— Это не гарантия.
— А что, нужна гарантия? — возмутилась она. — Речь идет об уникальной рукописи, переворачивающей представления о древнерусской культуре! Я рассчитываю на заинтересованность ваших коллег и вас самого, на то, что вы встанете на мою сторону и проигнорируете опасность конфликта с АКИПом. Ведь это очень важно — чтобы такая книга, как «Откровение огня», стала достоянием всех, а не была погребена в спецхранах. Сначала это был монастырский спецхран, потом — советский. Я надеюсь на внутреннее неприятие спецхранов у ваших коллег, свободных людей! Вы знаете, сколько литературоведов видели «Откровение»?
— Знаю. Двое.
Она не поняла:
— Кто это?
— Вы и я.
Ее скулы чуть расслабились — настолько, что мелькнула улыбка.
— Я не литературовед, я историк, кончала истфак МГУ, — поправила она меня. — Ну а теперь о сути дела. Захочет все-таки кто-то из славистов помочь мне в издании «Откровения огня», как вы думаете?
— Вряд ли. Конечно же, у каждого из нас есть «внутреннее неприятие спецхранов», и в вашей войне с одним из них мы все — на вашей стороне. Но — опять же внутренне.
— И вы тоже?
— И я.
— От вас я ожидала большего участия, — упрекнула она и перестала на меня смотреть.
— Я не сказал, что отказываюсь вам помочь, — сказал я Наде. — Лучше взяться за дело иначе: в первую очередь написать об «Откровении огня» статью. Вы кое-что уже знаете о перипетиях, через которые прошла рукопись, прежде чем оказалась у вас в архиве. Разузнайте о них больше — как можно больше. На сегодняшний день известно только А и Б. «А» — это кое-что о происхождении «Откровения», «Б» — о том, как оно попало в АКИП. А что было между «А» и «Б»? Мы знаем, например, что Захарьина пустынь, где написано «Откровение», сгорела. Каким образом оно потом оказалось в Благовещенском монастыре? Прежде чем туда попасть, рукопись, по всей вероятности, переходила из рук в руки. Вы видели четыре записи в конце книги? Кто были эти люди, которые их оставили? Леонид и Никита кое-что о себе сообщили. А кто такая «первая кенергийка»? Она написала только, что читать книгу ей трудно, но она обязательно прочтет ее до конца. Прочла она «Откровение огня» или нет? Повлияла книга как-то на ее жизнь, как это было с Леонидом и Никитой? К кому книга попала после нее? Как она оказалась у того, кто накарябал на ее последнем листе ругательство?
— Этих людей теперь не установить, — равнодушно сказала на это Надя.
— Вы и правда так думаете?
Она пожала плечами и оставила вопрос без ответа.
— Если вы сможете расследовать судьбу «Откровения» и написать о ней статью для широкой публики — я поспособствую, чтобы она была опубликована в каком-нибудь голландском популярном журнале. В конце статьи вам надо будет рассказать о своем намерении издать кенергийскую рукопись и обратиться к читателям поддержать вас материально. У нас такие инициативы практикуются и обычно находят хороший отклик. Так могут появиться необходимые для издания средства.
— А сами вы предпочитаете держаться в стороне, — опять упрекнула она.
— Если я поддержу вас открыто, я потеряю доступ в восточноевропейские архивы. Тогда уж лучше сразу поменять профессию. Но как раз теперь, если быть точным — со вчерашнего вечера, мне это делать совершенно не хочется.
Мой ответ ее, кажется, удовлетворил, но полного доверия я у нее не вызывал.
— Что вы хотите за это ваше «участие»?
— Немного больше дружелюбия.
Надя скептически поджала губы и заявила:
— Вы ничего не должны сообщать в печати о кенергийской рукописи, прежде чем будет опубликована моя статья. Договорились?
— Само собой разумеется.
Ее лицо подобрело, и она спросила:
— Вы действительно ничего не хотите?
Я задумался: тот ли это момент, когда можно выпустить мою «муху», все еще продолжавшую жужжать. Надя смотрела на меня изучающе. Я спросил напрямик:
— Вам не интересно посмотреть, что за книги закопали Степан и Аполлония в Пасаде «за огородом, за забором»?
— Ага, вот вы о чем думаете!
— Так вам интересно или нет?
— Интересно, конечно. Только ведь Тамбовская область неблизко. Ехать туда копать огород — нет, я не в том настроении. Может быть, потом как-нибудь.
— А давайте съездим вместе! В следующие выходные.
— Вместе? — изумилась она. — Вы же иностранец. Вам еще визу надо будет получить. Да и не пустят вас в эту глушь.
— Вы лояльнее, чем можно было подумать, узнав о ваших издательских планах.
Она засмеялась:
— Так рискованно же без визы. Вас могут задержать. И меня с вами. Тогда пропали все издательские планы.
— Один мой приятель, тоже славист, спокойно ездил по России без разрешений. Он выдавал себя за эстонца, пользовался только поездом и не жил в гостиницах. По-моему, отличный способ. Ну, что вы молчите? В Посаде вы разузнаете побольше о Степане для вашей статьи.
Она усмехнулась:
— Скажите честно, вы рассчитываете заполучить Степановы книги?
— Я хочу увидеть Степановы книги.
— Только увидеть?
— Пока только увидеть.
— И я должна всему верить? Нашли дурочку!
— Почему дурочку? Я нашел компаньоншу. Только что мы с вами основали joint adventure.
— Что вы имеете в виду? — не поняла она.
— Joint adventure — это разновидность joint venture.
Лучшая разновидность. Она не знала, что это такое joint venture, и моя шутка вызвала у нее раздражение.
— Если мы попадемся, то нас назовут «сообщниками». Это худшая разновидность компаньонов.
— «Сообщники» — в сущности, хорошее слово. Жаль, что оно употребляется в криминальном смысле.
— Нам придется спать в лесу, — заявила без всякого перехода Надя.
— Отлично.
— Палатки у вас, конечно, нет, — размышляла она вслух.
— Я спрошу в общежитии.
— Вы с ума сошли! Не надо привлекать внимание. Палатку для вас я найду сама.
— Собственная палатка, значит, у вас имеется?
— Есть папина палатка. Она, кстати, двухместная. — Надя посмотрела на меня пытливо. — Я без предрассудков. Что касается меня, можно переночевать и в одной палатке. Как вы?
— Я тоже без предрассудков.
— Что ж, тогда проблем нет. Спальный мешок я вам достану. Надо будет взять еще лопату и топор.
— А топор зачем?
— На всякий случай. Только как быть с лопатой? У лопаты длинная ручка, ее в рюкзаке не спрячешь.
— Ручку надо будет из лопаты вынуть и засунуть ее в рюкзак отдельно. Чтобы она не очень высовывалась, ее можно немного укоротить. Я к вам заеду по дороге на вокзал и помогу с лопатой.
— Не надо ко мне заезжать. Ручку я могу сама укоротить.
— С вами не пропадешь.
— А с вами? — спросила она насмешливо.
7
«Слабым — слово, сильным — безмолвие.
Слабым — порядок, сильным — простор.
Слабым — тепло, сильным — прохлада.
Слабым — утро, сильным — ночь».
Через два дня мы встретились у входа на Павелецкий вокзал, откуда идут поезда на Тамбов. Я поставил на асфальт свою дорожную сумку рядом с объемным Надиным рюкзаком, из которого торчала ручка лопаты.
Надя сказала:
— Давайте перейдем на «ты». Мы поедем как парочка.
Без косметики, в джинсах и кедах, с заплетенными в косицу волосами, она была похожа на школьницу. Приятная неожиданность. Надя перевела взгляд на мою сумку и заметила:
— С ней ты выглядишь иностранцем.
— Эстонцы и выглядят иностранцами.
— Ну уж прям, — пренебрежительно возразила она. — Да и потом, мы туристы. Туристы ходят не с сумками, а с рюкзаками.
— Давай поменяемся: я понесу твой рюкзак, а ты мою сумку. Ты сама с ней подозрений не вызовешь, да и мой багаж, я думаю, легче твоего.
— Хорошо. К тому же в рюкзаке лежат твои вещи.
— Я не понял.
— Открой его.
В рюкзаке сверху оказались брезентовая куртка и кепка.
— Это тебе, — объявила Надя. — Так ты будешь меньше бросаться в глаза.
Куртка была из категории безразмерных, подошла и кепка.
— Это, наверное, вещи твоего отца?
Она кивнула.
— Ты посвятила его в курс дела?
— Это не требуется, — сказала она коротко. — А ты совершенно преобразился. Нашим человеком стал, хоть Борей называй. А может, и правда будет лучше, если ты на время нашей поездки станешь Борей?
— Как в фильмах о шпионах?
Она засмеялась:
— Ты прав, это глупо. Твой акцент, твое лицо — нет, за русского тебе никогда не сойти. Оставайся эстонцем. Я только не знаю эстонских имен.
— Я тоже. Зови меня просто Берт.
И мы отправились за четыреста километров от Москвы, в Тамбовскую область, на реку Совуть, чтобы провести выходные на природе. Так делают многие парочки.
Пока поезд проезжал по Московской области, в вагоне была давка, и мы с Надей стояли в проходе. Часа через два я смог наконец занять место у окна. Надя устроилась напротив и, достав из рюкзака книгу, уткнулась в нее. Настала благодать спокойного путешествия. Не хватало только кофе. Я достал из сумки прихваченную с собой бутылку минеральной воды, выпил из горла, вытянул ноги и отвернулся к окну.
То, что я за ним видел, можно было коротко определить как «неуют». Он меня к себе притягивал. Можно типизировать людей по тому, как они себя чувствуют в той или иной среде, и у каждого типа выявится свое идеальное окружение. В моем идеале должна присутствовать определенная доля хаоса. В Голландии мне его не хватало.
— Похозке на Эстонию? — донесся до меня голос Нади. Она оторвалась от книги и смотрела на меня дразнящее.
— Не очень.
— Я так и думала. После Эстонии наша провинция выглядит диковатой.
— Что-то в этом роде, — подтвердил я и заметил, что этого не стоило было делать: Надя поджала губы. — Мне это как раз нравится, — добавил я, и это было правдой.
— Интересно, чем же?
— Мерой беспорядочности. Почти везде усматриваются попытки организовать пространство, и почти везде оно недоорганизовано. Что-то валяется, что-то перекошено, что-то забыто. Уже не хаос, еще не порядок.