Каждый день я приезжала в госпиталь, каждый день. Утром меня пускали в реанимацию на 5 минут, где он лежал, подключенный к аппаратам. И вечером на 5 минут. Я с ним разговаривала. Он был в коме. Я знала, что он меня слышит. Меня вызывали к главврачу три раза и говорили: «Мы должны отключить его от аппарата. Он не выйдет из этой комы. А если выйдет, вы же не хотите урода?» Я сказала, что не могу принять такого решения, потому что это значит убить человека. А я знаю, что он меня слышит, и я его вытяну.
И опять вспоминаю закон Вселенной – закон притяжения. Я настолько в это верила, я знала, что своей любовью, своей преданностью человеческой я его подниму, знала, что я спасу его жизнь, знала, что он будет жить. Так странно все в жизни бывает. Сначала меня тиранила мама, потом Макс, но я готова была все отдать, чтобы он выжил.
И ровно через два месяца он вдруг открыл глаза. Я находилась с ним в этой реанимационной палате. Помните историю в Лос-Анджелесе, когда после двух моих «смертей» врачи сказали: «Русскую женщину убить невозможно»? А охреневшие немцы сказали: «Русскую женщину остановить невозможно».
Макса перевели в обычную палату. А дальше я открываю окно, начинаю делать ему массаж, пытаюсь снять плохую энергию, БОЛЕЗНЬ и ИНФОРМАЦИЮ… Итак, я работаю с энергией, пытаюсь ее вытащить из тела и «выгнать» из палаты. Но я не знаю, чем занимаюсь, меня этому никто не учил, я невежа – аматер… но я точно чувствую и знаю, ЧТО сейчас ему необходимо… «А может быть, это просто любовь?» Макс сказал, что такого массажа и таких прикосновений он никогда в жизни своей не ощущал, и что именно этот массаж вернул его обратно к жизни. Меня как будто вели через космос, или ангелы-хранители спустились, или Господь Бог. Я по сей день не понимаю, что это было, но вот этими руками вытягивала из него болезнь и вышвыривала в открытое окно… И вдруг именно в этот момент без стука открывается дверь, и там стоит врач. Я резко дернулась, не хотела, чтобы кто-либо это видел. И вот эта вся «чернь» энергетическая, которая находилась между моих рук, как будто ударяет мне в диафрагму. Я испугалась. И все ЭТО взяла на себя… Я же непрофессионал. Я же не знаю, как это делать. Хотела помочь… Господь вел.
И начинается что-то невероятное. У меня поднимается температура до 39,9. Сразу. И я просто начинаю погибать, просто умираю… Звоню Крис в Альпы: «Я не могу идти жить в этот офис, там очень-очень холодно. У меня 39,9. В больнице не останусь». Она испугалась, потому что она такого голоса никогда не слышала. Она сказала: «Я выезжаю». Она была в Альпах, она была в Австрии. «Я выезжаю. Через 4,5 часа буду там, дождитесь меня просто».
Макс ничего не понял. В его сознании осталось только одно: я его предала, потому что, когда он очнулся, я исчезла, вместо того чтобы быть с ним рядом. Крис меня везла в Альпы. По дороге на заднем сиденье машины с температурой 40,2 °C трясущимися руками я написала:
Дома я упала в постель и оказалась без движения на две недели. Что со мной происходило, я не помню. Я пыталась Максу потом рассказать, как я приезжала к нему в больницу, как я два раза в день около него сидела, как я с ним разговаривала, но переубедить его было невозможно. То, что случилось, то, что он увидел, для него было предательством. Вы представляете, какая судьба у меня? И доказать никому ничего было уже невозможно… С этого момента Макс изменился. Он стал другим человеком, стал по-другому ко мне относиться – как к предателю, и все хорошее, что было между нами, он зачеркнул.
9. «Я встретил женщину». Первое письмо Максу
Мы сидим на олигархической даче моей любимой подруги Оксаны, единственной женщины, которую я по-настоящему любила. Не физически, нет. Я сильно не люблю женщин, а в данном случае случился контакт. У нее было четверо детей, которых я тоже любила, и они меня любили. Мы находились в Серебряном Бору. Это была изысканная артистическая тусовка.
Я сидела со своим другом музыкантом Гермесом, очень интересным молодым человеком, который был на 10–12 лет моложе меня, с роскошными зелеными длинными волосами, которого я любила как друга, и мы разговаривали по поводу нашего проекта. В это время передо мной появляется молодой человек с длинными волосами, который говорит: «А можно я присяду рядом с вами, посижу? От вас идет такое излучение, как от самого солнца, мне очень хочется с вами побыть. Я могу сесть на диван?» Я говорю: «Конечно». И на ушко Гермесу: «Я его сейчас отгоню и продолжим». Надо знать сарказм Гермеса, который повернулся ко мне и сказал: «Ну разве таких отгоняют?» Я вдруг его услышала очень хорошо, как друга. Поворачиваюсь, вижу, что сидит с длинными кудрявыми волосами молодой Киану Ривз, когда он играл маленького Будду, помните? Открываются ворота, и принц Сиддхартха выезжает за пределы царства. Один в один. И мы с ним разговорились. Было очень занятно. Как я благодарю Наташу за то, что она это сделала, я вам передать не могу.
И вот всем надо расходиться. Я прощаюсь с Оксанкой, что-то записываю. Парень стоит рядом. Я поднимаю на него глаза и говорю: «Ну что, вы хотите мой номер телефона и боитесь спросить?» – «Да». Я записываю номер телефона, отдаю и покидаю дачу.
На следующий день, прямо перед отлетом, я получаю сообщение: «Добрый вечер, Наташа. Это Саша со вчерашней дачи. Когда Вам удобно было бы со мной поговорить?» И когда я прочитала «со вчерашней дачи», то оценила деликатность, с которой он о себе напомнил. Мне настолько понравилось это выражение. И уже в Австрии, на следующий день утром, до того, как Макс мне озвучил новый ужас, я подошла к зеркалу, посмотрела себе в глаза и сказала, погрозив пальцем: «А этого мальчика я не позволю тебе пропустить и растоптать, запомни мои слова, Наташа, будет так». Видимо, я что-то предчувствовала, считывала ситуацию…
Я прилетаю домой, в Австрию, на нашу любимую гору с пиком. Встречает Максимилиан. Сзади в машине сидят Митенька и Настенька. Это 2001 год. Ноябрь месяц, конец. И мы едем домой. Ехать надо ровно час. Я кладу руку на его руку. Мы долго не виделись. И вдруг Максимилиан медленно и спокойно убирает свою руку и кладет ее на руль, жестко-жестко и жестоко произносит одну фразу: «Мы поговорим обо всем завтра». Я понимаю, что это конец. В машине зависает настолько жесткая пауза, что детей моих начинает трясти. У нас повисает тотальное молчание. И здесь можно вспомнить моего любимого композитора Альфреда Шнитке, который Максимилиану говорил: «Я свою миссию на земле не выполнил, а миссия моя – написать музыку тишины. Вот знаете, когда идет война, все взрывается, а после атаки наступает тишина. И вот эту тишину я так и не написал».
Я не знаю, написал он ее потом или нет, но именно такая тишина зависает в машине. Мы приезжаем домой. Спать, конечно, невозможно. На следующий день мы встречаемся. Максимилиан приходит ко мне, просит няню уйти с детьми. И все было очень-очень коротко. Он сидит и говорит: «Я встретил женщину. Она простая, примитивная, некрасивая и неумная. И я останусь с ней».
Первая реакция моя была такая: он хочет, чтобы я ревновала. Макс – аристократ, заядлый холостяк, в которого были влюблены почти все женщины планеты. Достаточно вспомнить иранскую принцессу Сорайю, они прожили три года. Не будем перечислять всю эту мозаику и красоту. И вдруг Элизабет? Этого не может быть… Он меня обманывает… Я не то что была в шоке. Меня просто не стало. Я не знаю, что со мной было. Опять возникла тишина Шнитке… И никто меня не мог растормошить.
Через несколько часов звонит телефон. Снимаю трубку. Звонит моя подруга Марина Тагер, которая была одним из крупнейших финансистов России, и спрашивает:
– Что ты делаешь?
И вот молчание шнитковское впервые было нарушено. Я заплакала.
– Что с тобой?
Я ей коротко объяснила.
– Мы едем.
– Кто мы?
– Потом узнаешь, мужик один.
Она очень любила мужчин, обожала, они отвечали ей взаимностью. Заходит в дом ко мне с роскошным мужиком. Это был мэр небольшого города, крупный политик и известный винодел. От них идет такая сумасшедшая энергия любви. Они занимаются любовью, это чувствуется, они такие счастливые, они влюблены друг в друга. Такая обалденная энергия, Вселенная спасает, Господь Бог. Они заходят, увидели меня, говорят:
– Садишься в машину и едешь с нами.
– Куда мы едем?
– К Пинки.
Я так испугалась этого слова, потому что «пинки» переводится как розовый.
– Какой еще Пинки? И почему я должна ехать к Пинки?
– Ты потом все поймешь, я не оставлю тебя на этой горе.
У меня не было сил и энергии протестовать. Я поехала к Пинки. Я очень хорошо помню, как я оделась: платье шифоновое в пол бело-оранжевого цвета, не знаю почему, мужские военные сапоги из страусиной кожи, и на мне была роскошная норковая шуба до пят, с алой подкладкой.
Мы садимся и едем. Подъезжаем к Грацу, одному из самых красивых и культурных городов Австрии. Мы едем через роскошные горы, оказываемся в районе особняков, начинается очень красивый бордовый с золотыми пиками забор, которому нет конца. Марина говорит, что мы приехали, но мы продолжаем ехать вдоль, и вдоль, и вдоль этого забора. Потом сумасшедшие огромные ворота. Ворота открываются. Мы оказываемся в каком-то бесконечном пространстве, все вокруг в новогодних украшениях, с огромной каретой, подсвеченной лампочками, с сидящим в ней Дедом Морозом, с рождественскими оленями. Иллюминация как в Диснейленде. Я такого никогда не видела. Мы подъезжаем к аристократическому дворцу, который напомнил мне наш с Максимилианом дом в Мюнхене. Дверь открыта, мы заходим. Красивая лестница. Они меня ведут почему-то вниз. В подземелье. Они ведут, а я думаю: почему в таком роскошном доме мы идем в подземелье? Мы оказываемся в большом красивом пространстве, с таким потрясающим современным ремонтом, какого в нашем с Максом особняке не было. И я обратила внимание на маленькую сцену. Там уже стояли готовые инструменты: барабаны, гитары… Справа почему-то находилась витрина, и в ней была огромная коллекция гитар. Потом я узнала, что Пинки коллекционировал гитары, и там даже была гитара Мика Джаггера.