Ким Н.: Батова?
Пыльцын А.В.: Во-первых, по мнению командира нашего батальона Батурина, кто будет судить генерала Батова? Во-вторых, я очень сомневался, что командир батальона говорит правду. Он сваливает на Батова, потому что до Батова нам не достать, а он-то рядом. Если докопаться до того, что он проявил инициативу в этом, то ему бы несдобровать. С командиром дивизии он наверняка либо согласился, либо согласовал своё предложение, и командир дивизии за эти бои получил звание Героя Советского Союза, а наш командир батальона по представлению того же комдива получил орден Александра Невского. Зато целой роты не стало. Хотя мы остатками роты, примерно 20 человек, выполнили задачу, которую ставили всей роте. Может быть, и ставили-то задачу из расчёта, что она на минном поле в основном ляжет. И вот мы этими остатками роты захватили немецкие траншеи, вторые немецкие траншеи и задачу выполнили.
Ким Н.: Разжалованные офицеры, которые к Вам поступали, это были переменные бойцы, как Вы их называли. А Вам не было обидно, что Вы оставались постоянно «штрафниками», а штрафники сами у Вас постоянно менялись?
Пыльцын А.В.: Ну, во-первых, мы были не штрафниками. Мы называли себя… «штрафбатовцы». Это наше, «изобретение», слово «штрафбатовцы» распространилось как-то и на штрафников. Мы уже все в куче «штрафбатовцы», и командиры, и штрафники, которые завтра могут стать командирами. Во-вторых, мы никогда не считали себя, обиженными. Наоборот, при первом удобном случае могли уйти из штрафбата. При каком удобном случае? Ранение. Попал в госпиталь, а из госпиталя уже мог в другую часть уйти. Тем более что когда я лежал в госпитале, из стрелковых частей ходили находящиеся на лечение командиры, переманивали нас: «Давай, идём к нам, зачем тебе штрафбат. Пусть тебя выпишут из госпиталя уже в нашу часть». Я им всегда отвечал: «Нет».
Родину». В этом фильме Вячеслав Тихонов играет контуженного солдата, который ещё не долечился, но почти приполз в свою часть. К своим, к своим, родным!!! Потому что это своя семья, тут каждый друг друга знает, каждый понимает, что он среди своих. Вот поэтому после ранений многие из нас упорно возвращались именно в свой штрафной батальон, даже преодолевая определённые препятствия. Я хорошо знаю командира роты майора Чеснокова — он с первых дней формирования батальона был командиром взвода, потом стал командиром роты. Трижды раненый, он трижды возвращался в наш батальон, хотя его тоже переманивали.
Я тоже трижды был ранен и трижды возвращался в батальон. Однажды в очередной раз лежу я в госпитале, войска в это время идут в наступление, и госпиталь передвигается, передислоцируется вперёд. Тяжелораненых всех отправляют в тыловые госпитали. Мы с другом договорились, сбежали из госпиталя с тем, чтобы нас не отправили в тыловой госпиталь, потому что потом неизвестно, куда тебя выпишут, даже на какой фронт попадёшь. А тут и свой фронт с командующим Рокоссовским, и свой батальон с командиром Осиповым, и свои друзья боевые. Это иногда даже ближе, чем родня.
Ким Н.: А что это за бой был, когда Вас тяжело ранило, потом считали погибшим и даже представили к званию Героя Советского Союза?
Пыльцын А.В.: Это был последний бой, форсирование Одера в Берлинской операции. Моей роте было приказано захватить плацдарм на западном берегу реки Одер. Рота реку форсировала, мы захватили плацдарм, даже успели его немного расширить. И в это время немецкой пулей я был ранен в голову. У меня, не умевшего плавать, всегда было опасение — утонуть. Не страх погибнуть, а именно боязнь утонуть. А форсировали за время войны столько водных преград! Не только Одер, и в белорусской Друти тонул, Днепр, Припять преодолевали, Вислу, Западный Буг форсировали. Правда, в разное время года, но преодолевали с боями. И вот теперь Одер. Я всегда боялся утонуть. Уйти в воду — значит вынесет тебя неизвестно куда, или акула в море съест, и всё… Поэтому боялся не уйти в землю, когда, как говорится, ни травинку пощупать на твоей могиле, ни поклониться праху. Пусть, думал, убьют, но на земле.
И когда пуля попала мне в голову, я потерял сознание, но каким-то угасавшим краешком его в этот момент я успел подумать: «Слава Богу, убили, не утонул». А потом оказалось, что я живой, именно слава Богу, всё-таки не убили. Перед этим ранением я успел написать боевое донесение, в котором просил представить к званию Героя Советского Союза моего штрафника по фамилии Смешной, проявившего настоящий героизм. Был он человек, в отличие от своей необычной фамилии, очень серьёзный. Солдатик-радист, который со мной был в лодке, переправился, вернулся в свой полк и доложил о том, как и что произошло со мной, и моё боевое донесение передал. Оно дошло до комбата, и Смешного представили к званию Героя Советского Союза. Наши штабные офицеры потом говорили, что за захват плацдарма на Одере и на меня тоже заготовили представление на звание Героя Советского Союза посмертно. Но когда оказалось, что я живой, это представление комбат Батурин решил не посылать. Раз живой, зачем ему посмертное звание. А Смешного представили к Герою, но это представление дошло только до штаба Армии, а там по известной причине: штрафник героем быть не может — заменили на посмертный орден Отечественной войны 1 степени.
Ким Н.: Многие говорят, что штрафников, которые геройски сражались, то есть которых могли бы представить к каким-то орденам и званиям, на самом деле не представляли, потому что они из штрафного батальона или из штрафной роты. Это действительно так было?
Пыльцын А.В.: В последней книге, которую я написал, я приводил пример того, что были указания о штрафниках ничего не публиковать. Как публично присвоить звание Героя Советского Союза штрафнику? Он же считался преступником! Оправдал себя, но он же когда-то совершил преступление, потому и попал в штрафники. Были случаи, когда представляли к званию Героя Советского Союза командиров штрафных подразделений, но тогда писали так: «командир стрелковой роты». Будто он не командир 215 штрафной роты, а командир 215 стрелковой роты. Да 215-х стрелковых рот нигде не могло быть, потому что какая стрелковая рота может иметь номер 215, когда полк имеет их самое большее девять.
На штрафников посмертно были такие представления бойцу 17-го штрафного батальона пишут: «17-й отдельный стрелковый батальон». Мало того, не указывали, что он офицер. Ведь он смертью своей уже оправдал себя, обелил, искупил вину свою и восстановил себя в офицерах. А ему пишут рядовой. «Рядовой такой-то такого-то стрелкового батальона проявил себя…» Присваивают звание Героя Советского Союза, но маскируют, что он не штрафник, а пишут рядовой, как он был рядовым в штрафном батальоне. А ведь он же бывший майор или бывший старший лейтенант, он же своей гибелью, своим подвигом восстановил свою честь и своё звание. И даже это закрывали, и до сих пор во всех Указах Верховного Совета, коими присваивались такие звания штрафникам или командирам штрафных подразделений, записано, что они не штрафники или не из штрафных подразделений.
Ким Н.: Вот известны только Зия Буниятов, Карпов. Вы о них что-то знаете?
Пыльцын А.В.: Во-первых, Владимир Васильевич Карпов стал Героем Советского Союза уже не будучи штрафником. Он до этого был по доносу определён в штрафную роту, воевал там хорошо, затем по освобождении из штрафной роты уже в обычных стрелковых частях командиром взвода пешей разведки захватил и притащил чуть ли не 200 «языков», конечно, постепенно, по одному-два. Но это тоже было несколько приукрашено. Он действительно был по-настоящему разведчиком, приводил или приносил «языков» (на самом деле — 79). Так что получил он звание Героя Советского Союза за свои подвиги не в штрафных частях, а в обычном стрелковом полку.
Ким Н.: Про Зию Буниятова Вы что-то слышали? Он был командиром штрафной роты.
Пыльцын А.В.: Вот-вот, я как раз об этом. Зия Буниятов — командир 123-й штрафной роты. Он получил звание Героя в боях на Варшавском направлении, на Висле, во время Висло-Одерской операции. О нём написали, что он — командир обычной 123 стрелковой роты, не штрафной. Я знаю о Буниятове, как он воевал, как после войны был профессором, академиком и вице-президентом Академии наук Азербайджана и о том, что его убили бандиты.
Ким Н.: Но Вы с ним не сталкивались?
Пыльцын А.В.: Хотя мы воевали где-то рядом, тогда я о нём ничего не знал. Я из штрафных командиров одного только знаю лично, того, что попал ко мне во взвод 8-го штрафбата. Это майор Коровин Михаил Ефимович. Был он командиром армейской штрафной роты, за проступки, о которых я сейчас не буду подробно говорить, был осуждён и попал к нам в штрафной батальон. Он пробыл там всего неделю, и вдруг этот приговор трибунал отменяет, потому что неправильно было доложено или инкриминировано ему, и его освободили. Он покинул наш батальон и вернулся командовать своей штрафной ротой.
Ким Н.: Чем отличались командир роты в штрафном батальоне и командир армейской штрафроты? Сильное различие было? Или все выполняли одну задачу?
Пыльцын А.В.: Командир роты в штрафном батальоне и командир отдельной армейской штрафной роты отличались, во-первых, тем, что рота в штрафном батальоне, как мы уже говорили, состояла из проштрафившихся офицеров. А это все люди подготовленные, это же не вчерашний колхозник, которого взяли в армию, дали противотанковое ружьё, которое он никогда в жизни не видел, и иди, воюй. Ведь офицеры — они знают и оружие, и тактику, знают многие приёмы боевых действий. Поэтому офицер — это очень хорошо подготовленный боец. Опытный солдат. Поэтому разница между ротами обычными и штрафными, и штрафными ротами батальонов огромная. А тем более, к примеру, разница между ротой штрафного батальона и ротой стрелкового полка. Там солдаты какие? Те, кто прослужил в армии два года, а война заставила третий год служить или больше, увольнений уже не было. И те, кто только что призваны, ещё не обучены, и даже малограмотные. Их обучать нелегко. Это масса, которая совершенно отлична от штрафных подразделений. Армейская штрафная — это провинившиеся солдаты и сержанты тех же подразделений стрелковой или какой-то другой части. Поэтому, естественно, и их командиры отличались и опытом, и приёмами управления, то есть командования ими.