— Ты имеешь в виду эту переводчицу из ГЭКС Галку? Ты ведь о ней ничего не знаешь. А колония наша все знает. Она мужа себе ловит.
— Зина! Не надо сплетен! Очень этого не люблю. Там, где мадам Рудая сунула нос, — жди хорошей полновесной сплетни. И кто ее выбрал в женсовет? Слепые, что ли, наши женщины? Посадили себе на голову урядника. Она вас и жует.
— Никто ее не выбирал, она сама влезла и стала проявлять инициативу по воспитанию молодых жен офицеров. Профсоюзному начальнику понравилась напористая воспитательница. Она и его захомутала, ей платят двадцать пять фунтов.
— Я вот на нее настучу Пожарскому, а лучше Рудакову — о селедке и о мутонах. И как она подрывает доверие к СССР.
— Ничего ты не стукнешь, — вздохнула Зина. — Так как насчет Нади? Дай мне обещание, что сегодня будешь в кино, и я тебя познакомлю, — вернулась она к своей цели.
— Ладно. Буду. Что там показывают? «Свадьбу в Малиновке»?
Пока мы разговаривали с Зиной, я заметил, что мимо уже второй раз прошла Галка. Наверное, хочет встретиться со мной, но при Зине не решается подойти, зная ее острый язык. Последний раз мы виделись неделю назад, но свидание наше было довольно прохладным. Наверное, поостыли друг к другу. Значит, с женитьбой на ней у меня ничего не выйдет. Прощай карьера торгового советника или дипломата. Правда, я не очень-то расстроился. Тем более что ОБС — одна баба сказала — замалековский телефон (устное народное творчество женщин совколонии) донес, что Галка с успехом заполняла пустоты, образовавшиеся в некоторые вечера моей шпионской занятости, одним капитаном, который ухитрился обмануть жену и провести с ней ночное время. Однажды я их видел в «Оберж де Пирамид», в ночном клубе, но я не какая-нибудь дешевка, чтобы нагадить этому капитану. Его и без моего участия сожрут «фальконы» и «иглаулы» Визгуна, как только застукают в запрещенном месте и в запрещенное время.
С Галкой встречаться не было никакой охоты, но очень захотелось повидаться с Изольдой, просто стало невмоготу. Я решил, что очень умный и хитрый и смогу с ней встретиться без чьего-либо присмотра, а главное, без ведома Визгуна. Поймал такси и поехал на конспиративную квартиру. Там переоделся, бесшумно выбрался через окно на черный ход, спустился во двор и, выждав несколько минут, выскользнул на соседнюю улицу. В небольшой лавочке выпил свежего апельсинового сока и воспользовался платным телефоном. Долго шли гудки в квартиру Изольды, но безрезультатно — возможно, куда-нибудь ушла. Тогда я решился позвонить в испанское посольство и навести справки, где ее найти. А вдруг она на работе? Я позвонил в консульский отдел, чтобы узнать, как мне связаться с мадам Лакрус.
Чиновник консульства лаконично ответил, что ее нет. Я стал настаивать и попросил дать мне ее телефон, чтобы позвонить позже. И получил ошеломляющий ответ, что Изольда уехала в Испанию, и произошло это сразу же на следующий день, как мы с ней провели любовную ночь. Что-то в ее поступке было странным и нелогичным. Мы расстались на рассвете, и не было даже намека на ее отъезд. Она оставила мне телефон и сказала, что если я захочу ее увидеть завтра, то могу позвонить в консульский отдел. Вот и позвонил. Я снова набрал номер консульства и услышал голос того же чиновника.
— Извините, — вежливо обратился я к нему, — у нее что-нибудь случилось дома? Она так внезапно уехала.
— Это вызвано служебной необходимостью, — сухо ответил чиновник, пытаясь пресечь мои вопросы.
— Когда она вернется? — с надеждой поинтересовался я.
— Она сюда больше не вернется. Извините, сэр! — И он положил трубку, не желая больше распространяться на тему Изольды Лакрус. Странно, что он даже не поинтересовался, кто же ее разыскивает.
Исчезновение Изольды было тревожным признаком: либо она выполнила задание разведки, либо меня с ней засекли, и ее срочно изолировали.
Утром позвонил шеф и обрадовал, что целая группа советских туристов вечером едет в Асуан в долину Смерти Королей.
— Поедешь с нашим представителем посольства, — добавил он. — Старшую группы предупредили.
Голому собраться — надеть поясок. Я покидал в сумку плавки, шорты, спортивные итальянские туфли, носки, полотенце, бритву, кое-какие мелочи, бутылку виски «Джонни Уокер» — и был готов.
Визгун приехал за мной за пятнадцать минут до отправления поезда — конспирация, все конспирация — и отвез меня на вокзал. Нам предстояло ехать в спальном вагоне со всеми удобствами. Я взял из машины сумку и прошел в свой вагон. В купе мы оказались вдвоем с миловидной женщиной лет сорока. Везет же мне на старушек, усмехнулся я мысленно, хотя мне было приятно такое соседство: как-никак, а ехать всю ночь и день. Только наша советская безалаберность и беспардонность могут допускать, чтобы в двухместном купе ехали мужчина и женщина, притом совершенно чужие. Если в Союзе можно, то почему нельзя за границей? Советский человек должен всегда оставаться высокоморальным человеком, не важно, что рядом едет миловидная женщина, и притом еще не старая.
— Юлия, — представилась она с лукавой улыбкой и протянула узкую ладонь. С этой минуты я был для нее «представитель». Она прекрасно понимала, что я представляю, и, кажется, хотела бы сразу установить доверительные отношения. Сейчас от меня зависело, поедет ли она еще раз за рубеж старшей группы или вообще никогда не поедет, если я стукну на нее, расскажу про нее какую-нибудь пакость. Заграницу ей закроют до конца ее дней, да еще и детей пускать за рубеж не будут, оттого что их мамочка за границей откалывалась от группы, доверительно беседовала с арабом по-английски, в то время как никто в группе не знал языка, а может, гуляла вечером по улицам Каира и Александрии. Одним словом, могу на нее столько вывалить дерьма, что запах останется на всю жизнь. Поэтому сегодняшней ночью она захочет со мной переспать во что бы то ни стало, тогда и уедет чистенькой, пользующейся доверием всех органов: КГБ, ГРУ, ЦК КПСС. А это в нашей организованной жизни самый важный фактор, это есть «идеологически и морально выдержан», честь тебе и хвала, красную книжечку не замарала. Поэтому для всех она Юлия Ивановна, а для меня решила «просто Юля», а я для нее Анатолий.
Только мне как-то противно все это, в действительности у нас с ней никаких симпатий друг к другу еще не зародилось, а я, выходит, ее просто изнасилую с помощью перспективного дерьма в ее биографии. Короче, или я тебя задушу, курва, или снимай штаны. Лучше уж снять штаны, чем лишиться доверия там, наверху, у судьбоносителей. Как бы сделать так, чтобы мы проявили друг к другу симпатию? Тогда никаких проблем.
— Юлия, я бы с кем-нибудь из женщин поменялся местами, чтобы вы не чувствовали себя неловко, — заикнулся было я.
Но Юлия сделала круглые глаза — они у нее были зеленые и очень красивые. Потом надула губки и отвернулась к окну.
— Вы и в Советском Союзе так ведете себя в поезде? — поддела она ехидно. — Может быть, вам неприятен мой запах? — Это было уже слишком — даже я покраснел от неловкости.
— У меня духи «Кристиан Диор», а мыло «Камей», помада итальянская, и ноги я мою два раза в день. — Видимо, я ее сильно задел своим пренебрежением — именно так она истолковала мое желание перейти в другое купе и сейчас просто мстила мне. Как это я, молодой парень, не мог заметить ее прелестей четвертого размера.
Я извинился, и инцидент был исчерпан, но мысль о насилии с моей стороны и проституции с ее все же не исчезала, хотя она и представляла собой тесную связь с Родиной, и от нее должно пахнуть родной землей и воздухом.
Часов в десять вечера, когда за окном опустилась ночь и туристам смотреть было нечего, Юлия пошла проверить свой гарнизон. Я сопровождал ее, и она представляла меня как сотрудника посольства, которому можно задавать вопросы. В группе было всего пятнадцать человек, почти все женщины и две молоденькие девушки серенького цвета, но с чрезвычайно любопытными глазами — ясно, что от этой поездки они ждали гораздо больше, чем другие.
Гарнизон был на месте, готовился ко сну, поэтому мы могли себе позволить расслабиться: Юлия вытащила бутылку «Московской», что должно было меня соблазнить, добавила сюда полбуханки черного хлеба и поставила на столик баночку с тихоокеанской селедкой — несомненно, она знала наши вкусы и привязанность к Родине. В советской колонии было уже так принято, что новички привозили с собой черный хлеб и селедку и устраивался той — праздник: пили и ели всяческие деликатесы, но обязательно всем на первую закуску доставался бутерброд из ломтика черного хлеба и селедки. Это уже было традицией.
Я тоже внес свою лепту в наш ужин и поставил на столик бутылку виски, но восторга у Юлии не вызвал.
— Мы привыкли к нашей добротной «Московской». Я ведь работник центрального аппарата ВЦСПС, а мы там знаем толк в выпивке и закусках.
«Как хорошо быть профсоюзом! Как хорошо быть профсоюзом!» — прицепилась ко мне дурацкая фраза, неизвестно как родившаяся.
«Московскую» мы выпили в три приема. У Юлии ни в одном глазу — чувствовалась школа коммунизма. Правда, я тоже держался на высоте и по старой шпионской привычке сходил в туалет и вытравил из желудка алкоголь.
Потом мы принялись за виски. Полстакана было достаточно, чтобы она опьянела. Оно конечно, это ей не привычная профсоюзно-«Московская». Во всяком случае, сама и раздеться уже не могла, меня попросила помочь. Я проявил себя настоящим джентльменом и не отказал даме, в ее невинной просьбе. По ходу этого процесса я обнаружил, что она носила корсет «грация» французского изготовления и затягивалась им, чтобы подчеркивать свою стройную фигуру и грудь четвертого размера. Я освободил ее от этого «бронежилета», и обнаружился отвисающий, с признаками целлюлютоса живот.
Утром она тоже, не стесняясь, попросила меня затянуть ей «грацию». Надо сказать, она довольно ловко упрятала эти свои прелести под костяшки корсета.
Завтракали мы тем, что отложили с вечера во время выпивки. У Юлии был с собой бразильский растворимый кофе. Я посигналил, и проводник принес нам кипятку. После двух больших чашек я почувствовал себя в своей тарелке. Юлия отправилась проверять наличие своего гарнизона и вскоре вернулась довольная и успокоенная.