Мы провели замечательное Рождество все вместе с Максом, Митей и Настей, как всегда, на втором этаже дома Марии. С огромной елкой. А 30 декабря Макс уехал в Вену к своей возлюбленной Элизабет Михич.
(Никогда не забуду, как на похоронах Марии Элизабет гордо сидела, медленно поворачивая голову направо, налево. Изображала из себя царицу. Отпевали Марию в местной маленькой очень красивой церквушке. Ее положили рядом с их мамой. Мне было очень грустно.
Мы все выходим из церкви во двор, а там маленькая калиточка. Господь сводит нас с Элизабет в этой калиточке. И вот здесь я первый раз срываюсь. Мы с ней никогда не общались. Я смотрю ей прямо в глаза и тихим голосом говорю: «Девочка моя дорогая, вы хотя бы представляете ту цену, которую вам придется заплатить за разрушение нашей семьи? У вас сейчас есть возможность попросить у меня прощения».
На ее губах вижу снисходительную усмешку. Я прохожу в калитку первая.
Ночь 1 января. Я сплю. В 02:30 слышу звук подъезжающей машины. Подбегаю, открываю красную дверь балкона, выскакиваю и вижу, что это машина Макса, который едет в свою избушку. Ничего не понимаю, заснуть больше не могу.
На следующий день без предупреждения с визитом ко мне приходит Макс, садится очень грустный и задает мне вопрос:
– Откуда ты все это знала?
– Макс, ты о чем?
– Ну ты же сказала, как скандально произойдет наш разрыв, ты же меня предупреждала.
Я ничего не знала, но предположила, опираясь на то, что я о ней знала: «Женщина с такими амбициями только так может поступить».
Он сказал: «Все кончено, я туда больше никогда не вернусь».
Господне провидение!
И наконец Макс рассказывает: «Она рылась в моем письменном столе и нашла там письмо от Ивы, где она объяснялась мне в любви и сказала, что отменила свадьбу, потому что посчитала нечестным выходить замуж, если она любит другого человека».
Но самое интересное в другом. Макс говорит: «Я не помню, кто эта Ива?».
Я въехала в эту историю сразу. Мне известно, как Макс работает, насколько он погружен в то, что происходит «на сцене». Он реально может никого не помнить. А Элизабет устроила такой скандал, что и говорить об этом не хочется. Не исключаю, что она пыталась поднять на Макса руку. Ха!
А я Максу и говорю с легким таким сарказмом: «Ну так, может, вам с Ивой познакомиться?»
Ровно 15 января этого же года он приглашает Иву в Мюнхен в оперу!
А в начале февраля мы все впятером (и у меня есть эти фотографии) отмечали свадьбу Мити в Швейцарии. Мы потусили вместе 4–5 дней, и они уехали. Я осталась с Митей, потому что мы пригласили Максима Дунаевского и решили второй раз отпраздновать свадьбу. Ровно через два дня поехали в аэропорт и встретили Максюшу. Он прилетел с женой Маринкой, с которой у нас были потрясающие отношения. Она называла меня президентом общества бывших жен Максима Дунаевского. Мы проводим три потрясающих дня: путешествуем, развлекаемся, все время смеемся, и в конце всего этого юная жена Мити Амелина, красавица, дочь французской аристократки, говорит при всех: «Хотела бы я стать такой, как Наташа. Развелась с мужем и через несколько дней тусуется с ним и его новой герлфренд. Потом приезжает ее первый муж, с которым она в разводе уже 25 лет, и мы опять тусуемся вместе!»
13. Бабушкины секреты
Когда забрали деда в 1939 году и он впоследствии очень быстро «ушел», как написали, «от воспаления легких», бабушка осталась на руках с двумя детьми: с мамой, которой было девять лет, и дядей Юрой, которому было шесть. Когда пришла война, она работала на фабрике слуховых аппаратов. Там и сама потеряла слух.
Она мне рассказывала немножко, когда у нее было хорошее настроение и когда из нее можно было что-то выдавить.
– Да, Наташа, жизнь была тяжелая, ты же помнишь эту печку, которую нужно было топить? Так вот, мы дрова воровали. А было так. Я, как самая красивая, молодая…
Песни бабушка хорошо пела, играла на гармошке, ее вызывали к начальству, она им играла, они обожали ее слушать. Пока она играла начальству и охране, одни девчонки бежали снаружи фабрики, а другие изнутри перебрасывали поленья им через забор. Если бы их взяли. Охрана там была с пистолетами, серьезная охрана. Это кино. Этими дровами бабушка топила комнату, в которую ее выселили с двумя детьми после ареста деда.
Замуж она больше не вышла. Тему про ее мужа, моего деда, мы никогда не поднимали. Меня это сводило с ума. Я говорю: «Ну что ты, расскажи мне про род по-честному, про дедушку, я знаю, что ты что-то скрываешь. Сталин умер в 1953 году, столько лет прошло уже». – «Нет, это вы так думаете. Доченька, – она говорила, – это ты, доченька, так думаешь. В одну секунду все вернется не успеешь глазом моргнуть».
Все самое сакральное она рассказывала только моему боевому другу и менеджеру Сергею Гагарину, который и жил несколько лет в ее квартире. Она ему признавалась во всем. Ее лучший друг был Сережа.
Мама моя его ненавидела, она ходила в его комнату и все время проверяла простыни: где же мы с ним трахаемся? Она никак не могла найти, где мы с ним трахаемся. Так и не нашла. Макс тоже был уверен в этом:
– Это твой секонд-хазбент, твой второй муж…
– Макс, он голубой.
– Знаем мы таких голубых!
– Макс, у него ВИЧ-инфекция.
– Вы все придумали.
Митя говорил: «У него правда ВИЧ-инфекция, я тебе гарантирую». Настя говорила: «Я знаю».
Сергей однажды ударился головой, и у него потекла кровь изо лба. Вы знаете, венозная кровь – это неопасно. Настя к нему бросилась на помощь, а он тогда не соображал, опасно – не опасно, как заорет: «Не трогай меня ни в коем случае, не трогай, уйди!» Понимаете? У него в голове: «Вдруг ребенок заразится?». Хотя это было невозможно. Представляете, какая сенсация? Сергей жил, инфицированный, в нашем доме в Беверли-Хиллз. Дети знали. Мне он долго не признавался, козел. Гораздо позже рассказал. Каждую ночь я ему говорила: «Ты идешь на свои голубые тусовки? Сережа, в один вечер, это серьезно, ты приедешь оттуда больным, я тебе об этом говорю здесь и сейчас. Ты скрываешься от меня, я тебя не ревную, ты свободный человек. Ты в пять утра садишься в машину и уезжаешь, но долго ты так не протянешь, придешь опять ко мне, упадешь в ноги, все это так и будет».
Митька с ним как-то на пляж поехал, к океану, и там высказал ему все: – Ты что делаешь с матерью? Ты не видишь, что с ней происходит? Ты хотя бы понимаешь, чувак, она же «сверхчувствак». Она понять не может, что случилось, но она все чувствует. Ты нам сказал, что ты ВИЧ-инфицирован, мы все это уже неделю в себе носим, матери не говорим, она сходит с ума, она нас задолбала, она же в невменяемом состоянии находится.
Вот тогда он мне признался. Ну, ладно. Просто вспомнила.
Самое главное, бабушка сказала Сереже три вещи: моя мама, когда была беременна, травила меня до трех месяцев три раза; что моя мама в три месяца принесла меня к бабушке и сказала: «Ты берешь ее или отдаю в детский дом». Нормально? Она рассказала правду про прадеда, про аристократическую принадлежность: дед был графом, его фамилия была Соколов. Бабушка была крестьянкой у него в усадьбе, и дедушка женился на ней.
14. Уход бабушки
Хочется провести параллель между моим любимым учителем и моей любимой бабулей.
Батюшка Власий, несмотря на то что он был настоятелем Боровского монастыря, божественным человеком и учителем, также был монахом-схимником (он практически никогда не выходил из состояния молитвы). Моя бабуля также все время молилась. Помните, я вам рассказывала про ее комнату с оранжевым абажуром, которую я так любила?.. Так вот, в углу этой комнаты располагались иконы. У меня осталась только одна икона, мне мама ее дала. Икона серебряная, досталась от моего дедушки, и она всегда стоит на столике рядом с моей постелью. У бабушки были иконы старинные, в золотых окладах, и одну из них, видимо когда дедушку забирали, она успела спрятать и забрала с собой при выселении. Эта икона была уникальной, очень красивой, под стеклом, в окладе. Она источала невероятную энергию… Утром, когда никто не видел, бабушка стояла на коленях и молилась. Я не помню, чтобы она ходила в церковь. Возможно, когда-то и ходила. Но я думаю, что она уже вошла в то состояние, когда внутри были «звенящие колокольчики» (молитва шла постоянно). Я вспоминаю, что даже в 90 с лишним лет она стояла в своей комнате в Дегтярном переулке, опершись на деревянную палку, и молилась минимум семь часов в день. Вы представляете? Стоя, в 95 лет!
Я помню, как я со своими прибамбасами обратилась к другу-олигарху, владельцу газеты «Спорт-экспресс», и он дал роскошный лимузин. Мы с бабушкой поехали в храм Христа Спасителя. Боже мой, как ей там не понравилось! Она посмотрела, Ей было все интересно… Но энергетически ей очень не понравилось. И она практически побежала обратно к машине. Еще я возила ее в церковь, которая была расположена рядом с Дегтярным переулком, маленькую и очень милую. Но в последние годы помню, как я к ней обращалась: «Бабулечка, давай в церковь поедем? А? Машинка приедет длинная, комфортная, мы в нее сядем, ты же это любишь, и мы поедем в церковь». А она мне отвечает: «А зачем мне в церковь? Неужели ты не понимаешь, неужели не чувствуешь, ОН здесь живет?» – и показывает на свою квартиру.
И это была абсолютная правда. Когда я к ней приходила, мне сразу же становилось легче, это было очень намоленное место. Я просто приходила, и у меня все расслаблялось, и все проблемы куда-то исчезали… И мне хотелось там сидеть, сидеть, особенно в комнате, где она спала. Я была в восторге.
А уходила она абсолютно здоровой. Где бы я ни была, что бы ни происходило, даже если я в то время находилась в Лос-Анджелесе или шли съемки в Москве, я всегда была с бабушкой в ее день рождения. Частенько бабушка заводила со мной один и тот же разговор. Подходила ко мне деликатно и говорила:
– Внученька, я устала. Это ты меня здесь держишь своей любовью и мешаешь мне уйти. Ты должна это понять.