И вдруг вдалеке проехала какая-то грузовая машина. На секунду парни испугались и вскочили, а я – не знаю, откуда взялись силы – поднялась, вся в крови, и сказала им: «А теперь, твари, вы доведете меня до той улицы, до которой должны были довести. А потом, твари, вы меня посадите в машину». Я не знаю, что это был за тон, и не знаю, откуда эти силы дал мне Господь Бог. Но я точно знаю, что они повиновались и поплелись впереди меня, а я плелась за ними по этому заснеженному страшному бездорожью. Была почти полночь.
Когда мы подошли к трассе, они снова начали меня избивать, били и били, а потом оплевали меня и ушли, исчезли. Идти я больше не могла. Я начала ползти. Я ползла по сугробам, по снегу, а за мной лился ручей крови. Я доползла до домика, где горел свет.
Очень смутно помню, как я начала кричать и на пороге появился дряхлый старик. У него дрожали руки. Знаете, многое можно пережить, но вот эту гадость. Старик налил мне водки, к которой я не притронулась, и начал ко мне приставать. А драться у меня уже не было сил. До конца жизни не забуду это омерзение. Я к тому моменту уже и старика-то не видела, у меня опухла вся голова. Я кричала ему: «Скорую помощь вызывай, идиот, милицию, тебя же, блядь, посадят, если я здесь сдохну, тебя посадят, идиот».
И вы знаете, он услышал меня. Он позвонил. Приехала милиция. Я уже ничего не видела. Меня нежно приподняли и повезли в Долгопрудненскую центральную больницу – по той самой Первомайской улице, по которой я должна была ехать изначально. Привезли, сдали. Сразу же вокруг начали бегать врачи, огромное количество, а больше я ничего не помню – я отключилась.
Помню только, что утром я почувствовала папины руки, его дыхание и спокойный голос: «Все хорошо, мы сейчас поедем домой». Я не знала, что врачи сделали мне небольшие операции, зашили одну руку и вторую. Как потом сказал папа, самое страшное, что он от них услышал, это: «Мы не знаем, есть ли глаза у вашей дочери. Открыть их и проверить – значит принести ей огромную боль, мы не можем этого сделать… привозите ее через неделю, мы посмотрим». Как рассказал папа, мое лицо было футбольным мячом сине-фиолетового цвета.
Я не знаю, как он смог выходить меня. Но он сделал это, и я так люблю его, преданного человека, моего спасителя! Мама в это время работала в Германии. Когда она вернулась и обо всем узнала (естественно, не по телефону, потому что папа сам ее боялся до смерти), у нас случился очень неприятный разговор. Долгое время я не могла простить ей этих слов. Потом поняла, что она, конечно, хотела лучшего, но в то время это положило конец нашим отношениям. Она сказала мне: «Ты что, сумасшедшая? Ты не понимаешь, что им надо было дать? Они бы тебя убили…» На что я ответила: «Нет уж, лучше тогда было бы умереть, а я вот выстояла. Я боролась за свою чистоту, я боролась за свое право остаться женщиной, я боролась за святость и чистоту всех женщин не только моей страны, но и всей планеты. И я победила силой духа, я выстояла, у меня есть лицо, у меня есть глаза, все заросло, мои руки работают. И теперь я имею право выбирать, кого хочу и как хочу, и я могу любить кого хочу, потому что я для себя сдержала слово, я осталась чистой».
Я позвонила Андрею Сергеевичу Кончаловскому, потому как мы уже были знакомы и летом должны были начать съемки фильма «Сибириада» – процесс подготовки шел в полной мере. Я позвонила ему и рассказала про весь этот ужас. Он сказал одну фразу: «Все ясно. Только Лурье». Я не поняла, что это означает. Он позвонил своему отцу, Сергею Владимировичу Михалкову, и нашел телефон того самого Лурье – их семейного адвоката. Этот человек представлял мои интересы в суде. Он был внимательный, мягкий, безумно дотошный. Он задавал такие вопросы, что жить не хотелось. Но мы с ним проделали эту работу. Он довел дело до суда, суд длился три дня. Обоим парням дали по 18 лет строгого режима. Как мне потом объясняли, из таких лагерей, особенно мальчишки по 13,5 года, уже не выходят. Амнистии им не дали.
Когда вынесли приговор, один из них, парень по фамилии Волков, вскочил со скамьи подсудимых, посмотрел мне в глаза и закричал: «Я мстить буду! Запомни, сука, я мстить буду». Я сидела, смотрела на него. Из глаз моих лились слезы. Просто сидела и хлопала глазами. Папа держал мою руку.
О случившемся знали мои лучшие друзья, актриса Гражина Байкштите, большая звезда СССР, и актер Андрей Ростоцкий. Также знали мои учителя, Ирина Константиновна Скобцева и Сергей Федорович Бондарчук. Другим студентам никто не рассказывал, все держалось в секрете, потому что и без того было трудно выдержать… Я очень боялась возвращаться к прежней жизни, очень боялась возвращаться на курс.
Ирина Константиновна проявила себя настолько феноменально, мы с ней были друзьями до последнего мгновенья, до последнего вздоха, мы с ней много говорили по телефону, и так случилось, что стали с ней близкими-близкими подружками. Я ей звонила, и, можете себе представить, это надо такую смелость иметь, я ей говорила: «Девочка моя любимая, Ириночка Константиновочка…» – вот так я с ней начинала разговор. Боже, какой чистоты, какой красоты, какого таланта был человек, я вам не могу передать! Вспомните ее роль в «Мэри Поппинс» – очень трудно играть комедийные роли. Позже все начали говорить, что вот Скобцева никакая актриса, Бондарчук ее сделал. Неправда. Скобцева актриса еще какая. А уж какой она божественной красоты человек, душевный, понимающий, это просто невероятно! Она постоянно мне звонила, спрашивала, как я себя чувствую. Сергей Федорович тоже позвонил один раз, предупредил меня, что я буду сниматься в фильме «Степь», – радостную весть принес. И где-то через месяц или полтора я смогла вернуться в строй. Это был третий курс.
Я вернулась на репетиции, я вернулась в институт, я вовсю начала подготовку к съемкам, я была занята так, что как будто закрыла эту главу своей книги с большим хлопком – шпомс! – и отложила в сторону, и практически забыла об этом.
7. Чарли Чаплин в черной коробке
Я нахожусь в своем уютном домике под названием палапа. Он похож на пирамиду. Точно так же, как и пирамиды, он упирается макушкой в небо и связывает меня напрямую с космосом. Я всегда это чувствовала, всегда знала, что именно это место – моя духовная точка. Здесь я занимаюсь йогой, намечтываю события, создаю свое учение и т. д. и т. п.
В этом домике всегда чуть-чуть как будто приглушен свет и со всех сторон находятся большие окна, почти до пола. Я вижу круговую панораму, впереди простор, а позади огромный сад, весь в зелени, и «джунгля» – хранительница моего покоя, которая идет до горизонта, до бесконечности. Я в удивительном месте. Господь меня привел, и я очень за это благодарна.
Я вспоминаю Чарльза Чаплина с его black box («черной коробкой» или «черной комнатой»). Когда ему необходимо было получить идеи для своих новых фильмов или он писал сценарий, он отправлял себя в эту черную комнату, закрывал дверь и иногда не выходил оттуда по 24 часа. Он считал, что это и есть работа: сиди и жди, и идея обязательно к тебе придет. Он был богом в этом плане – и артистом, и композитором, и сценаристом, и режиссером. Все исходило от одного человека. И он же был владельцем кинопродюсерской компании, так что он был свободен (сам себе подчинялся), так сказать.
И когда он делал фильм «Огни большого города», тот, где нищий и слепая девушка, он остановил производство ровно на год, потому как не мог найти правильный финал. И он себя терроризировал, он закрывал себя в этот черный бокс и подолгу не выходил оттуда. Так он провел целый год – и в итоге он вышел оттуда с самой главной и с самой восхитительной идеей.
Помните, в самом финале девушка узнает его по энергии? Она думала, что он мультимиллионер, потому что он всегда подъезжал на дорогущей машине своего сумасшедшего друга. И когда она вдруг потрогала лицо этого нищего, то почувствовала его энергию и поняла, что это он ее спаситель, потому что он подарил ей зрение. Чарли Чаплин мучился над тем, как она увидит его, как она сможет его узнать, это такая сумасшедше красивая сцена, что, я думаю, ради нее стоило год просидеть в черной коробке.
Вот и у меня есть моя любимая пирамида, где я создаю эту книгу. С одной стороны – бирюзовое, до горизонта, Карибское море, с другой стороны – джунгли, тоже до горизонта. Тишина, никто не мешает. Шум волн.
И из этого состояния я бы хотела поведать вам историю про моего любимого папулю. О том, как мы простились и как он ушел в мир иной… Но я уверена, что наши истинно любящие Сердца-Магниты не раз встретятся в Вечности и притянутся друг к другу.
8. Папа – мой дружочек, моя родственная душа и спаситель
Папуля был моржом всю свою жизнь, и, наверное, неспроста ему дали квартиру (двухкомнатную хрущевку) недалеко от воды.
Не знаю, как мама согласилась (она ведь работала в Министерстве просвещения РСФСР в центре Москвы), но мы переехали. Мы с папой были безмерно счастливы. Путь пролегал через милую деревушку, и это было очень красиво. Сначала большой водоем, направо дорога вела к станции «Водники», 20 минут пешком, налево – к широкому каналу имени Москвы-реки. Умиротворяющая, красивая природа вокруг. Мне очень нравилась и эта прелестная прогулка, и пляж с таким волшебным чистым песком, куда я бегала. И неудивительно, что я очень любила там плавать.
Папа не ходил, а бегал до пляжа. Практически ежедневно он устраивал пробежку – минимум час в день. Зимой до пляжа он добегал минут за пять. Ежегодно с наступлением холодов они с другими моржами рубили в реке прорубь достаточно большого размера. И он в ней плавал с огромным удовольствием всю свою жизнь. Он моржевал до 76 лет. И после того как остановился, через два года ушел… Все говорили ему: «Куда ты в таком возрасте в прорубь?» А он чувствовал, что ему это было необходимо.