«Когда я изучал тот квартал, то заметил, как она вечером заходила в дом. На стадии выслеживания ты ищешь жертву, и это может продолжаться месяцы или годы. Когда ты остановился на определенном человеке, начинается фаза преследования. У тебя может быть несколько потенциальных жертв, но ты предпочитаешь одну – и сосредоточиваешься на ней.
Я был в фазе выслеживания. Я мог поискать еще, увидеть кого-то и сказать: да, эта даже лучше. Да, именно она мне нужна, и тогда я отказался бы от первой раз и навсегда или оставил ее в качестве потенциального проекта».
Рейдер утверждает, что разрабатывал «проект за проектом» в основном в фантазиях. «Когда ты определился с выбором, ты переходишь к преследованию – то есть изучаешь дом и разные детали». Он фантазировал о женщине, которую преследовал, раз за разом прокручивал у себя в голове «как это будет. Проект «Охота на лис» был одним из немногих, которые прошли именно так, как я хотел. Я полностью все контролировал. Я по-настоящему его продумал. Нэнси Фокс привлекала меня как сексуальная жертва женского пола, как Брайт, поэтому, вероятно, я увлекся ею сильнее, чем многими другими».
Тот «проект» был «идеальным», потому что к Фокс не мог приехать бойфренд или другой нежданный посетитель. У Фокс не было собаки, и Рейдер сумел осуществить все, что задумал.
«Сначала я наметил ее, а потом проделал кое-какую домашнюю работу. Я залез к ней в почтовый ящик, чтобы узнать, как ее зовут. Просмотрел ее почту».
Он сказал полиции, что выяснил, где она работает (в ювелирном магазине Хельцберга), остановился там и рассмотрел ее. Позднее он утверждал, что узнал, где она работала, только когда новость попала в газеты.
«Фантазия усложнялась по мере того, как я приближался к избранной дате. Я тренировался. У меня дома, в уличном сарае, было окошко. Как у Фокс, оно крепилось на двух петлях. Дома я попробовал вырезать стекло стеклорезом, сначала заклеив скотчем, а потом выбить кружок рукой в перчатке: так получалось меньше шума и меньше осколков. Когда я вынул тот кружок, то смог легко отодвинуть запор и открыть створку. При взломе с проникновением возникает сильное возбуждение от того, что ты внедряешься на чужую территорию, тебя окружают новые предметы и запахи, разные незнакомые части дома с сокровищами, которые надо найти и взять себе. Это своего рода мысленное изнасилование. Я полностью понимаю грабителей – что их привлекает. Я совершил контролируемое проникновение гораздо аккуратней, чем у Брайт».
Рейдер выбрал дату, имевшую для него символическое значение; к тому же она позволяла ему уйти из дома под предлогом занятий в библиотеке. «Я припарковался к северу, возле другого жилого комплекса, в двух или трех кварталах, и пошел на восток, а потом на юг. Ночь была холодная. Под курткой я прятал пистолет и свои приспособления. Кажется, я ничего не нес в руках, чтобы не вызывать подозрений. У меня был только бумажный пакет с батоном хлеба, торчавшим оттуда. Я не взял камеру, потому что она была слишком большой, чтобы надежно ее спрятать. Она жила в южной половине дуплекса. В квартире на северной половине было темно.
Сначала я постучался, чтобы проверить, нет ли кого дома. Я изучил ее рабочий график и знал, что обычно она возвращается в одно и то же время. Я просто хотел убедиться. Никто не отозвался, поэтому я огляделся, прошел на задний двор и перерезал телефонный провод. Я вырезал кружок стекла, вынул его и проник на кухню, чтобы дождаться ее.
Я помню, у окна там стояла рождественская елка. Меня поразила чистота в доме, и почему-то я почувствовал больше власти – как будто у меня полный контроль над этой женщиной и над ее вещами.
Она пришла. Она изумилась. Она спросила, что я тут делаю. После первоначальной стычки я сказал, что постоянно езжу с места на место и что не причиню ей зла. У меня сексуальные проблемы. Я хочу секса. Я свяжу ее и сделаю фото. Она сняла куртку. Кажется, куртка была белая или молочного цвета. Когда она отложила куртку и закурила, я сел на диван, а она – в кресло в западной части комнаты. Она была расстроена.
Мы немного поговорили. Я обыскал ее сумочку, отложил то, что хотел взять себе, и тут она сказала: «Ладно, давайте покончим с этим, чтобы я могла позвонить в полицию». Этим она решила свою судьбу – сказав, что собирается обратиться в полицию. На мне не было маски, я сидел с открытым лицом. Я должен был ее убить.
– Можно мне в ванную? – спросила она.
Я ответил:
– Да.
Она пошла в ванную Я что-то подложил под дверь, чтобы она не могла запереться, и следил за ней, а сам раздевался. Когда она вышла, я сказал, чтобы она разделась тоже. Она оставила свитер. Я начал его снимать. Она попросила меня этого не делать, и я не стал. По какой-то причине она хотела, чтобы я оставил открытой дверь спальни, и я послушался ее. Тут есть связь с другими случаями, когда я исполнял просьбы жертв.
Я сковал ее наручниками, вывернув руки за спину. Я положил ее на кровать, потом связал ноги и сунул в рот кляп. Я спросил, занималась ли она когда-нибудь анальным сексом со своим парнем. Я не собирался заниматься с ней нормальным сексом или содомией. Я не пользовался тогда презервативами, меня больше интересовало ментальное изнасилование или содомия. Это было все, что я хотел получить от связанной жертвы. При удушении сразу наступала разрядка – пока жертва еще боролась.
Я забрался на нее сверху, а потом взял ремень (мой или ее) и задушил ее ремнем».
В зависимости от того, кому был адресован его рассказ, Рейдер по-разному описывал то, что произошло далее. По одной версии Фокс умерла быстро. Но показания, которые он дал полиции, больше напоминают его рассказ мне: «[Фокс потеряла сознание]. Я привел ее в чувство и немного пошептал ей на ухо. Я сказал, что я – ВТК, что я плохой парень. [Это] как раз пытка. Ты лежишь связанная и знаешь, что с тобой что-то произойдет, но ничего не можешь поделать. Это моя пытка». Для Рейдера Нэнси Фокс была жертвой в стиле Глатмена – она знала, что смерть вот-вот наступит. Фокс пыталась сопротивляться, но Рейдер был сильнее. Она схватила его за мошонку и сдавила, надеясь, что он ослабит хватку, но «на самом деле я возбудился еще сильнее.
Я снял ремень и завязал ей на шее чулки, очень крепко, а потом снял наручники и руки тоже связал чулками. Кажется, я связал ей щиколотки, если еще не сделал этого раньше, кажется, да. В этот момент я стал мастурбировать на ее голубую ночную сорочку. Это было как с Джозефиной Отеро. Я был слишком возбужден, чтобы сдерживаться. Голубой – один из моих любимых цветов, и он идеально подходил к этой сорочке.
Пока она умирала на кровати, я обыскал ее шкафы и сумочку. Я оделся и прошелся по дому, собирая кое-какие ее личные вещи. Я сохранил несколько нарядных предметов одежды и украшения. Почему-то украшения меня особенно привлекали. Это личные талисманы, ценные для человека. Может, так проявлялся мой «ген викинга», а может, я был обыкновенным вором. В большинстве других домов я сильно торопился, а тут у меня было достаточно времени. Случалось, я закладывал украшения в ломбард, только не в Уичито, чтобы полиция не нашла.
Я взял себе на память ее водительские права и хранил потом в Тайнике. Это был мой фирменный знак, важный для сценария со связыванием и убийством жертвы. Личные вещи усиливают сексуальное возбуждение – особенно женская одежда».
Рейдер подумывал о том, чтобы подарить одно из украшений Фокс своей жене. «Я подумал, нет, я не буду дарить его жене, это слишком жестоко. Я прикидывал, не подарить ли его дочке. Может, и подарил. Но вряд ли. Кажется, оно до сих пор у меня». Он взял также кое-что из белья. «С ним я позднее мастурбировал». Он называл Нэнси Фокс хорошей домашней девушкой. «А я, такой странный парень, вот так с ней поступил.
Я прибрался в доме, чтобы устранить все следы, все проверил, выпил воды, включил на полную отопление и ушел. Я сложил ее вещи в наволочку вместе с содержимым сумочки. Выйдя через входную дверь, я спрятал их под ближайшим кустом. Пока я шел к машине, у меня в руках не было ничего, а может, был тот пакет с хлебом из «Диллонс», на случай, если остановит полиция. Потом на машине я вернулся и забрал наволочку. Я позвонил Поле из телефона-автомата и сказал, что у меня сломалась машина, поэтому я задержусь.
Вещи, которые я унес, я хранил в уличном сарайчике, за фальшстеной. Позднее я закопал их под домом в специальном контейнере. Чулки всех цветов я использовал для самосвязывания, бондажа, как маску на лицо, душил ими себя и мастурбировал на них».
На следующий день, чтобы спровоцировать шумиху в прессе, Рейдер решился сам позвонить в полицию. Хотя звонок был коротким, его голос записали на пленку.
«Наша бригада часто останавливалась в кафе близ сельскохозяйственного рынка на пересечении Сентрал и улицы Святого Франциска. Там рядом был телефон-автомат. Сильно возбужденный, я сделал звонок, но это было глупо, потому что я приехал на фургоне компании. Позднее полиция проиграла мой голос [в телевизионных новостях]. Я гадал, не узнает ли кто меня по нему. Я каждый раз потел, когда слышал ту запись.
Я держал трубку телефона через платок. Это, наверное, меня и спасло; еще и голос звучал глухо, и оператор даже попросила меня повторить адрес. Я не знаю, почему оставил трубку висеть, возможно из-за нервов, но так номер можно было отследить. А может, я опять играл в кошки-мышки! Такие вещи делают только в молодости, по здравом размышлении их делать не будешь. (Однажды я позвонил в полицейский участок из дома, когда был пьян, но меня не восприняли всерьез».)
Рейдер сам инициировал расследование, потому что хотел услышать о себе в новостях. «Я приходил в восторг, когда читал [про то, что сделал] в газетах. Ты сидишь перед телевизором, а там говорят о тебе. Это здорово возбуждает.
Я был бригадиром, начальником бригады, и мы работали в одном доме на Норт-Вако. В то утро, привезя бригаду на место, я вернулся в офис, чтобы взять все необходимое для следующего заказа. Пока я ехал назад, по радио передавали новости об убийстве».