче говоря, все срослось настолько быстро, произошло настоящее чудо. Я говорю ребятам: «Мы должны попробовать сделать что-то божественно-свободное. У меня всегда была мечта – изобрести свой собственный звук в музыке. Текста у меня никакого нет, и куда меня поведет, не знаю. Нам необходимо определиться с самым главным. О чем все это будет? Какой смысл?» Вы не представляете, как Максимилиан Шелл, который в опере Лос-Анджелеса у Пласидо Доминго поставил балет и две оперы, объяснял балерунам, о чем они будут танцевать: «Ты зачем свою ногу поднимаешь? Мне наплевать, как высоко ты ее поднимаешь, дабы показать красоту батмана. Если ты понимаешь свое стремление, свою задачу или стремление своей души, тогда у тебя нога автоматически сама пойдет!» В похожем ключе мы обсуждали и договаривались о смысле того, что будет происходить, а потом все уходили в «свободное плавание».