тво». В ноябре 1961 года самый молодой командир дивизии в истории Германии умер от разрыва сердца, оставив жену и пятерых детей.
Курт Майер воевал в Голландии, Франции, Греции, России, затем снова во Франции, где был пленен. Причиной таких «путешествий» автор называет ущемление немцев условиями Версальского договора, унизившего Германию после Первой мировой войны. Не слишком ли увлеклись гордые тевтоны в реабилитации ущемленного самолюбия? Сухопутные силы воевали от полярных широт Норвегии до пустынь Северной Африки, а флот на юге и того дальше забрался — аж к Латинской Америке!
В качестве командира разведывательного танкового батальона бригады (позже доведенной до дивизии) «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» Майер три года воевал в России. Достаточно любопытно взглянуть на его видение ситуации. Из советских полководцев единственным, удостоившимся упоминания с положительной оценкой, стал Маршал Советского Союза Семен Буденный. Для нас, воспитанных в духе пренебрежения к данному персонажу, это покажется странным. Однако немцы справедливо считали Буденного родоначальником современной войны — ведь именно он создал Первую конную армию (никто в мире до него такие ударные формирования образовывать даже не пытался), которая первой в больших масштабах стала применять глубокие охваты, захождение в тыл…
Красноармейцы, по словам Майера, периодически совершают злодеяния в отношении пленных немцев: отрезают им половые органы, обливают раненых на стуже холодной водой, бросают связанных людей под гусеницы танков. Никто не спорит: стороны в той войне были обоюдно жестоки, доходило и до откровенно садистских преступлений. Но если в Красной армии такое поведение носило несистемный и эпизодический подход, то у немцев подобное отношение было поставлено, как говорится, на поток. И уж тем более в войсках СС — именно по этой причине «элитные» солдаты сплошь и рядом после пленения совершали «попытки к бегству», пресекавшиеся пулей.
Взять, например, совершенно людоедский приказ «О комиссарах», по которому немедленному расстрелу подвергались взятые в плен коммунисты и политработники. Он был обязателен не только для гитлеровских «гвардейцев», но и для обычного вермахта. Но «Panzermeyer» об этом даже не упоминает.
Зато сами красноармейцы в плен идут, по его словам, чуть ли не с удовольствием (такое действительно было на Западной Украине, да и то недолго, — пока «западенцы» не увидели, как с ними обращаются в лагерях). Только за первый год войны разведбат Майера, судя по приводимому им количеству людей и техники, пленил полноценные стрелковую и танковую дивизии противника. Это, конечно же, нонсенс. Во-первых, разведке, кроме языков, пленные не нужны, наоборот, они становятся обузой для выполнения непосредственных обязанностей. Во-вторых, если бы каждый немецкий батальон совершал такие эпические подвиги, к 1942 году в СССР попросту бы не осталось, кому и на чем воевать. Правда, таким самовосхвалением грешат ветераны всех стран. Так, например, почти у каждого советского танкиста есть на счету подбитая самоходная установка «Фердинанд», хотя за годы войны их было выпущено всего 90 штук.
Все оборонительные бои у «панцерного» Курта против Красной армии заканчиваются огромными потерями и тяжелыми поражениями для последней. Непонятно только, как постоянно «побеждающие» немцы к 1943 году откатились от Кавказа до Днепра. При этом из-за постоянной нехватки в подразделениях людей (а по сути — из-за больших потерь) командир жалуется на невыполнимость поставленных задач и дикое физическое и моральное перенапряжение личного состава.
Жалобы Майера на холод, снега и вьюги вызывают злорадство. Спрашивается, зачем вы поперлись в страну, где полгода зима, без теплых кальсон? Сидели бы дома, у теплого камина, пили шнапс.
Летом 1943 года после окончания тридцатидневных курсов полковых командиров Курт Майер направлен в формируемую 12-ю дивизию СС «Гитлерюгенд» в качестве командира полка. Суть ее создания: назначить на командирские должности опытных фронтовиков-эсэсовцев, а личный состав набрать среди воспитанников одноименного молодежного движения, не достигших еще призывного возраста. Все патриотические «телеги» о рвущихся на фронт подростках на самом деле вскрывают проблему Германии того времени: потери на фронтах оказались настолько велики, что из взрослых «под ружье» ставить было некого. В СССР воевали тысячи мальчишек — прибавляли возраст в военкомате, были воспитанниками частей, юнгами, партизанами. Но до того, чтобы формировать из них подразделения (пусть не лгут создатели фильма «Сволочи») и уж тем более — целые дивизии — «сталинский режим» не додумался. Немцы в этом вопросе оказались «впереди планеты всей» — правда, не от хорошей жизни.
А ведь эти ребята были, по сути, будущим нации. В свои 17 лет воспитанники «Гитлерюгента» физически и интеллектуально ничем не уступали взрослым солдатам — настолько серьезно велась их подготовка. Но, прикрываясь лозунгами о решительной борьбе за выживание, из них — причем добровольцев — создали танковую дивизию, которая одной из первых приняла на себя высадку союзников в Нормандии. Через полгода из-за огромных потерь часть пришлось переформировывать. К концу войны из 21 300 человек личного состава, имевшихся в дивизии на декабрь 1943 года, в плен западным союзникам сдались оставшиеся в живых 455 солдат и офицеров и один танк.
Мемуары Курта Майера стоят особняком от воспоминаний других немецких ветеранов. Во-первых, их отличает живой язык. Во-вторых, он был первым, кто попытался показать разницу между карательными частями и боевыми подразделениями СС. В-третьих, он успел побывать и в танковой башне, и за штабным столом дивизии, поэтому его взгляд на войну более широк. Ну а то, что он был врагом… По моему глубокому убеждению, даже противник имеет право поделиться своим видением произошедшего и сказать слово в свое оправдание.
Олег Шаргунов.
Польша
— Внимание! Танки, вперед!
До этого момента мы стояли замерев, не в силах оторвать взора от секундной стрелки часов. Сигнал получен, и все вокруг срывается с места — нас уже не удержать.
В робком свете занимающегося утра ревут танковые двигатели. Ускоряя темп, мы несемся к границе. Напряженно вглядываюсь вперед — в любой момент можно ждать смертоносного снаряда противника, пытающегося преградить нам путь на восток. И вот — у нас над головами раздается свист, шипение, завывание. Но опасность лишь подстегивает нас, придает нам силы и дальше нестись вперед, каждым нервом ощущая стремительный порыв. Мимо проносятся бойцы наших штурмовых групп, краем глаза замечаю, как они, подбежав к пограничным заграждениям, забрасывают их связками гранат. Пулеметный огонь прочесывает дорогу впереди, вспышки разрывов снарядов указывают нам цель атаки. Танки на полном ходу врываются в городок под названием Гола. Мост через реку Просну — уже подготовленный поляками к подрыву — захвачен нашей штурмовой группой целым и невредимым. Несколько минут, и населенный пункт в наших руках. Польские солдаты в панике выбегают из укрытий и траншей и, подняв руки вверх, направляются к нам. Наверняка даже не успев понять, что война для них окончилась, едва начавшись, заняв от силы десять минут.
Я стою над трупом польского офицера. Оборвавшая его жизнь пуля попала ему в шею. Из раны, пульсируя, сочится кровь. Да, это война! И вид погибшего со всей отчетливостью заставляет помнить о ее ужасах.
Но — не останавливаться! Дальше, дальше! Расщепленные взрывами упавшие деревья, окутанные дымом дома затрудняют продвижение, ухудшают видимость. Сгустившийся у земли туман смешивается с гарью.
Штаб полка меня не привлекает — я подкрадываюсь к окраине местечка Гола, а после этого бросаюсь вдогонку разведывательному дозору, следующему на БМР[3] Вообще-то у меня, как у командира истребительно-противотанковой роты, совершенно иные задачи. Но вероятность, что неприятель бросит в прорыв танки, мала, и поэтому мою роту разбивают на отдельные батальоны. Подобная практика никак меня не устраивает, и я решаю тайно следовать за танками. В танковых войсках я с 1934 года, я изучал танковое вооружение в Деберице/Эльсгрунде, позднее и в Вунсторфе/Цоссене, а теперь меня вдруг взяли да перебросили в истребители танков, короче говоря, отстранили от дел.
Еще не успевает осесть висящая в воздухе пыль, как сразу же за Хрошчином обнаруживаю два наших тяжелых разведывательных бронеавтомобиля и взвод стрелков-мотоциклистов. БМР медленно вползают в туман. Видимость — хорошо если 300 метров. Внезапно тишину прорезает хлесткий выстрел польского противотанкового орудия. И сразу же начинает дымиться первая бронемашина. Ее гусеницы не успевают замереть, как поляки поджигают и вторую. Обе БМР застывают на месте примерно в 150 метрах от неприятельского орудия. Позиции, надо отдать должное полякам, замаскированы очень умело. Броню прошибает еще один снаряд, потом еще один. Пулеметная очередь заставляет нас залечь. Из-под брони доносятся стоны оказавшихся в ловушке солдат. Мы ничем не можем помочь и вынуждены смотреть на этот кошмар со стороны. С каждым прошивающим броню снарядом предсмертные вопли раненых товарищей становятся громче. Мы пытаемся добраться до танка, чтобы вытащить из зоны огня противотанковой пушки хотя бы успевших выбраться солдат. Но поляки не дают нам подойти к танку — враг ведет непрерывный пулеметный огонь. На наших глазах пули превращают в кровавое месиво сразу нескольких человек. Стоны уже едва слышны — я лежу на груде щебенки и оцепенело смотрю, как из щелей первого из подбитых танков струится кровь. Я не в силах шевельнуться, будто парализован. Мне до сих пор не довелось видеть ни одного из сражающихся поляков, а на моих глазах погибло несколько моих боевых товарищей.
Вдруг из тумана выныривает польская конница. Поляки несутся прямо на нас, невзирая на очередь, которую я даю по ним из автомата. Лишь когда в бой вступает взвод стрелков-мотоциклистов, когда удается подстрелить нескольких лошадей под всадниками, кавалеристы поворачивают и исчезают в тумане. Артиллерия ведет обстрел расположенной прямо перед нами высоты, а батальон мотопехоты атакует вражеские позиции. Молодые солдаты действуют как на полигоне, не страшась ни пулеметных очередей, ни артобстрела. Пространство на подходах к высоте простреливается, но и это не пугает бойцов, они наперекор всему неумолимо приближаются к противнику. С изумлением наблюдаю эту почти бесшумную атаку. С точностью управляемых механизмов гренадеры устремляются вперед. Поляки, не устояв перед их натиском, спешно покидают позиции. Наступление неукротимо продвигается вперед, ему не помеха ни попытки неприятеля оказать сопротивление, ни рельеф местности. Каждый из этих прекрасно обученных солдат убежден в справедливом исходе этой войны и без раздумий готов пожертвовать собой ради восстановления законных прав нашего народа. Но, несмотря на воодушевление, поле битвы не оглашается победными криками. Не сомневающиеся в серьезности и правоте поставленной перед ними задачи молодые люди