Ну и она периодически убегала из дома… Стала уезжать в Аризону, там у нее появился странный друг весом примерно 300 кг. В этих случаях я немедленно прилетала обратно. Мы с Виктором садились в машину, ехали и забирали ее оттуда. Это происходило постоянно. Спасибо Виктору, он не бросал меня. Я так плакала, говорила: «Настенька, это очень неправильно находиться рядом с подобными людьми. Мы не будем обсуждать, что правильно, что неправильно, хорошо быть толстым или худым, но именно этот персонаж может стать отражением твоего будущего». Так и случилось, и это моя открытая кровоточащая рана по сей день.
В очередной раз, когда Настя навещала своего странного друга, у меня в Москве раздался звонок от его отца: «Приезжайте немедленно, забирайте своего ребенка, она в невменяемом состоянии». А ведь этому человеку при каждом нашем приезде за Настей я объясняла, что он не имеет права принимать в своем доме несовершеннолетнюю девочку, влюбленную в его сына, это незаконно.
Там трагедия случилась во второй раз. Мы с Виктором прыгаем в машину и мчимся в Аризону. Дорога занимала 7–8 часов. Мы забираем Настю, снимаем великолепный отель, но один номер на двоих, потому что оставлять ее в этом состоянии одну было опасно. Номер был очень большой – 100 метров, и в нем было две огромные кровати.
Максимилиан прилетел из Мюнхена, поселился в другом отеле, сказав: «Наташа живет в таком отеле, который я себе финансово позволить не могу». Он, как всегда, побыл немножко рядом, Настя его назвала тираном, он на нее обиделся и уехал, оставив меня одну. Но не надо забывать, что это он своим решением снял ее с таблеток тогда, когда у Насти в 13 лет был первый приступ.
Как же удобно быть «хорошим папой», который появляется как ясно солнышко на пару дней, потом сразу исчезает, не вдаваясь в подробности, обвиняя меня и сваливая на меня всю «грязную работу».
Я не спала шесть ночей подряд. Когда бы я ни открывала глаза, Настя стояла надо мной с занесенным ножом. Мы промучились с ней 10 дней. Спасибо, Виктор был со мной. Увезли ее в Лос-Анджелес, где мучились еще 12 дней, я опять не спала, и наконец мне удалось уговорить ее лечь в больницу. Она согласилась, и мы поехали в Седарс-Синай, где я умирала два раза и где меня знали как облупленную. Самую большую, самую дорогую больницу, которая только есть в Лос-Анджелесе. В больнице она находилась две недели. Я ездила к ней каждый день и видела весь этот ужас! Фильм «Пролетая над гнездом кукушки» в чистом виде. Настя меня ненавидела. Я плакала, я жить не могла из-за того, что ей пришлось там увидеть, это просто нереальный кошмар. Но у меня не было другого выхода, я не спала все эти ночи.
Мой духовный учитель Ринпоче Богдо-гэгэн[24] IX, тибетский лама и буддийский ученый, тогда мне сказал: «Не вздумай отдать ее в больницу, у нее, видимо, открывается ясновидение». Я это понимала. В том ее состоянии нам было легко общаться и интересно, потому что я к тому времени уже начала меняться, идя дорогой духа. Каждый раз, когда Настя говорила: «Mаmа, I'm chanelling Jesus» [ «Мама, я на связи (в прямом канале) с Иисусом»] и рассказывала, о чем они общаются, я отвечала: «Да, то, что ты говоришь, и есть истина». И, с одной стороны, я не находила ее сумасшедшей, но с другой – была вся эта история с ножами. В те моменты она была неконтролируема, это было очень страшно.
Я забрала ее. Забрала из больницы через две недели. Сначала я была все время с Настей в Лос-Анджелесе, остановив ненадолго работу в России. Нашла очень хорошего психоаналитика, та была жесткой женщиной и очень сильно Насте помогала. Настя ее не любила, но ходила к ней, в общем, с интересом, потому что после этих встреч чувствовала себя гораздо стабильнее и лучше. Мы провели с Настей несколько сеансов, я накупила прописанных в больнице таблеток, которые за год должны были полностью стабилизировать ее состояние, и решила, что нам необходимо лететь в Австрию, просить Максимилиана о помощи.
Мы полетели в Австрию, я взяла Макса за руку и сказала: «Макс, умоляю, помоги нам. Сейчас привести Настю в чувство может только одно – работа актрисой. Помоги, дай ей работу. Придумай что-нибудь».
Я так ему благодарна, потому что он действительно вывел ее на сцену в Мёрбише. Это такое удивительное место под Веной, там лучшие оперетты дают на открытом воздухе и собирается до 6000 зрителей. Настя была в одной из главных ролей. Папа придумал ей эту роль, у нее было мало текста, но когда она появлялась на сцене, ее присутствие, ее личность, ее харизма затмевали всю сцену, несмотря на то что на бэкграунде была изображена целиком вся планета, трон Наполеона, там проходила конница с лошадьми и другие мизансцены.
Настя была счастлива. Они играли эту оперетту Штрауса «Венская кровь» долго. И самое интересно, что сразу же после этой работы Макс организовал для нее очень красивую роль в кино. Настя была очень стройная, Настя была очень красивая, очень молодая, очень перспективная. Эти летние месяцы, наполненные сценой, успешной творческой работой, восхищением зрителей, были мои подарком ей на грядущее 17-летие.
Спектакль в Мёрбише они играли 2,5 месяца, и именно тогда она познакомилась с Михаэлем, который стал отцом ее дочери Леи. Все случилось очень быстро. Мы же как планировали? Приехать в Австрию на лето, Макс поможет, она поиграет, и я ее заберу обратно в Лос-Анджелес заканчивать школу. Но не тут-то было. Она влюбилась, и ситуация стала серьезной.
Настя влюбилась, а любовница Максимилиана Элизабет Михич все время говорила ей, что та не имеет права забеременеть (а Настя была уже беременна), что она не может родить ребенка, потому что вся жизнь ее пойдет коту под хвост и т. д. и т. п. Настя, естественно, пришла ко мне и спросила, что делать. Я говорю:
– Настюша. Да… 17 лет… и что делать? Сама-то ты чего хочешь?
– Я безумно хочу этого ребенка!
Михаэль был хорошим человеком, он работал главным реквизитором. Вы понимаете, что такое быть главным реквизитором у Максимилиана Шелла, где по сцене проходит конница, лошади, запряженные телегами с ранеными людьми? Он был за все это в ответе. И на сцену выкатывается огромный шар, как планета, на бэкграунде, с креслом посередине, в котором сидит живой артист в роли самого Наполеона! А настоящие золотые купола Москвы с настоящим колокольным звоном! Макс не просто так по Москве катался. Он все это использовал и всю красоту России вместил в эту планету! После этого шоу начинается невероятный феерический салют, от которого едет крыша, за это Михаэль тоже был в ответе. И я подумала: «Ну, это очень серьезный мальчик». И Максимилиан считал, что Михаэль совершенно потрясающе работал, он его хвалил. Именно поэтому я сказала: «Настюш, в общем, надо идти дорогой сердца. Так случилось, наверное, я виновата, что не научила тебя предохраняться». Но она была так влюблена и так счастлива, что мы решили отпустить ситуацию, let go, и чтобы не было насилия в очередной раз над Настей.
Мне пришлось отбыть. Она уже была не одна, они жили с Михаэлем.
И любопытно, что именно в этом шоу в одной небольшой роли была задействована Ива Миханович, которая сыграла большую роль в жизни Макса и в дальнейшем стала его «пятимесячной женой», но тогда Максимилиан даже не мог запомнить, кого она играла. Макс был гений и был абсолютно погружен в образы, когда создавал свои произведения, особенно на сцене. Он часто не запоминал актеров. Я это знаю, я была его актрисой на сцене в театре Табакова в спектакле «Вера, любовь, надежда», я помню, насколько влюбляешься в его гений, и ничто тебя не может остановить. И Ива таким же образом влюбилась в него, но безответно, и эта история на время осталась замороженной.
Настя рожает ребенка, потрясающую девочку. У меня есть такая красивая фотография, где все мы, три поколения – я, Настюша и трехнедельная Лея. Я сразу же приехала. Я постоянно, постоянно моталась между Москвой и Австрией, была так счастлива, помогала всем, чем могла, и связь с внучкой была совершенно невероятная. Потом они жили, помню, в отдельном доме под Веной, папа ей снял этот дом, потому что Михаэлю оттуда было легче добираться до работы.
Приезжаю как-то в этот дом, захожу. Боже, там такой срач, на кухне никто не убирался как минимум две недели, а в доме ребенок, собака и
кошка, и все вот это. С моими нежными руками, с моей тонкой кожей… мне нельзя их в воду погружать, посуду мыть, если я даже больше часа плаваю, то у меня потом сложности, просто слезает кожа, настолько она тонкая.
А в тот момент взяла тряпку и убиралась, я помню, ровно 48 часов, я никогда такие вещи не делаю. Я вычистила кухню, я вычистила все, вымыла полы, весь дом горел. И вместо благодарности (в этом весь характер моей дочери, это ее черный юмор, который она унаследовала от Макса) она смотрит на меня и говорит: «Ну что это такое? Мне мать нужна, а не уборщица в жизни». Вы можете представить? После такой сумасшедшей работы я просто стою, вся высохшая, с поникшей головой, потому что мне хочется с Леей играть, а не хренью заниматься! Короче говоря, меня обосрали, и я пошла ухаживать за Леей уже в чистом доме.
Настя с Михаэлем и Леей постоянно переезжали с места на место. И в один момент они оказались в нашем недостроенном доме в Альпах, который мы с Максом строили, но он никак не давал его закончить. Дом должен был стать домом для всей семьи. Он был готов только наполовину, но жить там было можно. В нем уже были готовы три роскошные ванные комнаты, дубовые лестницы, прекрасная кухня, чудесные комнаты на первом этаже. К сожалению, Максимилианово заболевание разворачивалось очень быстро, и он просто перестал заниматься домом.
Так вот, он отдал этот дом временно Насте и Михаэлю с ребенком. Каждый раз, когда я уезжала из Альп, я просила Максимилиана контролировать Настю, чтобы она принимала таблетки, но, конечно, ему было наплевать.
К моменту очередной трагедии мы с Максимилианом уже были в разводе и он жил с Ивой, которая была гораздо моложе него… на 48 лет.