нулся. Томас передернулся:
— Да чтоб святое дело Христа приняло на службу гнусного язычника? Да еще бога, ныне сиречь демона?
— Не кипятись. — сказал Олег хладнокровно. — Что толку с пусть честного, но никчёмного? Таких пруд пруди, любое дело завалят. Побеждают те, кто умеет переманить лучших. А он, похоже, сумел…
Илья-пророк буркнул, не поворачивая головы:
— Это ещё как сказать…
— А что?
— От чего любая крепость гибнет?
Олег пожал плечами, Томас робко предположил:
— От предательства?
Илья-пророк покосился на него недобрым глазом, острым и тяжелым:
— А ты не так уж глуп… Рыцарь, говоришь? Ах да, королём назвали… Любое предательство начинается со сладких слов, лживого языка. У нового бога кто, как ты думаешь, первый?
Олег снова смолчал, а Томас, осмелев чуть, предположил:
— Ты, наверное?
Илья-пророк хохотнул:
— Если бы! Но я чужак, он больше своим доверяет. Первым стал Николай, прозванный… как ты думаешь… как?
— Святой, — предположил Томас. — Праведный, Чистейший, Непорочный…
Перун рыкнул с гневным отвращением:
— Угодник! Николай Угодник.
Томас брезгливо передернулся. Угодничество отвратительно всегда, а угодничество перед богом — втройне.
— И Господь его терпит?
— Терпит, — сказал Перун ядовито. — Этот лакей потому и пролез в первые, что умеет лизнуть где надо. А народ-то каков! Уже поговаривают — я сам слышал! — что когда бог умрёт, то именно этот лакей займет его место… Совсем гордость потеряли… или уже истребили, если подлейшее угодничество стало добродетелью!
Томас пробормотал смущённо:
— Говорят же: нужны не праведники, нужны угодники. Но я надеюсь, что святая церковь найдет в себе силы побороть скверну.
Кони неслись как звери, снежно-белые гривы трепало встречным ветром. Колесницу несло ровно, без рывков, только совсем редко потряхивало на невидимых ямах.
Голубое небо медленно темнело, стало синим, потом добавился странный лиловый цвет, словно перед грозой. Томас с изумлением и страхом увидел, как робко блеснула слабая звёздочка. Но потом разгорелась ярче, а вслед высыпали ещё и ещё, в то время как небо темнело все больше, стало зловеще фиолетовым.
За спиной зашипело, а когда Томас быстро обернулся, слева от колесницы быстро удалялся вниз огненный шар. Глаза сморгнули, ослеплённые блеском, за это время шар уменьшился до крохотной точки и пропал.
Калика пожал плечами на вопросительный взгляд Томаса, что взбесило, почему-то отшельнику кажется, что такие звёзды в родной Британии сыпятся с неба как майские жуки в теплый июньский вечер: хоть не садись с кружкой эля в саду — нападает с добрую дюжину, а по голове и ушам настучат как градины…
Илья перехватил взгляд рыцаря, бросил густым могучим голосом:
— Это что… Бывало, сыплются как горох из порванного мешка! Целыми роями… Светло становится как днём, когда со всех сторон…
— А… не попадают? — спросил Томас осторожно.
Илья кивнул на борт. В зияющей дыре с опалёнными краями злобно свистел ветер.
— Вчера… Было две, но одну плотник успел заделать. Да и то, как не заделать, дыра — конь пролезет…
Томас опустил взгляд под ноги, мороз проник в сердце. Из-под коврика, на котором стоит, белеют новенькие дубовые планки, только что оструганные!
Глава 2
Среди блистающих грозно облаков высились исполинские массивные ворота из толстых дубовых досок. Створки в медных лапах, с широким козырьком, чтобы укрыться от дождя. Рядом с воротами высокая калитка, всадник проедет, не склонив головы. Высокий забор из заостренных брёвен, не перемахнуть лихому человеку.
По мере того как колесница приближалась, быстро сбрасывая скорость, Томас рассмотрел сквозь дырочку в борту, что к калитке тянется нескончаемая вереница сгорбленных людей, большей частью в лохмотьях, прокажённых, нищих, уродливых, юродивых, бесноватых, а редкие монахи выглядели среди них как вороны среди голубиных стай.
Лежать, скорчившись в три погибели, под ногами пророка, было неудобно, да ещё старый потертый ковер сверху, свежесодранные шкуры, спросить бы что за звери, но Томас затаил дыхание, ибо возле калитки стоял крепкий мужик, широкий в плечах и мускулистый. Чёрная разбойничья борода начиналась от глаз, острых и цепких, горбатый нос нависал над толстыми вывернутыми губами, от ушей по обе стороны свисали пейсы. Он был в белой хламиде, подпоясан толстой веревкой, на которой висел массивный ключ, тоже золотой.
Очередь продвигалась медленно, каждого мужик долго и придирчиво расспрашивал. Илья-пророк придерживал коней, бросил насмешливо:
— Дотошный… А очередь всё растет!
— В запасе вечность, — прошептал Олег. Он затаился рядом с Томасом, его локоть больно уперся Томасу в щёку, но Томас терпел, уже подъезжали к воротам. — Как у него, так и у бедолаг, которым, возможно, это на руку.
— Почему?
— А куда большая часть пойдёт?
Словно в ответ, Пётр сделал небрежный жест, и несчастная фигурка с жалкими крылышками, с жалобным криком провалилась сквозь облако. Вдогонку прогремел яростный крик святого Петра:
— Мне плевать, что ты безгрешен, сэр Томлинсон!.. Но что ты сделал доброго?
Илья остановил коней перед воротами, Пётр смотрел на колесницу и её возничьего угрюмо и подозрительно. Илья улыбнулся, показав крепкие зубы в волчьем оскале:
— Открывай ворота.
— Что-то запаздывать начал, — пробурчал Пётр. Глаза его подозрительно пробежали по колеснице. — С кем ты там разговаривал?
— С конями, конечно, — удивился Илья-пророк. — Кони у меня умные! Они не стоят, как ослы, на месте, а носятся по свету!
Петр прорычал зло:
— Опять кого-нибудь задавил?
— Вроде бы нет, — удивился Илья. — С чего ты взял?
— Кровь на спицах!
— А-а-а-а… Это я одному уступил дорогу. А он так удивился, что бряк прямо на колесо. Ударился головой, а теперь головы сам знаешь какие. Вот раньше были чугунные, литые, как у тебя…
Пётр плюнул коням под копыта, пошел к воротам. Томасу казалось, что открывает невыносимо медленно, замок сломался, ключ застрял, но наконец тонко скрипнуло, кони нетерпеливо пошли вперед, грудью отворяя створки шире.
Когда колесница прогрохотала окованными медью ободами по удивительно чистым плитам, Олег тихохонько выглянул одним глазом. Пётр уже закрыл ворота и вернулся к калитке. Олег прошептал:
— Я ж говорил, что только в математике нет царских дорог!
Томас потихоньку отодвинулся от локтя, растирал ладонью будущий кровоподтек. Колесница свернула к гигантскому зданию, светлому, из белого мрамора, что как сверкающая глыба возвышалась над ровной, как стол, равниной. Однако над белым дворцом колыхался тёплый воздух, в стене на стыке с полом темнели отверстия, откуда по широкому желобу медленно вытекала зеленоватая вода со знакомым запахом.
Олег принюхался:
— Конюшня?
— Здесь много коней, — усмехнулся Илья с гордостью. — И Георгий приучается к седлу. Здесь кони старых героев, я их держу в холе.
Колесница прогрохотала колесами по мраморным плитам. Илья соскочил, вопросительно смотрел на Олега и Томаса. Олег выпрыгнул первым:
— Спасибо. Не обижайся на резком слове, ладно?
— Да что уж тут…
— И не проговорись, что видел нас, хорошо.
Илья пожал плечами:
— Тот, кто следит за вами, дознается.
— Откуда знаешь, — насторожился Олег, — что следит?
— Тебя знаю. Чтоб ты да не влез в какую-нибудь… Да что там влез! Чтоб ты да не замутил воду? Явно следят, а то и вовсе ждут. Стал бы ты тайком прокрадываться, если бы не ждал засады! Хотя я не заметил у ворот, но кто знает, кто знает…
Томас смолчал про их отчаяние, когда не знали как вообще попасть на небеса, но калика тоже не стал разубеждать могучего пророка. Пусть думают, что они сильнее, чем есть на самом деле.
— Гм, — сказал Олег, — ещё раз спасибо.
— Одно знаю, — хмыкнул Илья, — на меня пальцем не укажут, ибо тогда самим надо признаваться кое в чём… Ладно, удачи вам. Коней распрячь не хочешь?
— Спасибо за честь, но в другой раз.
Когда осторожно пошли к выходу, Илья внезапно окликнул:
— Эй, вы двое…
Томас мгновенно повернулся, настороженный, готовый к схватке. Илья-пророк оглядел его с головы до ног, повернулся к Олегу, тоже оглядел, будто увидел впервые, хмыкнул, поманил за собой. В дальнем углу у него помещалась небольшая кузница, где пророк, судя по всему, не гнушаясь чёрной работой, сам подковывал коней, чинил сбрую. У основания великанской наковальни стоял рукоятью кверху исполинский молот. У Томаса мурашки побежали по спине, не рискнул бы даже пытаться вскинуть, возле потухшего горна свалено железо. У Томаса вспыхнули глаза, а руки затряслись. Доспехи! Рыцарские доспехи!.. Куда лучше тех побитых, что принес Иаред, горбатый чёрт… Шлемы, панцири, наколенники, кольчуги, даже стальные рукавицы, поножи и многие мелочи, которые даже на переплавку вряд ли, разве что бывший предводитель воинов пробует приспособить их иначе…
Олег брезгливо потыкал ногой в груды железа, а Томас бросился как петух на навозную кучу. Разгрёб, что ни находка, то жемчужное зерно, Илья-пророк выбирал доспехи из хорошего железа, к тому же натаскал с самых рослых рыцарей, на тех железа больше, а сталь лучше. Калика пофыркал, но помог сменить железо, а потом затянуть на спине ремни и укрыть их стальными пластинами.
Илья-пророк с интересом оглядел спрятанного в железо человека:
— Какой же интерес в такой драке?
— А теперь важна не сама схватка, а её результат, — объяснил Олег.
Томас подхватил свой Зу-л-Факар, а щит отыскал среди железа. Герб, правда, баронский, но, судя по когтям грифа, перьям на голове и синему полю, хозяин был отважным рыцарем, великодушным и добродетельным хозяином, рьяным охотником, неустрашимым в битвах и за пиршественным столом, а также умелым охотником на вепрей.
От самого порога конюшни равнина пугающе уходила в бесконечность. Только у виднокрая вздымалось следующее здание — остроконечная башня, тонкая, как вбитый в землю кинжал. Бесконечность мира подавляла величием и размахом.