: Значит, при армии штрафные роты создавались, а при фронтах батальоны. А Вы как попали в штрафбат? За какие прегрешения?
Пыльцын А.В.: Командный состав штрафных подразделений подбирался из числа лучших офицеров, в основном из числа тех, которые уже имеют боевой опыт. Когда нас отбирали в штрафной батальон, в нём после тяжелых боев были большие потери. Приехал офицер, представитель штаба батальона, отобрал 18 человек, из них 17 были после излечения по ранению или из фронтового резерва, а я один без боевого опыта. Видимо, понравился: дальневосточник, сибирские корни. Парень вроде был подходящ и по росту, и по телосложению. Да ещё на Дальневосточном Фронте служил… И когда этот офицер здоровался со мной, я ему пожал руку и он почувствовал, что и в руке сила есть. Посмотрел личное дело: училище закончил с отличием, хоть полгода учился, но уже на лейтенанта, физически развит. У нас тот, кто учился не отлично, получали звание младших лейтенантов, а мы, отличники, получили лейтенантское звание. А то, что отец у меня был репрессирован, у него не вызвало никаких вопросов. Вот и взяли меня в штрафной батальон. Но взяли сначала командиром взвода разведки, потом командиром стрелкового взвода, потом командиром роты автоматчиков. Командиром роты в звании майора и закончил войну в Берлине.
Степанов А.Д.: Александр Васильевич, я опять обращаюсь к этому сериалу: как мне кажется, большинство молодых нынче книг не читают, увлекаются интернетом, а в этом фильме показывают, что и продовольствие, и вооружение по остаточному принципу распределялось.
Пыльцын А.В.: Ничего подобного. И продовольствие, и вооружение наш батальон, как и все другие штрафные подразделения (я думаю, что это общая картина), снабжались, как и остальные части фронта, по установленным штатным расписаниям. Кроме того, вооружение мы получали более совершенное, и даже раньше, чем обычные стрелковые части. Конечно, ведь штрафбат направлялся на самые ответственные участки — надо было оборону противника пробивать. А чем — плохим или устаревшим оружием? Или как Михалков в своем фильме вооружил штрафбат…
Степанов А.Д.: Палками?!
Пыльцын А.В.: Да, с черенками от лопат на войне не возьмешь ничего! Надо иметь хорошее оружие, и, кроме того, штрафной батальон — это офицеры. Они все умеют, каждый из них прошел подготовку, закончил какие-то курсы. Это не рядовой, которого взяли из колхоза, дали пулемёт и сказали: «Иди, воюй». С хорошим оружием и боеприпасами никогда не было перебоев, как и перебоев с питанием, кроме особых боевых условий. В «Штрафбате» Володарского-Досталя штрафникам и пищу не давали, по 3 суток не ели, должны были грабить склады свои и немецкие. Нагородили чёрт знает что.
Тимофеев А.В.: Кстати, в этом же фильме говорится, что заградотряд «стимулировал» штрафников своими пулемётами.
Пыльцын А.В.: Заградотрядов никогда за штрафными батальонами и даже ротами не было, потому что штрафной батальон — это войско, очень хорошо подготовленное. И потом каждый из них понимал, что он может вернуться в офицерский строй, если будет хорошо воевать. Поэтому, как можно было заставлять под заградотрядовскими пулеметами за спиной идти в атаку? Еще придумали: «Своя пуля не слаще, дескать, немецкой». Никаких заградотрядов за нами не было. Ведь из того же Приказа Сталина известно, что заградотряды создавались, чтобы выставлять их в тылу неустойчивых дивизий. Что такое тыл дивизии? Это, по крайней мере, 5 км от передовой, а штрафбат на самой передовой. Что может сделать с нашим батальоном заградотряд за 5 км? Ничего.
Никогда непосредственно за нами заградчиков не было. А в фильме молодой офицер из заградотряда с таким наслаждением расстреливает своих. Разве такое возможно? Заградотряды вообще не расстреливали отступающих, они ловили дезертиров, шпионов, диверсантов, а отставших от своих частей, заблудившихся направляли в войсковые части. Конечно, находились и те, кого необходимо было расстреливать, но не массово, а «по заслугам».
Степанов А.Д.: Бытует такое представление, что в штрафбатах все были «до первой крови». Какой был порядок возвращения после отбытия наказания?
Пыльцын А.В.: Вот когда по приказу генерала Горбатова при осуществлении Рогачевской операции нашему штрафбату поставили задачу проникнуть в тыл противника и там дезорганизовать работу его войсковых тылов с тем, чтобы можно было с фронта взять этот укреплённый узел.
Степанов А.Д.: Практически это была диверсионная операция?
Пыльцын А.В.: Да, это был по сути диверсионный батальон из 800 человек! Мы прорвались и там в течение 3-х суток уничтожали немецкие подразделения, сжигали их и штабы огнемётами, данными батальону на время операции, склады с горючим и боеприпасами. Рельсы подрывали, колонны автомобильные тоже сжигали. Как говорят, такого ШОРОХУ там наделали, что потом захваченные немцы говорили о каких-то дивизиях, прорвавшихся с фронта.
Степанов А.Д.: Как возвращались в свои части штрафники? Офицерами?
Пыльцын А.В.: В той Рогачевской операции батальон был численностью около 800 человек, сроки штрафбатовские были кому месяц, кому 2, кому 3. Больше 3 месяцев не было, это если ему 10 лет лишения свободы присудили, тогда только заменяли тремя месяцами штрафного батальона. Воевали всего 3 дня, и 3-месячники, и 2-месячники, и 60 % личного состава, даже больше, около 600 человек из 800 были освобождены, восстановлены во всех офицерских правах без пролития крови, без ранений, без истечения срока пребывания в штрафном батальоне.
Степанов А.Д.: То есть получается смертность всё-таки не была такой, как показана в этом сериале Володарского, когда из 700 с небольшим человек 500 было убито в первом бою?
Пыльцын А.В.: Вообще, потери в штрафном батальоне, конечно, в среднем были больше, чем в обычном, потому что направлялись на самые тяжёлые, самые укрепленные позиции противника. Поэтому по статистике в штрафных частях потери были в 3–6 раз больше, чем в других стрелковых частях, но это не значит, что в 30 или 50 раз. Был такой фильм «Подвиг по Приговору», в этом фильме и я участвовал. Там все, кто имел отношение к штрафным ротам или батальонам, говорили правду. Но при этом авторы фильма всё-таки вставили своё: «Вот был такой порядок, если ранен, то не ползи назад — пристрелят». Ничего подобного! Мы говорили своим штрафникам перед боем: «Вы, если будете ранены серьёзно, не царапину получите, а настоящее ранение, если будете в состоянии, имеете право сами самостоятельно покидать поле боя и отправляться в лечебное учреждение. Вы уже искупили вину кровью, остальные будут искупать её либо жизнью, либо подвигом». Многие штрафники (и на это есть подтверждающие документы), даже получив лёгкое ранение, продолжали воевать, не уходили, потому что была какая-то боевая солидарность, товарищеская: «Как я могу оставить своих товарищей?» Воевали, будучи даже тяжело ранеными, иногда при этом и погибали, хотя могли уйти, имели право.
Степанов А.Д.: В Рогачевской операции это был исключительный случай, за особые заслуги. Такое было решение командующих фронтом Рокоссовского или командарма Горбатова?
Пыльцын А.В.: Нет, не только. В Брестской операции были большие потери, потому что очень тяжёлые шли бои. Но число восстановленных без ранений было примерно таким же, как и восстановленных по ранениям.
Степанов А.Д.: То есть порядок был такой: осуждали того или иного офицера за какое-то преступление или проступок на 1, 2 или 3 месяца, и если он был ранен, то его досрочно восстанавливали по ранению, а если совершил подвиг, то досрочно по подвигу. А если свой месяц или больше отбыл, ничего не произошло, подвига не совершил, то тоже восстанавливали?
Пыльцын А.В.: Практически такое почти не случалось, чтобы 3 месяца был в штрафном батальоне, и был бой, чтобы он не был ранен, либо не проявил себя как настоящий боец, не совершил подвиг… Например, когда мы брали Альтдамм на правом берегу Одера, в северной части его (это ещё до Берлинской операции). Мы не могли взять часть города, которая представляла прямую широкую улицу, застроенную каменными домами — во всех их подвалах оборудованы, как доты, пулеметные гнёзда. Там у нас один штрафник предложил: «Давайте я выброшу противогаз, соберите мне все гранаты в противогазовую сумку, изображу перебежчика, вы открываете огонь, конечно, не по мне, а делая вид, что вы меня хотите уложить, а я перебегу, если удастся». Там улица прямая, пулемёты стрелять вдоль улицы не могут. И он действительно перебежал, встал у стены дома, недосягаем огнём противника, берёт гранату, подходит, выдёргивает чеку, ждёт секунду, чтобы они не смогли выбросить её обратно, и бросает. Она взрывается, пулемёт замолкает. Он идёт к следующему дому, так мы улицу и Альтдамм взяли. Парень получил за этот подвиг орден Славы 3 степени и был реабилитирован, то есть восстановлен во всех офицерских правах.
Степанов А.Д.: Александр Васильевич, так получается, по вашему рассказу, что в штрафбате было престижно служить? Отборная элита? То есть вы служили в штрафбате, не хотелось бы в обычную часть перевестись?
Пыльцын А.В.: Я вам так скажу: будучи трижды ранен я трижды возвращался в свой штрафбат, хотя имел возможность избежать этого. Меня в госпитале уже «сватали»: «Давай, переходи к нам, к чему в штрафном батальоне находиться?» А я не хотел уходить из штрафбата.
Тимофеев А.В.: Почему?
Пыльцын А.В.: Во-первых, потому что мне нравилось командовать людьми, которые взрослее меня и намного опытнее по службе. Я молодой лейтенант, а там майоры, подполковники, которые служили давно и много. Я учился у них, набирался опыта, потому что они нет-нет, да и подскажут, как лучше поступить. У нас было взаимопонимание, взаимоуважение, такое войсковое братство. Они лишились своего воинского звания, и называть их просто «красноармейцами» было неправильно. Было установлено называть их «боец-переменник», потому что они переменный состав, побыл и ушёл, а мы-то постоянный состав. Мы уже называли их не боец-переменник, а просто «боец». Слово боец было принято в армии всегда и до войны тоже: «Боец Петров», «Боец Сидоров». И они к нам обращались «Товарищ лейтенант», «Товарищ старший лейтенант», мы товарищами были, а не так как в фильме «Штрафбат» у Володарского-Досталя: «Гражданин начальник, гражданин лейтенант». Командир батальона Твердохлебов, кстати, почему-то штрафник тоже, обращался к командиру дивизии: «Гражданин начальник», как будто в тюрьме сидит.