Илья-пророк развернул колесницу. Из-под широкого сидения выглядывал тяжёлый молот с на диво короткой рукоятью. Молот казался не просто тяжёлым. В него словно бы вбили целую скалу сыромятного железа, вокруг молота прогибался воздух, а рукоять блестела от частой хватки могучей длани.
— Пора бы расстаться, — заметил Олег.
Илья-пророк показал острые, нестёршиеся зубы в жесткой ухмылке:
— Его время ещё вернется.
Хрустальная земля загремела под копытами, колесница исчезла в брызгах искр. Олег вздохнул, оперся о посох по-стариковски. Похоже, идти ему никуда не хотелось. Томас растерянно оглядывался:
— Это и есть рай? Наш рай?
— Это лишь небеса, — объяснил Олег, он приложил ладонь к глазам, всматривался в далекую башню. — А небеса, еще не есть рай… Рай — это сады Эдема. Там райские яблоки… мелкие такие, красные, как черешня, там вечное счастье… так говорят. А нам ещё дошагать до этого сада.
Сердце Томаса судорожно забилось, а в горлу подступил комок:
— Яра, конечно же, там?
— Будем надеяться.
— Но может оказаться в другом месте?
Олег озлился:
— Томас, разве я похож на того горелого, который её утащил?
Томас, усталый и раздраженный, сказал зло:
— А кто тебя знает… Прости, сэр калика, я срываю злость. Мне просто кажется, что чем дальше забираемся, тем всё безнадежнее. В аду побывали, надо же, с самим Сатаной схлестнулись, но там враг рода человеческого, а на что руку поднимаем здесь?
Олег молча зашагал, считая вопрос Томаса уже решённым. Томас некоторое время прожигал яростным взглядом спину уходящего отшельника. Калика слишком часто полагает, что всё понятно, что иначе и действовать нельзя, и всякий раз удивляется безмерно, если вдруг Томас начинает упираться.
Догнал, спросил почти враждебно:
— Но почему так пусто, хоть знаешь?
— Это первое небо, — объяснил Олег. — Над ним второе, до него всего пятьсот лет лететь… так по крайней мере объяснял Мухаммад Нимвроду. Ещё пятьсот до третьего, ещё пятьсот до четвертого…
— А всего семь? — перебил Томас. Он лихорадочно оглядывался. Калика кивнул, и Томас вскрикнул с мукой, — это же сколько лет? Я столько и не сосчитаю, не только не проживу! Разве что Яра где-то здесь…
Калика покачал головой. Взгляд зелёных глаз был суровым:
— Не думаю.
— Но ты-то знаешь, как добраться?
— Ещё нет. Но сюда добирались тоже не пятьсот лет.
Томас вздрогнул, вспомнил страшный и великолепный полёт на колеснице пророка, снова вздрогнул, как воочию увидев его разъярённое лицо:
— Как ты решился… разорвать на нём божественную хламиду!
— Да, — признался Олег, — рисковал… Больно красивая материя. Да и такой оберег… ныне просто застежку, в один день не скуешь. Я такой вообще не видывал. Свою я обронил там, у Сатаны.
— Да иди ты с застёжкой!
— А что не так?
— Откуда ты знал про шрам?
Олег шел задумавшись, а потом ответил таким тихим голосом, что Томас назвал бы даже благочестивым, если бы мог этого язычника причислить к христианам:
— Да это я его.
Томас ахнул, споткнулся, едва не упал:
— Ты?
— Давно, — ответил Олег равнодушно. — Очень… Там на боку есть шрам и постарше… А мой совсем свежий! Думал, помрёт. Ан нет, выжил.
Глаза Томаса полезли на лоб. Лицо калики было смиренное, он даже полузакрыл на ходу глаза, отдавшись мыслям о чем-то явно высоком. Томас с трудом перевёл дыхание, сглотнул пересохшим горлом. Да ладно, что там… Если Илья-пророк в прошлом наёмничал, то не должен держать зла на тех, с кем сражался. Сегодня с ними, завтра против них. Но сэр калика! Оставить шрам на груди самого Ильи-пророка…
Под ногами был хрусталь, прозрачный и звенящий под ногами, но дальше потянулся с вкраплениями, тёмный. Из ровного, как стол, плато торчали острые глыбы, а кое-где собирались в комья, образуя скалы. А когда впереди показалась целая гряда камней, Томас первый вбежал, удивленно вскрикнул.
Когда Олег подошел, Томас уже спустился вниз, присел и щупал рукой воду. Они были на берегу странного моря, бескрайнего и с такой прозрачнейшей водой, что Томас мог рассмотреть на дне мельчайшие камешки. Но нигде не заметил ни единой рыбешки, ни крабика, ни привычных водорослей.
Олег тревожно осматривался:
— Пойдем. Эту воду пить не станешь.
— Ядовита? — спросил Томас с сожалением. Он облизнул пересохшие губы.
— Пресная, — ответил Олег с отвращением. — Чересчур. Ни крупинки соли на весь этот океан.
Томас повел плечами:
— Это и есть хляби небесные?.. Гм, если отсюда изливаются все дожди, то одного не пойму… откуда здесь берётся? Должны бы все запасы вылиться. А там всё раскисло бы, а то и вовсе ушло под воду.
Он поймал на себе удивлённый взор калики. Тот вообще смотрел так, будто с ним заговорил надежный рыцарский конь:
— Хороший вопрос, сэр король. Не ожидал!.. Но вода сюда возгоняется с земли. В виде пара. Потому здесь такая чистейшая, что даже пить противно.
— Понятно, — просветлел лицом Томас. — Это всё равно, когда ты бываешь таким умным, таким умным…
Он не договорил, они уже взяли правее, постепенно удаляясь от хлябей. В блистающем мире всё ещё было пустынно, Томас невольно сравнил с переполненным адом, где стук и лязг со всех сторон, воздух переполнен запахами серы, смолы, пота, крови, где надо прятаться ежечасно, и то уши оттопчут, а здесь же воздух чист и свеж, всё блещет такой чистотой, что Томас уже начал щупать небритое лицо, щетина как у кабана шерсть, глаз подбит, рожа в таких кровоподтёках, что перепугает любого святого…
Олег мрачнел, скоро и Томас увидел, что ровное блистающее плато как гигантским мечом разрублено широкой трещиной. По ту сторону пропасти, примерно в полете стрёлы, пущенной умелой рукой, стояла стена радостно блистающего тумана. От камня, где остановился Томас, через пропасть тянулась длинная туго натянутая верёвка. Она исчезала, как обрезанная, в тумане, и у Томаса похолодело в груди, когда представил, что дальше верёвка может тянуться еще на несколько миль.
На этом волосяном мосту суетились кошка и собака. Кошка торопливо облизывали длинным языком верёвку, та сразу начинала блестеть масляно, а собака бросалась на кошку, с рычанием отгоняла, поспешно слизывала масло, а кошка тем временем смазывала верёвку в другом месте.
— Подлая тварь, — процедил Томас. — Зачем это она…
— Чтобы человек поскользнулся, — бросил Олег. — Кошка, тварь подлая, вредит человеку как может. Кошка — любимая тварь Сатаны. У любой колдуньи всегда кот при себе… А собака, понятно, слизывает, чтобы человек прошёл. Ты прошел, то есть.
— Я?
— Это мост в рай, — объяснил Олег. — Что-то мне мерещится, опять тебе не угодил.
— Конечно, нет, — ответил Томас нервно.
— А чем? То Сират не понравился, то вплавь не восхотел… Капризные короли пошли. А здесь что? А, собака бросится на шею? Обслюнявит, а то и вовсе свалит?
Томас пробормотал, глядя в сторону:
— Ну… вообще-то да. И кошек не люблю. Обязательно дам пинка, как всякий мужчина, а там никаких перил не видать.
— А зачем перила? — удивился Олег. — Безгрешный пройдет — не шатнется. А грешного грехи все равно утянут, что твои доспехи.
— Знаешь, сэр калика, — ответил Томас, разозлившись. — Я благородный рыцарь, у меня двенадцать поколений знатных предков… ты сам видел, какие мордовороты на портретах в холле, а ты хочешь, чтобы я как ярмарочный скоморох ходил по верёвке коту с собакой на потеху! Надо как-то по-иному… Дабы на коне, в полном вооружении, как и положено. Для знатных рыцарей должен быть другой вход! Не может быть, чтобы Господь бог знатных людей пускал в те же ворота, что и всякую чернь.
Олег внимательно поглядел на Томаса:
— Гм… Это в математике не бывает царских путей, а в религии… Ты прав, сэр Томас. Я ж вижу, как иерархи вашей церкви живут. И чем тешатся! Значит, и в ваш рай должен в самом деле быть иной путь, чем для всяких там простолюдинов. Как и на небеса мы попали несколько иначе, чем… гм… простолюдины.
Глава 3
Теперь небо нависало серое, сырое. Ветер дул в лицо холодный, промозглый. Томас едва удерживался от желания опустить забрало. Ветер проникал во все щели, взмокшая было рубашка стала холодной и отвратительной.
Под ногами всё ещё был мрамор, но постепенно терял белизну, стал рыхлым, незаметно превращаясь в обыкновенную землю. Сама земля казалась влажной, воздух колыхался серый, мутный, словно смотрели сквозь болотную воду. Вдали выступали плотные серые призраки, смотрели пугающе пустыми глазницами, расплывались клочьями тумана.
Когда впереди из земли выступили одинаковые холмики, Томас тоже решил, что почудилось, но Олег взял чуть левее, и Томас вскоре увидел, что мимо тянутся серые полуразрушенные могилы. Еще через сотню шагов услышали глухие удары, крики, постепенно выступили две фигуры. Томас даже вздрогнул от кроваво-красного цвета их тел, уже привык ко всему серому. Фигуры повыше человека, хотя и человеческие, но за спиной каждого трепетали такие же красные с оранжевым крылья!
Оба существа стояли по краям разрытой могилы. Со дна несся крик, а красные хлестали чёрными, как проклятие, бичами кого-то невидимого. Крик прерывался на краткий миг, затем снова взвивался от невыносимой боли до истошного визга.
Олег шел так же ровно, взор устремлён вперёд, красные волосы развеваются за спиной.
— Какой же это рай, — выдавил Томас с трудом. — Олег, разве в раю так лупят?.. Бедолага, кем бы он ни был. С него наверняка всю шкуру спустили.
Калика хмыкнул:
— Ты на свою ногу все не мерь, не мерь! Кому нравится поп, кому попадья, а кому-то и попова дочка. И кто-то вовсе предпочитает свинячий хрящик.
Томас посмотрел подозрительно:
— Но не попова ж собака? От свинячьего хрящика я бы и сам сейчас… Если таких пущают в рай, то я лучше пойду жить под мостом!
Олег на ходу косился на красных, хмыкал, по-славянски крепко чесал затылок. К ужасу Томаса вдруг свернул в их сторону. Красные гиганты лупить несчастного не прекратили, но Томас видел, как на загривках встала густая шерсть, а круглые глаза налились кровью при виде новой жертвы. Олег растопырил руки, будто собирался их обнять, пошевелил пальцами, мол, и в ладонях ничего нет, подошёл. Томас видел, как ему что-то отвечали, доносился только лютый рык и гарчание, словно псы дрались за кость, но язычник собачий язык вроде бы понимал даже лучше, чем благой христианский. Кивал, чесался, пожимал плечами, наконец безбоязненно похлопал одного зверюгу по плечу, мол, продолжай, а сам вернулся, зевая и почесываясь.