— Ага, — сказал калика довольно, — так я и думал. Но за спрос не бьют в нос. Так надёжнее. Теперь не отставай.
— Грубый ты, сэр калика, — посетовал Томас ему в спину. — Как я с тобой общаюсь, ума не приложу. Меня наверняка возьмут на небеса вместе с конём. Как великомучеников.
Калика сбежал по косогору. Каменная стена надвинулась, закрывала половину мира. Томас едва поспевал, вполуха слушал, как Олег пробурчал:
— Он сам напросился. Тут спешим, а ему стихи приспичило. Вдохновение называется! Тебе что, а я их уже слышал. Ну, когда он живой был.
— Что ж тебя не узнал? — спросил Томас саркастически. — Ты в своей зверячьей шкуре мужик заметный.
— Зазнался, — буркнул Олег. — Да и давно было… Тогда умничающие дурни за ним толпами, как овцы за козлом. А сейчас, сам понимаешь, без слушателей, что дурню без дудки, а рыцарю без железок.
Томас зябко передернул железными плечами:
— Да, ему тяжко.
На чёрном небе вспыхивали, будто появлялись ниоткуда, непривычно яркие, как глаза зверей, звёзды. Томас привык к их россыпи, когда на каждую яркую звезду приходится по три десятка мелких, как на одного славного блистающего рыцаря десятки тусклых, обыкновенных, но здесь небо усеяно звёздами одна другой ярче!
Когда он наконец догнал Олега, тот присел за массивным обломком скалы. Впереди зиял широкий вход в пещеру, на конях можно въехать по двое, оттуда тянуло сильным запахом псины, сырого мяса, спертого воздуха. Калика по-волчьи нюхал воздух, брови его сшиблись на переносице. Лицо в лунном свете стало желтым, худым, пугающе недобрым..
— Что там? — спросил Томас шепотом.
Калика не оглянулся, глаза его прикипели к темному зеву:
— Вход.
— Туда?
— На тот свет, — уточнил калика. — Хотя, если честно, мы уже сейчас не совсем на этом. Но там настоящая преисподняя. Слушай, ты как-то бахвалился, что собак любишь?
— Я не бахвалился, — ответил Томас настороженно, чувствуя подвох, — а что?
— Но говорил, что собаки тебя не трогают? Говорил, я помню.
— Говорил, — ответил Томас еще настороженнее. — Собаки чуют доброго человека, чуют и злого. Кому хвостом машут, а кого и кусают. Тебя вон, помнишь, чуть не в клочья… Теперь вижу, какого дурака свалял, когда не дал им поглодать твои кости. Пировал бы сейчас в своем замке…
Калика прислушался с удовлетворением:
— Ага, там они. Ну, прочти на всякий случай молитву и топай. Хоть и не трогают, но молитву прочти. Вон в ту тёмную пещеру.
— А что там?
— Там проход.
— А что в проходе?
Луна вышла из-за облачка, серебристый свет упал на площадку перед пещерой, осветив и ее переднюю часть. Томас увидел, как из тьмы выдвинулось нечто огромное, похожее на медведя, затем раздался страшный скрежещущий звук, от которого кровь застыла в жилах. И лишь потом понял устрашёнными чувствами, что услышал лишь слабенькое рычание.
— Кто там? — прошептал Томас, боясь поверить в свою догадку.
— Сирама, — объяснил Олег. — Собака Индры. Она же мать двух псов Шарбаров, те охраняют вход чуть дальше. Вот те уже в самом деле зверюги… Но тебе чего страшиться? Уж кого собаки любят, того не тронут.
Томас ощутил, что на нем доспехи из гнилой коры дерева. Зябким голосом спросил:
— А… Цербер?
— Тот еще глубже, — объяснил калика охотно. — Мимо него потом пойдём. Он вовсе света не выносит. Даже лунного. Когда Таргитай его как-то выволок, да ещё днем, у того пошла ядовитая пена от ужаса. Где на землю капала, там дурная трава выросла, которой можно так задурить голову, что вовек не отвыкнешь…
Томас сказал просительно:
— Кто знает, что здесь за собаки? Во тьме, света божьего не зрят… Прыгнет от радости, чтобы полизаться, свалит, затопчет. Они ж от радости себя не помнят! Слюнями всего обмажет. Ты ж знаешь, у больших собак слюней больше, чем у монахов!
— Это точно, — согласился Олег.
— А нет ли поблизости других дыр?
— Слюнявые, говоришь… В собачьей слюне лекарство! Любые раны лечит. Потому и говорят, что заживает, как на собаке. Это я говорю. Как волхв-лекарь.
— Я еще не ранен, — возразил Томас нервно. — Пока ещё!
— Ладно, пойдем вдоль стены. Кто ищет, тот всегда найдёт. Либо на свою голову, либо на свою… гм…
Серая стена с красными прожилками гранита тянулась в бесконечность, дорогу загораживали камни, упавшие так давно, что наполовину вросли в землю. Калика заглядывал в каждую щель, они влезали в узкие проходы и пытались продвинуться вглубь, но всякий раз натыкались на сплошные стены.
Томас пал духом, воздух в долине плотный, как в могиле, сырой. Вязаная рубашка под доспехами взмокла, хоть выжми, все тело зудело и чесалось, будто в щели панциря снова забрались сто тысяч злобных муравьев, по пятам за ним идут, что ли. Калика снова завел в щель, их тут как трещин на коре столетнего дуба, но и там в конце-концов уперлись в стену. Томас стиснул зубы, попятился, развернуться трудно, на стенах выступили крупные липкие капли, сверху капало, под ногами журчал невидимый ручеёк.
Ему почудился далекий гул в глубине, потом в самом деле под ногами слегка вздрогнуло. Каменная стена, о которую Томас на ходу придерживался, внезапно с треском лопнула. Трещина пробежала как чёрная ветвистая молния, похожая на грязный корень дерева. По железной голове глухо щелкнули мелкие камешки.
— Олег, — крикнул он в спину.
Голос прозвучал глухо. Воздух был плотный как, болотная вода. Калика не оглянулся, лишь донесся слабый голос:
— Индрики…
— Что?
— Индрики, говорю. Под землей бродят. Их еще мамонтами зовут почему-то. Махонькие такие рождаются, меньше мух, потом по деревьям лазают как белки. Всю жизнь растут. Когда земля уже не держит, опускаются в недра…
Томас со страхом прислушивался к гулу, но тот, кажется, начал удаляться. Попытался представить себе удивительных зверей, но невольно вообразил, как они опускаются все ниже… а что там?.. Вламываются в преисподнюю?
Калика предостерегающе крикнул. Томас услышал далекий гул, треск, стук. Стены затряслись, на голову плеснула холодная струя. Томас выругался, по плечу больно ударил крупный камень.
— Назад! — внезапно вскрикнул калика.
— Что…
Стены затряслись, а та, в которую уперлись, внезапно распахнулась, будто из комьев сухой глины. Некто огромный, Томас не рассмотрел в темноте, шагнул в их щель, шумно вздохнул, Томас отшатнулся от смрадного запаха, и тут же калика крикнул быстро:
— Посторонись! Да быстрее, железяка!
Огромный, что проломил стену, слепо двинулся по щели. Даже когда протискивался боком, он как комья рыхлой земли сбивал выступы, сбивал гранитные глыбы, и Томас с быстротой белки метнулся в ближайшую нишу, вжался. Сильно пахнуло немытым телом, жаром, свалявшейся шерстью. В полумраке возникла гигантская фигура, одни глыбы мышц, крохотная голова втиснута в плечи, а толстые руки с грохотом сбивают перед собой обломки скал.
Томас застыл, кулак такого зверя сомнёт с железом как перепрелую шкуру, вжался ещё больше, распластался по стене как водяная пленка, закрыл глаза и вознес хвалу Пречистой Деве. Мимо тяжело прошло огромное, нечистое, грохот удалился в сторону выхода.
Издали донесся голос вечно недовольного отшельника:
— Не спи, сэр король. Это не военный совет! Быстрее!
Томас поспешил за каликой, а когда сердце перестало биться как у перепуганного зайца, пролепетал:
— Что за чудище?
— Чудище? — удивился Олег. — Сказал бы ты это ему!
— А что, разве не чудище?
— Ну, взгляды со временем меняются. Когда-то он считался стройным красавцем. Правда, за эти какие-нибудь пару тысяч лет… или пару десятков тысяч, оброс, раздался…
— Он выберется?
Калика отмахнулся в нетерпении:
— Надеюсь, нет. Первый раз, что ли, пробует? Как только вкатит камень на гору, то спешит к выходу. Но настолько отвык от солнечного света, что… словом, возвращается. Да он не один, кстати.
— Как Цербер?
Калика буркнул:
— А что? Собака, как собака. Тихо!
Вдали был грохот, рев стал громче. Томас едва успел отшатнуться, когда огромная туша пронеслась в обратную сторону. Пахнуло немытым телом, паленым волосом, словно солнечные лучи сожгли шерсть, тут же рука калики выдернула Томаса из укрытия:
— За ним! Надо успеть!
Томас ринулся со всех ног, в полной тьме спотыкался, падал, хватался за стены, из темноты выныривала мощная длань, подталкивала, направляла. Томас бежал вслед за отвратительным запахом, железо звенело, как бы чудовище не почуяло, в темноте у него преимущество, но калика уверен, что ему не до них, да и отвыкло от людского запаха, не поймет…
Впереди возникло смутное пятно света. Мелькнула, загораживая выход, приземистая человечья фигура. Томас с содроганием рассмотрел непомерно широкие плечи, приплюснутую голову, руки чуть ли не до пола, но выход очистился, Томас ощутил в воздухе запах тления, гнили, словно в полном воинском доспехе упал на трухлявое дерево, а оно развалилось под его тяжестью.
Сзади он услышал сдавленный голос Олега:
— Добрались…
— Это и есть тот свет?
Томас уже видел выход, как вдруг впереди, загораживая дорогу, взвились языки багрового пламени. Пахнуло жаром, но вместо привычного аромата березовых дров Томас ощутил сильный запах горящей смолы и отвратительный запах серы. Медленно проступила желтая, словно выкованная из старой меди, отвратительная рожа размером с рыцарский щит, рожа то ли змея, то ли демона. Жуткий голос пророкотал могуче:
— Смертные… Вы слишком далеко забрались. Готовы ли умереть?
Томас ухватился за меч. По спине пробежала ледяная лапа с острыми когтями. Олег отряхивал колени, равнодушно буркнул:
— Брось. Пугает.
Томас попросил умоляюще:
— Ты там пошепчи или попрыгай.
— Зачем?
— Ну, на колдовство своей волшбой… А я посмотрю, чья возьмёт. Мне нельзя, не рыцарское это дело.
Калика отмахнулся:
— Да пошел он. Не опасен.
Томас поинтересовался чуть взбодрившимся голосом: