. Я была совершенно потрясена: она была готова жить!!! Мы не стали говорить на эту тему. Я сказала ей, что мы готовимся к операции. Дальше они готовились каждый день в течение трех недель. Я была там, мама моя – нет. Она знала, на кого можно все сгрузить, что я настоящий Телец, можно меня запрячь, и я повезу в упряжке, что я всегда и делала.
Настя дома в Москве
Съемки рекламы «Черный жемчуг». То самое украшение, которое рассыпалось на Каннском кинофестивале и мы собирали его под столом вместе с великим дизайнером
Премьера фильма «Подари мне лунный свет»
«Подари мне лунный свет»
Фильм «Подари мне лунный свет», финал
Соединенные Штаты. «Нежить». Рядом со мной Ким Кэтролл
Фильм «Нежить», 1998 год
И дотянули, допрыгались до того, что у нее вдруг начинается астма, которой она никогда не страдала. Она начинает задыхаться. И это естественно, когда отлеживают легкие, в них появляется жидкость. Митя опять успевает приехать… Так же, как и с его дедушкой. Прабабушку он очень-очень любил, она его вырастила. И мы заходим вместе в палату, а в это время бабушку, так как она начинает задыхаться, перекладывают на каталку и везут в реанимацию. У Мити было ровно две минуты, пока он шел рядом с каталкой. До лифта был длинный коридор, и вот в эти две минуты он схватил ее руку и кричал: «Бабушка, бабушка, я тебя так люблю, я тебя люблю!!!» Митя тогда был очень хороший, любимый, я его обожала до бесконечности и была готова ему отдать все. Это был 2008 год.
Митя не мог оставаться долго, ему надо было лететь и получать шапочку магистра экономических наук в Швейцарии. Мы с ним провели некоторое время вместе. Он не мог навещать бабушку, потому что она была в реанимации, и я не могла навещать, потому что в эту реанимацию нас не пускали.
Бабушка была всего месяц в этой больнице. Ее выпустили из реанимации и перевели в обычную палату. К ней ни разу не приехал ее сын. В предпоследний день она кричала: «Сыну позвоните. Юру позовите!», видимо, эта трагедия у нас в поколениях. А сын с ней перестал общаться, послал ее на фиг. Судя по всему, не мог простить, что она объединила квартиру именно со мной, а не с ним: он ей тоже предлагал съехаться. Все тогда дрались за площадь, я не дралась за площадь, я просто любила свою бабушку и знала, каким помощником она являлась.
Максимилиан Шелл часто приезжал и останавливался у нас в Дегтярном переулке. Он обожал мою бабушку, которая жила в соседней комнате, он на нее молился. Я помню, как он ее пригласил в Мюнхен, как она приехала, как он с ней возился. Он ей купил слуховой аппарат за какие-то сумасшедшие деньги. И она сидела в роскошном Мюнхенском саду на веранде, и все спрашивали, чем она занимается, она отвечала: «Я слушаю, как поют птички». Это было так восхитительно.
Макс подарил ей роскошную жизнь. Макс мечтал, чтобы она жила с нами, в нашем доме в Мюнхене, но она не согласилась.
Так вот, я возвращаюсь в эту палату с семью женщинами. И я вижу, что носик у бабушки заострился. Все было понятно – энергии не осталось. Я беру ее за руку, пытаюсь сказать самое главное. Слухового аппарата у нее нет, сняли. Она молчит, но у меня такое чувство, что она слышит меня дословно. Если бабушка молчит, это значит, что так оно и есть. Я собралась с силами, свою волю и храбрость, и говорю ей: «Бабушка, ты здесь немножечко задержалась, ты великий дух, очень чистый дух. Тебя ждут. Ты должна очень быстро реинкарнировать. Ты родишься в семье английского лорда». Я, чокнутая, это при семи людях говорю: «Поэтому ты прости меня, но я хочу, чтобы ты об этом знала». Она смотрит на меня своими детскими глазами, и я понимаю, что она это принимает как абсолютную данность. И правда, потому что она это и так знала, без меня. Она наполовину здесь, наполовину там находилась. И я ей говорю: «Мите дают шапочку магистра. Мне надо улететь. Я улечу, бабулечка, всего лишь на две ночи. Завтра полечу, с Митей побуду две ночи и вернусь к тебе обратно. Ты меня отпускаешь?» А она отвечает: «Внученька, да о чем же ты говоришь? У Мити молодость, за этим стоит жизнь, а я-то что? Обязательно уезжай. Ты сейчас Мите очень нужна». Она меня отпускает. Я подхожу к двери, оборачиваюсь, смотрю на нее. Я понимаю, что это последний раз, когда я ее вижу, бабушка понимает, что больше меня не увидит, у нас очень долгий прощальный взгляд: она все понимает, что я понимаю и оставляю ее на спокойный уход. Но я все-таки надеялась, что ее увижу.
В 01:20 утра раздается звонок. Я снимаю трубку. Голос моей мамы: «Мама ушла пять минут тому назад». Мне надо было вставать в 03:00, потому что самолет был в 07:00. Я села на постели и, может быть, три минуты сидела безмолвно. Потом у меня потекли слезы. Я плакала. Но это была первая реакция. Все-таки она была мне мамой, она меня вырастила. Но вдруг я так обрадовалась. Я начала танцевать, бабушка была рядом. Я ей говорю: «Я так рада, что ты сделала так, как хотела, что ты освободилась!» И такая благодать поселилась у меня в душе, потому что я очень страдала и очень хотела ей помочь. Я была счастлива и не смогла уснуть.
Потом я летела, и Митя меня встречал, и так хорошо было… Как же я его любила. Господи, это просто не передать, я все надежды на него возложила, мне так хотелось быть все время рядом. Он меня приглашает в какой-то роскошный ресторан, открытое кафе на веранде, мы сидим в Женеве, в каком-то сумасшедшем роскошном отеле, смотрим на Женевское озеро, смотрим на фонтан, потому как после этого нам надо было в Лозанну, где Митя жил. Потом едем в Лозанну, это час езды от Женевы. Именно там было вручение, в его университете. И вот мы с ним сидим, я не помню, он вроде шампанского выпил, ланч у нас был такой маленький, что-то было такое вкусненькое и маленькое. И как там было ясно, светило солнце. И я говорю: «Бабушка за нас радуется». Я передать вам не могу: кроме счастья, ничего не было у меня в душе. Я так была за нее рада, что она освободилась, что все получилось как надо, что она выполнила то, что хотела. Как она сказала мне, все так и было, как по часам: тик-так, тик-так, тик-так. И поэтому я уже никуда не спешила.
Но я с бабушкой все время разговаривала, все время была в контакте. Было определенное предательство с моей стороны… Ничего не могу поделать. Я осталась на семь ночей. То есть тело бабушкино лежала в морозилке, понимаете? Я говорила с ней, она хотела быть похороненной, никаких кремаций. Я спрашиваю: «Бабушка, а что делать-то? Ты понимаешь, тело там одно валяется? А ты здесь рядом с нами, радуешься жизни, молодец! Делать-то что?..» Спокойно на душе… ничего не беспокоит. Так хорошо… Значит, надо побыть с Митей.
Митя заставил меня снять не комнату, а джуниор сьют в самом роскошном отеле Beau-Rivage Palace в Лозанне, где и проходил этот замечательный вечер вручения шапочки магистра. Это было очень дорого, но я сняла джуниор сьют, самый большой, с камином, как хотел этого Митя. Тогда у меня были другие финансовые возможности. Несмотря на то что номер был большой, это была одна комната. Кровать в глубине номера смотрела на два огромных балкона, оттуда был вид на Женевское озеро и на гору Монблан всю в снегу, это было так красиво. Мы были неразлучны все эти дни.
Митя меня все время критиковал за то, что я неправильно одеваюсь, что я ношу The People from the labyrinth («Люди из лабиринта») – это роскошная компания настоящих молодых художников из Голландии, все ручной работы, рисунки и принт изготовлены исключительно на шелке, коже, кашемире и хлопке, настоящее искусство, натуральные материалы с уникальной работой, иногда кривого пошива. На их бирках написано: Casual for presidents («Повседневная для президентов»). Компания безумно дорогая, ничуть не дешевле Шанель. Митя все повторял:
– Ну почему тебе не одеться, как все женщины: платья, туфельки «Прада», всем все понятно, бренды налицо. Но ты же как циркачка какая-то, вдруг ручной шов наизнанку, один костюм не похож на другой.
– Митя, видно же, что хорошая работа! Это соответствует моему характеру, это настоящее произведение искусства. Там будут женщины богатые, они просто такого никогда не видели, понимаешь, но они сразу поймут, что это очень ценные вещи…
– Ну почему ты не можешь одеться как все? – Это беспокоило его больше всего: – Придут одни олигархи, и ты – жар-птица.
– Я – не все… Пусть учатся…
Я вернулась в Москву. Мы похоронили бабушку, отвезли ее на долгопрудненское кладбище. И этот этап жизни закончился легко и свободно. Я была безумно-безумно за нее рада.
На поминках мама встала и произнесла очень короткий тост: «Умерла великая русская женщина…» Меня это настолько потрясло, тронуло, я охренела, но сдержалась. В середине нашего траурного вечера я подошла к дяде Юре – сыну, которого бабушка так звала. Мы всегда были в замечательных отношениях. Это моя мама перепортила со всеми отношения, а я любила и дядю Юру, и тетю Иру, и, естественно, Маринку – мою двоюродную сестру. Кстати, должна сказать, что Марина приезжала и неоднократно к бабушке. Она поистине большая умница и молодец. Так вот, я подсаживаюсь аккуратно к дяде Юре, очень аккуратно, чтобы никто ничего не слышал, беру его за руку: «Дядя Юрочка, как же так могло случиться, что вы не приехали? Сколько я вам звонила, как просила, вы знаете, как бабушка кричала последние секунды или часы: „Юру, Юру позовите, сына, сына позовите!“ Как же так можно?» А потом я набралась еще больше храбрости и сказала: «Дядя Юрочка, вы себе представить не можете, цена за это такая огромная, я не знаю, когда это случится, в какой жизни, в этой или в следующих, но расплата за это обязательно произойдет». К огромному ужасу и сожалению, скоро дядю Юру абсолютно парализовало. Он не мог поднести ни ложку ко рту, ни есть, ни пить, ни сходить в туалет. Да, жизнь, она ведь непростая штука.
15. Сын Митя
Вы знаете, книга эта была продиктована, практически создана с 8 декабря 2023-го по 18 января 2024 года. Это заняло у меня 40 дней. Ровно. Обратите внимание, 40 дней. Вы знаете, как интересно, какую жизнь надо прожить, чтобы потом за 40 дней в божественном потоке это все выдать. Потом пошла шлифовка, работа, потому что нужно было все откорректировать. Мне хотелось сохранить свой стиль, свою довольно простую речь, открытость сердца, мое обращение к людям. Очень, очень хочется, чтобы люди меня услышали.