А Олег гаркнул в лицо старика:
— Ты кто?
Старик отшатнулся, но не от страха, а безмерного изумления:
— Меня всяк знает!.. А зовут меня Николаем-угодником…
Он поперхнулся, глаза полезли на лоб, ибо крепкие пальцы Олега ухватили за горло так, что даже Томас услышал скрип старческой кожи.
— Ах, так это ты?
Он бросил угодника на стену, тот ударился затылком, стал сползать на пол, но Олег мигом оказался перед ним, обе руки подхватили как пушинку, снова ударил затылком о каменную стену:
— Мерзавец! Мы все знаём!
Николай вскрикнул тонким заячьим голосом:
— Да, но что делать?.. Всевышний перестал что-либо делать! Он же с сотворения мира пальцем не шевельнул!.. Ну разве что два-три раза… по мелочи… да и то в древности!.. Мир брошен на произвол!.. А белый свет не может быть без хозяина…
Олег рычал как зверь, держа его за горло. Похоже, его самого ошарашило такое быстрое признание их врага. Зелёные глаза как два кинжала впились в красное, теперь багровое от удушья лицо:
— И этот новый хозяин — ты?
— Я не хотел, — вскрикнул Николай-угодник. — Мне самому быть бы только помощником! Но все указали на меня…
— Кто?
— Престолы, силы, серафимы, архангелы, власти… Ну, пусть не все, зато самые… Другие спят на ходу, а эти…
— А эти на ходу подмётки рвут, — рявкнул Олег, он снова ударил святого лбом, на стене пятна крови стали больше, струйки поползли по камням, ненадолго скапливаясь на стыках. — Мерзавцы…
Николай рухнул на пол, кулак калики весил со скалу, кровь брызнула из разбитых губ. Томас выхватил меч, вдруг да заговорщик попытается улизнуть, загородил дорогу. Николай обратил к нему искаженное мукой лицо:
— Я помню тебя, рыцарь! Разве не я подарил тебе лошадку?..
Томас замер, меч сразу потяжелел, лезвие опустилось к полу. Затем Томас отбросил меч и бросился к упавшему с воплем:
— Санта Клаус!
— Томас! — вскрикнул калика предостерегающе.
Он прыгнул на врага, озверелый, в глазах была безумная ярость, и Томас, в считанные мгновения поняв, что любимый Санта Клаус сейчас погибнет, качнулся навстречу, они сшиблись, помещение вздрогнуло, прокатился гул. Два тяжёлых тела рухнули как горы, круша и ломая всё, что попадалось под их могучие тела.
Калика пытался вырваться, Томас удерживал изо всех сил, а когда калика с яростью ударил Томаса кулаком в лицо, тот все равно держал, хотя в голове зазвенели колокола, а солёная кровь брызнула из разбитых губ.
— Не…дам…
— Дурак, отпусти!
— Ни…за… что…
Олег занёс кулак для второго удара, сокрушительного, но сбоку мелькнуло, захлопали крылья, их обдало порывом ветра. Олег в бессильной злости опустил кулак:
— Пусти, меднолобый… Эта сволочь уже удрала.
Руки Томаса разжались, но рыцарь не поднялся, лежа вытирал кровь из разбитого лица. В глазах его была ненависть.
— Мерзавец… — процедил он. — Язычник! Вот зачем пробрался в самое святое для истинного христианина. Но тут ты ошибся! Я тебе помешал, а теперь он вернётся со всем своим воинством.
Калика дышал тяжело, морщился, прижимал ладонь к левому боку. Между пальцами струилась кровь, алыми каплями падала на белые мраморные плиты.
— Да, — сказал он хрипло, — эта сволочь сейчас вернётся. Чем это он меня? Или это ты? Томас, он враг…
— Ты — враг!
— Нет, Томас.
— Врёшь! Почему говоришь это только сейчас?
— Я сам только сейчас понял. Томас, надо уходить.
Томас с трудом перевернулся, поднялся на колени:
— Нет, ты не уйдешь. Я тебя задержу.
Олег прокричал разбитым ртом:
— Ты еще не понял?.. Это и есть враг…
— Нет! — крикнул Томас так, что вздрогнули стены. — Ты его ненавидишь, как всё, что создано во славу Господа… Ненавидишь больше всех!
Олег поднялся, хватаясь за стену. Лицо было измученным, а голос внезапно упал:
— А ты?
— Я? — задохнулся Томас, набрал в грудь воздуха для крика, но опомнился, сказал ненавидяще. — Мне, как благородному рыцарю, отвратительна любая угодливость… даже от простолюдинов. Но у него это от слабости душевной, от желания всем угодить! Он и подарки детям разносит, а что от детей взять? Это не короли.
— Сегодня нет, — сказал Олег. — Сегодня нет… Хотя некоторые уже стали.
Томас насторожился:
— Что?
— Он уже получил силы больше, чем выказывает. Не заметил? У него нет врагов, а во всех христианских странах… а там народцу всё больше, уже поговаривают, что после смерти вашего бога, он сядет на его трон.
Томас закричал:
— Замолчи! Или я сам убью тебя! Господь Бог бессмертен, он не может умереть!
Олег отступил, в зелёных глазах стояла такая тоска, что Томас задохнулся от бури в груди, но пальцы лишь крепче сжали рукоять меча. Олег пошёл к двери:
— Будь здоров, сэр Томас.
— Ты куда? — крикнул Томас зло.
— Раз уж я здесь, погляжу, что за змеиное гнездо мы разворошили…
Томас выставил перед собой меч, направив остриё в голую грудь отшельника:
— Не выпущу. Это мой мир, я давал обет защищать. А ты — враг.
Олег покачал головой:
— А если попытаюсь?
— Убью, — сказал Томас. Он провел по губам шершавым, как тёрка, языком, повторил хрипло и убежденно. — Убью!
— А как же… дружба?
Томас вскричал как раненый зверь:
— Молчи! Сам знаешь, в мир пришло… нечто выше дружбы, выше кровных уз, выше всего! Наш Господь ревнив, он требует всего… и мы отдаем всё!
Олег смерил взглядом расстояние от кончика меча до груди, его зелёные глаза снова уперлись в Томаса:
— Ты уверен, что успеешь?
Томас ощутил в груди странное жжение. Острый конец посоха упирался ему в грудь, там блестела искорка. Мышцы отшельника были толстые, как сытые удавы. Страшное остриё пронзит стальной доспех как пленку бычьего пузыря. Взгляд калики печален, но Томас помнил, с какой холодной жестокостью язычник убивал и тут же забывал про жертвы.
— Рази, — выдохнул он со странным облегчением. — Может быть, и я успею… А нет, то сложу голову, защищая Пречистую Деву…
Внезапно в глазах Олега блеснула тревога, он чуть повернул голову. Томас тоже скосил глаза в ту сторону, и лишь когда в ушах прогремел страшный звон, когда оглох и ослеп от искр в глазах, понял, что подлый отшельник не родился отшельником, знает все хитрые уловки, а его, героя сарацинских походов, поймал на самом простом…
Он рухнул на пол, пытался ухватить противника, теперь уже противника, за сапог, но толстая подошва мелькнула перед лицом и пропала. Томас поднялся на четвереньки, тряхнул головой, в ушах звенели все колокола, словно сам себе саданул железным сапогом по железной голове. В глубине зала мелькнула фигура в звериной шкуре. Красные волосы развевались как пламя, что грозит сжечь весь… этот хехалот.
— Чёрт бы тебя побрал, — выкрикнул Томас яростно. — Я сам… своими руками привел врага престола Господа своего прямо в хеха… небесный дворец, полный благочестия и святости!
Рыча от стыда и бешенства, он поднялся, держась за стену, тряхнул головой, очищая взор. По мраморным глыбам сползали капли крови, его и Николая-угодника, он же Санта Клаус, а может и проклятого язычника. Стиснув челюсти, он собрал рыцарскую волю и достоинство в кулак, бросился с обнажённым мечом в руке через анфиладу залов.
Глава 12
Три или четыре величественных зала были пусты, ещё в двух он смял стражу. В голове была ослепляющая ярость, он помнил лишь, что кого-то рубил, кого-то просто сшиб так, что несчастный ударился о стену, где вспыхнуло, и на пол осел белоснежный хитон с множеством крыльев. Когда понёсся дальше, взрывая благоговейную тишь грохотом тяжёлых сапог, внезапно услышал негромкий вскрик:
— Эй, рыцарь!..
Он оглянулся, настороженный и злой, готовый увернуться как от брошенного дротика, так и летящей стрелы. В боковом коридоре возник высокий сухощавый серафим. Меч торчал из ножен, руки серафима были далеки от рукояти. Он приложил палец к губам, сказал так же негромко:
— Если ищешь женщину, то не здесь, не здесь…
— А где? — выкрикнул Томас во всю мощь легких.
Серафим поморщился, но всё же указал, правда, совсем в другую сторону:
— Третий зал… поворот налево… ещё двое ворот. Там на двери крылатый лев с бычьей головой…
Он не договорил, как Томас развернулся, стены замелькали, светильники слились в блистающие полосы. Двери распахивались как от пинка, хотя Томас иной раз вроде бы не успевал поднять ногу.
Мимо двери с крылатым быком едва не пробежал, тот похож разве что на толстого ягненка, но меч в руке протестующе дернулся, сделал слабую попытку вывернуться. Томас с ходу шарахнул ногой, створки распахнулись с такой силой, что от удара о стены посыпались драгоценные камешки.
Комната невелика, но украшена богато. Томас отметил это сразу, хотя взгляд зацепился за женскую фигуру, что стояла возле окна. Женщина повернулась лицом к нему, Томас вскрикнул потрясенно:
— Яра!
Она смотрела неверящими глазами. Вскрикнула как раненая птица, её руки потянулись навстречу:
— Томас! Ты… пришёл сюда с мечом в руке?
— Я пришёл за тобой, — ответил он с гордым достоинством. Подумал и добавил, — любимая.
Она кинулась к нему, вытянув руки, а он, отшвырнув меч, схватил в объятия, жадно целовал её волосы, её лицо, мокрые от слёз щеки, счастливые любящие глаза. Она вздрагивала и цеплялась за него, а в его сердце как пламя в горящей башне полыхала ярость. Как посмели держать против воли!.. Она не простолюдинка какая-нибудь, а урождённая княжна, а самое главное — невеста Томаса Мальтона, за доблесть и воинское умение избранного советом воинов королём!
— Я видел, как ты одевалась, — сказал он счастливо, — как ты вдевала нитку в иголку!
Она удивленно отстранилась:
— Что? Я со времён своего детства не держала иголку в руках…
— Но я же видел ясно, — начал он, сверху что-то зашелестело. Он всё ещё держал Яру, когда её глаза вдруг расширились, она уперлась ладонями в его широкую грудь, уклоняясь от горячих ищущих губ: