и побрёл себе, страждущий за человечество. Томас поспешно поднялся, сперва на четвереньки, чуть было не пошёл в этой позе — совсем не позор для рыцаря ходить как лев, — но руки больно коротки, а зад высоковат, тоже подхватил меч, щит не снимал, и снова скала поплыла справа, а каменная тропка пошла круто вздыматься выше и выше.
Калика поджидал его в узком месте, помог перебраться через завал, а Томас сказал, не сдержавшись:
— Не печалься. Мы все упускаем какие-то возможности. У нас это зовется остроумием на лестнице.
— А у нас, после драки кулаками… Да ладно, чего других винить? Сам сплоховал. Сдуру подарил ей свой браслет с левой руки! Мол, на её тонкий стан. Она одела вместо пояса, гордилась. А потом сообразила, что ежели забрюхатеть — какой там браслет, разве что обруч для бочки подойдет…
Перед глазами Томаса замедленными рывками уходила вниз покрытая каплями его пота, как дерево грибами, гранитная стена. Он прижимался щекой так, что обдирал кожу. Калику боялся и слушать, это хуже, чем опустить голову и посмотреть вниз. Такие бездны раскрываются, что уже не оторопь берет, руки-ноги немеют.
— А может дозналась, что подруг обрюхатил раньше? — доносился рассудительный голос. — Эх, эта безрассудная молодость!.. Знать бы где упасть, соломку бы подстелил. У подруг ни кожи, ни рожи, только и того, что все сорок стерегли сад с молодильными яблоками…
Голос отдалился, затих. Томас рискнул воздеть взор. Подошвы из свиной кожи как раз исчезли наверху за краем. Карабкается, язычник проклятый, гореть ему в огне, как муха по стене. Это ж какое племя вышло из того сада, спросить при случае. Только не здесь, тут пошатнись — враз уподобишься гордым орлам, сложившим крылья. А пошатнёшься точно, когда ответит!
Глава 8
Что-то хрипело, рычало, он дважды хватался за меч, пока сообразил, что сам дышит как Змей, что из поднебесья рухнул брюхом на эти скалы. Невольно вспомнилось раннее детство, когда он с отцом зимой шел через перевал. Ему тогда было лет восемь, если не семь. Ночь застала в пути. Легли прямо на снег. Он тогда скатал ком снега, положил под голову. Отец увидел, пинком выбил из-под головы: «Не разнеживайся, сынок»! Теперь он снова ощутил себя тем же изнеженным ребёнком, ибо на взгляд калики, оказывается, спать можно не только на камнях, не снимая доспехов, но и стоя как конь, разве что прислонившись к скале, а то и вовсе на ходу.
Он шел, как в забытьи, заставляя себя переставлять ноги, хвататься за выступы скал, держаться, идти, не плакать и не выть от усталости и боли в растёртых подошвах. Впереди то расплывалось мутное пятно: серое посредине, красное сверху, то исчезало. Наконец начало увеличиваться, словно калика остановился, ждал. Томас вяло позвал:
— Сэр калика!
Пятно сдвинулось, вместо красного появился оттенок тёмно-коричневого. Томас горстью смахнул пот, вытер лицо и глаза, а когда посмотрел на калику, тот уже выглядел как никогда рельефным и четким, но…
Впереди, загораживая дорогу, стояли трое горных великанов. Ростом всего на две головы выше, они однако были настолько широки, что каждый мог бы загородить ворота в любом замке. Все трое в звериных шкурах, только явно сшитых из туров, в руках по дубине из цельного ствола дерева, ноги голые, но Томас разглядел, какая толстая подошва у каждого, конь позавидует, а жилы на ногах и руках выглядят как змеи, что нажрались и лениво перекатываются под кожей.
— Ребята, — проговорил Олег громко, — мы с вами не воюем.
Великаны переглянулись, средний из них проревел:
— Гр… Мы… воюем… со всеми!
Голос его был полузвериный, огромный, как и они сами, такой же мохнатый, но говорил великан так медленно, что Томас успел остыть и вытащить свой двуручный меч.
— Я вижу, — сказал калика убеждающе, — что вы прямо-таки странствующие рыцари!.. Тем тоже только бы удаль показать да силой померяться. Но с нас ничего взять, заранее предупреждаю. Моя шкура вам мала, да и железо моего друга… зачем?
— Мы… убивать, — заявил второй великан.
Он без торопливости шагнул вперед. Исполинская дубина начала подниматься. Олег оглянулся на Томаса:
— Ты как?
— Беру левого, — прохрипел Томас.
— А я — его соседа, — сказал Олег.
Дубина великана взвилась над головой, он торжествующе взревел и со страшной силой обрушил свое оружие. Олег без спешки отступил. Дубина ударила в камни, плато подпрыгнуло, а Олег очень быстро ударил острым концом посоха великана в живот. Тот охнул, отступил на шаг, замахал руками, оказавшись на краю пропасти…
Томас одновременно с каликой ударил мечом своего великана по коленям. Он чувствовал, что даже измученный и в тяжелых доспехах, двигается быстрее неуклюжего великана. Великан только протянул в нему огромную ладонь размером с рыцарский щит, на которой могла бы поместиться дрофа, как Томас ударил снова, а когда великан пошатнулся, с боевым кличем толкнул его в грудь.
Оба великана замедленно как во сне, валились в пропасть На широких звериных лицах не было даже удивления. Они удивятся, успел подумать Томас, когда грохнутся внизу о камни. А лететь долго, вон облачко проползло на этом же уровне…
С обнажённым мечом он повернулся к оставшемуся великану. Над головой тонко свистнуло, Томас ощутил, как брызнуло слизью и кровью, а в глазу великана появилось длинное перо. Он медленно повалился на спину, и тогда лишь Томас, соображая со скоростью великана размером с эту гору, понял, что перо укреплено на пруте толщиной в палец. Стрела вошла в глаз и пробила череп как спелую тыкву.
В двух десятках шагов со скалы торопливо спускалась, прыгая с камня на камень, рослая девушка, сильно потемневшая на солнце, с длинной косой, в лёгкой охотничьей одежде и с голыми коленями. В руке у неё был лук, а из-за плеча торчали оперенные стрелы.
— Э..э… спасибо, — сказал Томас, — это было приятно, хотя нам и самим бы не трудно…
Девушка оглядела обоих коричневыми глазами, в них были тоска и глубокое отчаяние. Губы чуть дрогнули, но совсем не в усмешке:
— Я просто не люблю, когда схватка неравна. А так трое — на троих!
Калика подошел к краю, долго смотрел вниз. Покачал головой, а затем спросил вдруг, не поворачиваясь:
— Как тебя зовут, красавица?
Девушка ответила нехотя:
— Камари. Моё имя в этих краях не знают.
Калика повернулся, его зеленые глаза внимательно пробежали по её смуглому лицу. Томасу почудилось, что в глазах безбожного друга промелькнула такая же печаль, как в глазах этой странной девушки.
— Да, — ответил калика, — ты в самом деле не любишь, когда на одного… вдвоем или втроём. И у тебя есть на то причины. Верно?
Девушка тряхнула головой, взгляд стал дерзким, но губы вдруг напухли и задрожали:
— Да. Я это ненавижу.
— Камари, — сказал калика, Томас изумился голосу калики, он не предполагал, что тот умеет прикидываться таким сердечным, — когда-то это имя знали… Ещё как знали! Теперь забыли. Но придет время, надеюсь, твоим именем будут называть девочек. Да что там девочек! Даже коз будут так звать, а это уже признание… Ты всё ещё ждешь?
Она насторожилась:
— Ты о чём?
— О нём, — ответил Олег, голос его потеплел. — Боги, это ж сколько веков ты бродишь в этих местах?
Томас в изумлении увидел, как вдруг холодная и невозмутимая женщина задрожала как осиновый лист на ветру. Тоненьким голоском вскрикнула жалко:
— Ты о нем знаешь?
— Кто не знает Амирани? — ответил Олег вопросом на вопрос. — Когда я видел его в последний раз, сил у него хватало, ярости — тоже. Его пса держит на земле преданность хозяину, Амирани не хочет умирать, пока не отомстит богам, ты просто хочешь дождаться… Всех нас что-то держит… какое-то время.
Он впал в задумчивость, почти забыл про невесту неведомого Томасу пленённого богами героя, забыл про Томаса, смотрел в землю, брови сдвинулись, губы шевелились. Томас сложил пальцы крестом и про себя прошептал молитву Пречистой Деве. По крайней мере первые три слова, которые знал.
— Спасибо, что помните, — ответила Камари просто.
Она проводила его тоскующим взором, но калика, похоже, уже забыл о ней, и Томас почти возненавидел его за такую безучастность к людским мукам. Стена постепенно отодвигалась, а каменная площадка раздвинулась, превратилась в каменистое плато. Встретили стадо горных козлов, те подпустили совсем близко, мохнатые и могучие, калика погрозил им пальцем, они нехотя отодвинулись.
Томас наконец рискнул спросить:
— Те великаны… они здесь охотятся?
— Вряд ли, — буркнул калика.
— Тогда что?
— Кто-то их послал встретить нас, — сказал калика равнодушно.
Томас сурово улыбнулся:
— Да? Я так и думал. Но этот неизвестный убедился, что и мы чего-то стоим.
— Гм… Думаю, ему просто передали нас остановить. Но не предупредили, что мы, как ты говоришь, что-то стоим.
Томас спросил в спину:
— Значит, попробуют ещё?
— Конечно. И в другой раз мы так просто не отделаемся.
Голос его был равнодушный, отстранённый. Томас зябко повел плечами. Ладно, они вдвоем в самом деле чего-то стоят. Уже доказали по дороге из жарких земель Сарацинии, подтвердили в Британии.
Впереди раздался сухой треск, словно переломили дерево. Красная стена вздрогнула, по ней пробежала трещина. Посыпался щебень, а у основания вывалился камешек размером с быка. Калика даже не сбавил шаг, шёл, мерно постукивая посохом. Красные волосы трепало ветром.
Томас прибавил шаг. Сердце клонилось в ожидании опасностей. Калика обошёл камень, Томас видел, как он пригнулся и шагнул в полумрак. Мелькнули и пропали красные волосы. После паузы послышались удаляющиеся шаги.
— Мог бы и подождать, — вскрикнул Томас. — Я ж не знал…
Он бегом вдвинулся в узкий ход, натыкался на камни, железо звякало. Впереди в полной тьме то начинал светиться камень на верхушке посоха, то пропадал, и Томас в бессильном отчаянии стукался о стены, искал дорогу наощупь. Губы шептали молитву Пречистой Деве, но когда в рот попал комок такой гадостной пыли, словно это было окаменевшее дерьмо летучей мыши, он прервал молитву такими словами, что почувствовал, как даже спина покраснела, а весь низ съёжился.