. Мигара — моя жена, Хортах — мой дэира.
Зверь всегда считал себя… незашоренным. Думал, что не оглядывается на правила, а нормам если и следует, то исключительно добровольно и осознанно, потому что ему для следования нормам нужно было прилагать усилия. В общем, был уверен, что мыслит широко и допускает возможность всего, что не противоречит законам физики и многого противоречащего. Но сейчас перед ним были жена Эльрика и его… муж? «Дэира» ведь как-то так и переводится. Тресса назвала бы дэирой Мигару, а Хортаха — мужем.
Все это надо было как-то уложить в голове. Одно дело знать, что у Эльрика… в смысле, у Трессы, которую Зверь тоже никогда не видел, есть муж. Другое дело — убедиться, что он и правда есть. И имеет какое-то… блин, прямое! отношение к Эльрику. И при всем при этом еще неплохо было бы перестать пялиться на Мигару. Хотя бы перестать думать о том, что женщины-шефанго — это очень, очень, очень странные — страшные — существа.
Эльрик, тем временем, представлял его. «Готтре оллаш Вольф фон Рауб. От’ассер готтре Волчонок, но в этом мире он пока не обзавелся прозвищем». И даже не ухмылялся, выглядел серьезным. Выглядел, ага! Зверь без всякой эмпатии знал, что Князь в глубине души потешается над ним, получает массу удовольствия от его замешательства. И не важно, что души нет. Души нет, а глубина есть. Черная и злобная!
Мигара была в маске. Женщины-шефанго носили маски и вуали, делали мейкап, использовали любые возможности украсить себя, под предлогом защиты окружающих от невыносимой шефангской красоты. Магию, смягчающую воздействие на психику, они при этом тоже использовали, так же, как и мужчины. Но от украшений не отказывались.
Если б когда-нибудь встал вопрос выбора: магия, или украшения, легко догадаться, что у магии не осталось бы шансов.
Но даже в маске, даже сквозь магическую завесу, от Мигары бросало в дрожь. Не из-за вызывающей ужас демонической составляющей, к ней Зверь как раз-таки, был неуязвим, а из-за чуждости большей, чем у шефанго-мужчин. А ведь всегда казалось, что больше некуда.
Что ж, нет предела совершенству. Клыки, треугольные зубы и выступающие челюсти на нежном, с тонкими чертами лице, производили впечатление куда более жуткое, чем на лицах мужских. Скульптурной лепки, но резких, звероватых, естественным образом ассоциирующихся и с хищниками, и с акулами.
«Мигара» на зароллаше означало «милость». Правильно произносилось «михгарсш», однако Мигара родилась и выросла не на Ямах Собаки, а в королевстве Моруан, в графстве Шарни, среди людей, которым зароллаш не давался. Он никому, кроме шефанго, не давался. Так Михгарсш стала Мигарой, отсюда же и прозвище Моруанец. Конунг Шарни. Еще одна драматическая и романтическая история, которую Эльрик, с одобрения своей прекрасной дамы, пересказал в общих чертах. Шефанго, кажется, все так устроены, что без приключений и романтики у них не обходится.
Отец Мигары был дружен с графом де Шарни, а еще они с графом были дэира, и когда погиб шефанго, который мог называться матерью Мигары, если б у шефанго было понятие «мать», ее отец покинул Ямы Собаки и уехал на континент. К своему дэира. Уехал, потому что графу Шарни понадобилась поддержка в войне с соседями. И погиб на этой войне. Его хиртазы и ребенок остались в Шарни, граф растил девчонку-шефанго, как родную дочь. Он не дожил до времени, когда девочка научилась менять облик и становиться мальчиком, но оказался достаточно умен и настойчив, чтобы законным образом оставить Шарни в наследство приемному сыну. В понимании шефанго, графство получило статус «аена»[7]. О том, что это означает к тому времени люди уже, более-менее, знали, и людям это ожидаемо не понравилось. Поэтому для подтверждения законности наследования однажды потребовалась силовая поддержка — времена были дикие, сила считалась серьезным аргументом в юридических спорах — и таким образом Мигара де Шарни познакомилась с Эльриком де Фоксом.
Шефанго все так устроены, факт. Без приключений и романтики у них не обходится.
Беседа шла на зароллаше и удентальском. Эльрик сразу дал понять, что Зверь понимает зароллаш, но никто не ждал, что человек будет говорить, как шефанго, да он и сам не рискнул бы пока пробовать свои речевые навыки на неподготовленных к этому демонах. Зароллаш давался легко, тому способствовали и музыкальный слух, и ангельская природа, однако опасность ошибиться в интонациях сохранялась. А когда имеешь дело не с Князем, терпимым к чужим слабостям, а с главнокомандующим Ям Собаки и дамой, чье имя в женском облике означает «Милость», зато в мужском — «Молния, бьющая в цель», лучше не будить лихо.
У обоих шефанго было при себе по два парализатора. Оружие Мигары выглядело изысканными украшениями. Оружие Хортаха казалось частью самого Хортаха. Естественной и неотъемлемой. И ни Мигара, ни Хортах даже не подозревали, что вооружены. Ну, не считали шефанго оружием то, что не предназначено для убийства.
То есть понятно, что даже нежная Мигара могла бы до смерти забить парализатором среднего человеческого спецназовца, но все-таки ей проще было бы свернуть этому спецназовцу шею или вырвать когтями кадык, чем тратить силы и время на убийство легким, хрупким предметом.
И, может быть, пора перестать думать о том, как шефанго убивают?
Тем более что женщины-шефанго этого никогда не делают. Чтобы убить, они становятся мужчинами.
Эльрик наслаждался происходящим. Зверь разрывался между страхом, любопытством и желанием треснуть драгоценного Князя в лоб. Нельзя бить калек, но это человеческие правила, нелюдям, тем более ангелам, они не писаны.
Шнурок извертелся, не в силах выбрать, у кого же из дорогих гостей он хочет гладиться больше. Пес вился юлой, всем длинным мохнатым туловищем и даже головой, скручивался в штопор от кончика носа до кончика хвоста. Он запрыгивал на колени к Хортаху, падал на спину и на пару минут блаженно замирал, подставив брюхо под когтистые руки. Потом выворачивался, спрыгивал на пол и начинал просительно заглядывать в глаза Мигаре. Та наклонялась, чтобы потрепать пса по ушам и холке, Шнурок терся боком о ее ноги и, полностью счастливый, убегал к Эльрику, чтоб на те же пару минут улечься под его креслом.
Дольше чем на две минуты покоя его не хватало. Таксы и в обычных условиях собаки не самые ленивые, а уж когда события провоцируют на то, чтобы развить буйную деятельность, достойнее таксы на провокацию способны ответить только терьеры.
Шнурок сочетал в себе качества обеих пород. В иные моменты казалось, что в комнате не одна, а три собаки, ластящиеся одновременно ко всем троим шефанго.
Время от времени Шнурок рычал на Ворона, но тот, завороженный блестящими украшениями Мигары, замер на подлокотнике ее кресла, полностью игнорируя собачьи угрозы.
— Если я снова недосчитаюсь перстней, — предупредила шефанго, — я знаю, где тебя найти.
Ворон отмер. Курлыкнул и негодующе отвернулся.
— Он как-то сумел прокрасться в портал, — сказала Мигара Эльрику. — Заявился к Эйдуру и обокрал его мастерскую.
— Он всегда так делает.
— Но в этот раз он все перепрятал. В старом тайнике ничего нет.
— Набах[8], — отчетливо произнес Ворон.
— Это кража, — возразила Мигара.
— Набах!
— Добыча — это то, что взято силой. А ты крадешь.
— Верни, — велел Эльрик. — Потом мы сходим к Эйдуру, и он тебе что-нибудь подарит. Если будешь хорошо себя вести. А если не будешь, я тебя сам ограблю.
— Норт пэнар[9], — каркнул Ворон. И перелетел на спинку кресла Эльрика.
— Забыл, где тайник? — умилилась Мигара. — Птичка, ты же не можешь похвастаться Эльрику, пока он тут, значит придешь хвастаться ко мне.
— Норт[10]!
— У него теперь есть кому хвастаться, — объяснил Эльрик. — Тому, кто точно его не выдаст.
Хортах в разговоре не участвовал, но первым сообразил, о ком речь. Он повернулся к Зверю. Мигара проследила направление взгляда.
Две пары пустых, лишенных выражения глаз…
Зверь поежился. Он знал, где тайник Ворона. Ворон сам же и показал. Судя по содержимому, за четыре прошедших месяца украшений (не только перстней) недосчитались многие посетители клиники. Нормальные птицы не склонны к хвастовству, но откуда у Эльрика взяться нормальной птице, и Ворон хвалился добычей вдохновенно и искренне.
Что ж, если он и правда обнес мастерскую Эйдура, это объясняло наличие в тайнике, красивых, блестящих вещиц непонятного назначения. Они были предназначены для украшения оружия. Самого Эйдура-Синну, сына Эльрика и Мигары, Зверь не знал — тот заглядывал в клинику в июне, но виделся только с Роджером. Зато изрядно озадачил Зверя, передав ему подарок — серебряный, дивной красоты футляр для кундарба. Тогда Ринальдо и обмолвился, что Эйдур — оружейник.
В июне тут побывали, кажется, все члены семьи, и все были отправлены восвояси. Зверь никого и не видел. Возможно, Мигара и Хортах были первыми ласточками новой череды визитов.
— Как вы полагаете, Вольф, — мягко поинтересовалась Мигара, — помочь вернуть украденное, это хорошо?
— Не дави, — хором сказали Эльрик и Хортах.
Друг на друга они даже не взглянули. Обычное дело для дэира — думать и говорить об одном и том же.
— Я и не давлю, — Мигара пожала плечами. — Но Сурух правит Холланго. Синна могла бы их познакомить. Вольф, вам интересно было бы встретиться с конунгом Холланго?
В конунгате Холланго делали болиды. Нет, не так. В конунгате Холланго находился единственный в этерунской системе завод по производству болидов. Конунг Холланго, соответственно, был монополистом в авиастроении. А на крыше главной башни его замка стоял МиГ-37. Слухов о болиде ходило множество, но достоверность их не выдерживала даже поверхностных проверок, и Зверь с ума сходил от желания выяснить, как он туда попал и зачем там оставлен.