ежил мощный религиозный опыт и упоминал также о «выходе за пределы тела – в своем собственном мире». Его ощущение, что Фактор Х определяет его поведение, также вписывается в общий паттерн.
Результаты, показанные Рейдером при заполнении опросника, в сочетании с анализом Карлайла помогают понять, как фантазии и диссоциативные процессы облегчали у Рейдера компартментализацию без осознания нереальности некоторых его идей и ценностей. Исследование, связывающее склонность к фантазированию со способностью к диссоциации, указывает на то, что компартментализация возникла у Рейдера еще в раннем возрасте. Когда он, став взрослым, начал погружаться в свои извращенные фантазии, кьюбинг немедленно пришел ему на помощь. Это стало естественным продолжением детской способности играть роли. Как он сам говорил, «я был Роем Роджерсом».
Поскольку фантазийная жизнь спасала его от скуки, поражений и стрессов, он начал отдавать ей предпочтение. С каждым новым отторжением, унижением или разочарованием фантазии приносили все больше удовольствия. Это объясняет, почему Рейдеру так легко было переключаться между ролями без серьезного воздействия на психику. Это также указывает и на причины, по которым ему трудно сейчас озвучить данный процесс. Для него фантазирование было сродни дыханию. В вымышленном мире, где он не подчинялся никаким моральным законам, его поведение выглядело нормальным. Однако он все-таки знал, что у его поступков имеются этические и юридические последствия.
«Чтобы описать этот процесс, – говорит Рейдер, – лучше вспоминать факты или истории и смотреть, не проявится ли паттерн вроде переключения. Мы все испытываем что-то в этом роде день за днем, как-то справляемся и учим свой разум реагировать определенным образом. Переключение – это естественный способ защитить наш рассудок. Если происходит что-то ужасно печальное, мы плачем, ищем поддержки у других, и со временем боль ослабевает. Но полностью она не уходит, и какие-то новые события могут заново запустить прошлые мысли. В моих преступлениях были какие-то детали, даже зафиксированные официально, про которые я не вспоминал и не получал от них удовлетворения. И все равно они [эти детали] четко и ясно запечатлены в моей памяти. Достаточно одного такого воспоминания, чтобы я увлекся и начал думать, как получить удовлетворение.
У меня было много БДСМ-сценариев. Например, я использовал фотографии или открытки. Представлял себе жертв в силосных башнях или амбарах. Это были первые мои «переключатели». Сердце начинало биться чаще, если ночью я думал об убийствах. Мне приходили на ум подробности, особенно про тотальный контроль. Кажется, планирование и последующие события имели для меня большее значение, чем собственно убийства. Возможно, именно поэтому меня больше интересуют предметы, картинки и фантазии, и когда я говорю о людях, которых убил, то кажусь окружающим таким холодным. Ментальный блок, или механизм переключения, слишком силен во мне. Может, он есть у всех серийных убийц с детства? Может, мать-природа заранее учит нас переключению?
Все люди время от времени мастурбируют. Это нормально, но фантазии могут выходить из-под контроля, или могут появляться странные мысли – а иначе разрядки не достичь. Для меня справедливо и то и другое. Меня возбуждало БДСМ, но оно требовалось не всегда. Один особый человек, который любит меня и заботится обо мне, запах духов, фантазии о нас вдвоем – это тоже помогало. Думаю, большинство людей такие же. Но я мог использовать – и использовал – картинки или непристойные рекламы, чтобы возбуждаться. Наверное, это вписывается в теорию компартментализации. Меня спрашивали, было ли выслеживание и подглядывание необходимым и приносило ли удовлетворение. Нет, но как мечты и проявка пленок, вместе с проектами и непристойными рекламками, могло получиться так, что жертва попадала в беду еще до того, как все происходило.
Хочу сказать, что я могу любить близкого человека, например Полу или кого-то, кто мог бы занять ее место и к кому бы я привязался, и я никогда бы не подумал причинить такому человеку боль или заниматься БДСМ. Но у меня не было проблем с тем, чтобы возбудиться с незнакомой женщиной или с сексуальным объектом. Фантазии оживали. Проблема в том, что они порой заслоняют реальное событие. Помните Джейн Фонду в том шоу, очень сексуальном, «Барбарелла»? Когда ее насилует музыкальный автомат, а потом ломается? Вообще, это как раз фантазия из разряда БДСМ, и она меня возбуждала. Но я мог нормально заниматься сексом с женой.
Вопрос: если я социопат, то как я мог иметь нормальный секс? Если честно, я действительно могу иметь нормальные сексуальные отношения с женщиной. Мне не обязательно ее связывать или причинять боль. Ее реакции, ее любви и желания мне достаточно. Да, мысли о том, что я ее связываю и полностью контролирую, повышают мое сексуальное влечение. Наверное, мне следовало стыдиться своих мыслей, раз я понимал, что они нехристианские. Они были грешные и недостойные. Но искушение и долгие годы фантазий, даже о любимой, все-таки брали верх. Нет, я не все время был сексуальным хищником. Секс в Греции был нормальным (не с подружками, а с девушками из бара, как у большинства новобранцев в армии). В следующий раз я занимался сексом только на Окинаве и в Корее. В большинстве случаев секс был обычный, но я мог придерживать им руки за спиной или над головой и мог связывать – это очень меня возбуждало.
Есть пары, которые любят друг друга и наслаждаются БДСМ. Они разыгрывают свои фантазии. Я очень любил Полу и никогда не причинил бы ей вреда. Но временами я использовал сексуальные фантазии во время секса. Я никогда не просил Полу ни о чем, кроме нормальных сексуальных практик. Однажды я предложил, но она не захотела. Может, мне надо было [проявить настойчивость], потому что временами мне было трудно достичь оргазма. В таких случаях я прибегал к фантазиям.
В среднем возрасте любящей жены, самого ее наличия, для меня было достаточно. Да, я был серийным убийцей, но одновременно любящим мужем и отцом. Мои фантазии витали в других сферах. Компартментализация!»
Примерно в это же время мы с Рейдером обсуждали телевизионный сериал «Американцы», отчасти как метафору. Его снял Джо Вайсберг в годы правления Рейгана, в 1980-е, и там рассказывалось об Элизабет и Филипе Дженнингсах, офицерах КГБ под прикрытием, у которых было двое детей, Пейдж и Генри. Они изображали обыкновенную американскую семью. Поскольку они вели двойную жизнь, тема сериала очень заинтересовала Рейдера.
Он часто представлял себя шпионом и называл своих жертв «проектами». Он наслаждался чувством, что что-то знает и действует за рамками обычных законов. Он окружал свои «проекты» аурой шпионской миссии, даже придумывал коды. (Это напоминает поведение русского серийного убийцы, Андрея Чикатило, который, как знал Рейдер, считал свои нападения на мальчиков-подростков военной миссией.) Подобные особенности, утверждает Рейдер, придавали убийству сходство с фильмом или книгой и вызывали у него сексуальное возбуждение: «Ты идешь по лезвию бритвы. И никогда не знаешь, в какой момент тебя поймают».
Сериалы вроде «Американцев», с динамичным сюжетом и конфликтующим набором ценностей, подтверждают в глазах Рейдера возможность перемещения между двумя мирами – нормальной жизнью и жизнью серийного убийцы.
В сериале Дженнингсы живут в пригороде Вашингтона, округ Колумбия. Их сосед – агент ФБР Стэн Бимен. Их брак – часть прикрытия, но взрослеющие дети, Пейдж и Генри, вполне реальны (они уже считают себя американцами). Поскольку Дженнингсы должны в любой момент быть готовы к любым опасным заданиям, они владеют агентством путешествий: это позволяет им часто уезжать. Они прячут вещи от своих детей – в точности как Рейдер прятал кое-что от сына и дочери, но у такой секретности есть последствия.
Рейдера заинтриговала идея тайников Генри Дженнингса. Поскольку его родители часто отсутствуют, он чувствует себя брошенным. У него появляются свои секреты: он вторгается к соседям в дом и берет вещи оттуда. Рейдер тоже так делал. Он также проявлял понимание к персонажу, когда его тщательно продуманные планы не удавались: «Это очень раздражает. Я его понимаю – плохо, когда что-то идет не так. Ты мечтаешь о конкретном цветке, и это, конечно, утопия – тебе приходится импровизировать. План А летит к чертям. Ты нервничаешь. Я, например, злился на себя. Я потерял контроль. В следующий раз надо будет сделать по-другому».
Я обратила больше внимания на Пейдж, дочь-подростка. Она уверена, что родители обманывают ее. Когда она узнает об их тайной жизни, то испытывает такой же шок, как дочь Рейдера Керри, которая говорила репортерам, насколько ее потрясли новости об отце. Я использовала этот эпизод, чтобы подтолкнуть Рейдера к осознанию сходства, но он не захотел задуматься о нем. Говоря о длинном интервью Керри прессе, он сочувствовал ее боли, но одновременно наслаждался интересом СМИ к нему. Очевидно, после того, как расщепление становится привычным, даже обыденным, люди вроде Рейдера прибегают к нему практически неосознанно. Рейдер утверждает, что любит своих детей и в 1974 году пришел в восторг, когда узнал, что скоро станет отцом.
Возвращение к нормальной жизни
«Восторг от новости о том, что твоя жена беременна, разве это не признак того, что ты нормален и испытываешь нормальные чувства? Мы хотели обязательно со временем завести детей. Мы с Полой наслаждались моментом. В начале зимы 1974–1975 годов я работал в ADT, устанавливал пожарные сигнализации. Пола утром сказала мне, что идет к врачу. В обед она пришла, мы вместе поели в ресторане, и она сообщила хорошие новости. Мы оба были на седьмом небе!
В прошлом мы испытывали кое-какие проблемы. У меня выявили низкую активность сперматозоидов. Когда я получил работу на полный день в ADT, мы решили завести ребенка. Поле было двадцать шесть, мне – двадцать девять.
Брайан родился 26 июля 1975 года, во второй половине дня. Я был так рад – за нас самих и за наших родителей. Теперь мы стали настоящей семьей. С ребенком и работой у меня не оставалось свободного времени. Пола ушла с работы, чтобы растить сына».