– Не волнуйтесь, мы ее очень хорошо прикрепили, – ответил за всех Игорь.
– А подарки вы тоже будете к потолку клеить?
– Мама! – с упреком в голосе сказала Ирка, а потом предложила: – А давайте сегодня в комнате поужинаем? Сегодня католическое Рождество, что-нибудь вкусненькое приготовим.
– Праздничные макароны по-флотски. Рождественскую гречку. Картошку без селедки. Вы хоть в холодильник заглядывали? – все тем же траурным голосом сказала Лина.
И в этот момент снаружи пару раз ухнуло и бабахнуло, а потом что-то тяжелое с грохотом приземлилось на балкон.
– Сколько раз я говорила, что надо застеклить балкон, – проворчала Лина. – И вечно нет на это денег.
– Сосулька? – сказала Ирка.
– Пойду посмотрю, – подскочила Настя. – Вдруг у кого-то кошка упала.
– Мяу, – подтвердил Ексель.
Настя вернулась, торжественно неся перед собой розовую тушку.
– Гусь, – ахнула Лина и потянулась к тушке носом. – Свежий и размороженный, хоть прямо сейчас его в духовку. Только малость побитый.
– Его, наверное, уронили откуда-то сверху? Какие-нибудь соседи потеряли и будут искать.
– Я схожу и спрошу, – заявила Настя.
– Ты только не спрашивай, у кого гусь упал! – предупредила Лина. – Они, подлюги, все скажут: у нас! Спрашивай: у вас ничего с балкона не падало?
– Мама, ну я же буду выглядеть полной идиоткой!
– Вот и не ходи никуда. Что упало, то пропало.
Они подождали двадцать минут, но никто не позвонил в дверь, и снаружи, под балконом, никто не копался в сугробах в поисках залетной птицы.
Потом все долго бродили по дому, принюхивались к аппетитным запахам из кухни и в нетерпении барабанили пальцами по столу. А потом был такой ужин, что думать невозможно было ни о чем, кроме хрустящей корочки и нежного, аппетитного мяса. Лина, кажется, перестала себя контролировать и слегка стонала от удовольствия.
Когда в нее больше не могло влезть ни одного гусиного кусочка и ни одной картошечки, она улеглась на диван перед телевизором и заявила, что сегодня больше не поднимется. И пусть они сами отмывают посуду от гусиного жира и наводят порядок.
Девчонки быстро убрали со стола, включили погромче предновогодний концерт по телевизору и принялись плясать и дурачиться. Игорь танцевал так, что даже туалетному утенку стало бы стыдно. Бывают такие мужики, что умеют только неловко топтаться на месте, и чем естественнее они при этом пытаются казаться, тем более придурковато выглядят.
Лине было чертовски хорошо. Она пьянела от еды, от того, что отпускала потихоньку недельная усталость, кружилась голова от перевернутой елки. Лина лежала, смотрела на ажурные красные трусы на люстре и гордилась Иркой. В конце концов, есть у нее смелость делать так, как она считает нужным, именно потому, что это ее дочь. Лина тоже никогда не оглядывалась на чужое мнение. Игорь этот, утенок туалетный, не такой уж и плохой парень, вон и кран наконец-то починил лучше сантехника. Ирка-то как смеется, расцвела прямо вся и порозовела, как герань на подоконнике! А что пылесосы продает, так ведь главное, чтобы не наркотики. Ну и в балете ему, конечно, не выступать. И Настя, солнце, снова принесла все пятерки за четверть, чего ж не радоваться-то.
Вроде и елка не елка, а чудо с ног на голову, и гусь – не то чтобы свой, запланированный, и девчонки уже взрослые, и парень в доме чужой, отчего ж так хорошо? Так хорошо, так уютно и тепло, и снова как будто по голове кто-то гладит. Динь-динь-динь, никак слышны опять новогодние колокольчики?
Когда все угомонились, Игорь ушел домой, а девчонки легли спать, Лина поднялась и заглянула в шкаф. В какой момент исчез носочек с пиджака? Когда гусь прилетел? Ее затопило странное, нежданное чувство. Словно кто-то очень строгий и сердитый неожиданно подобрел и разрешил: можно радоваться! Можно радоваться просто так! Без дач, путевок и миллионов! Можно, можно, можно! Как в детстве, если бы вдруг разрешили прыгать на кровати или съесть вместо обеда три куска торта. В детстве… С ней ли вообще это было, детство? Или она так и родилась взрослой теткой, с почтовой сумкой на плече и увесистым запасом ругательств в кармане? В груди заныло и закололо, на глаза навернулись слезы.
– Дурында Балбесовна, у тебя что, климакс начинается? – сказала она себе вслух, всхлипнула и принялась укладываться спать.
Когда Лина заснула, ей снились расфуфыренные, как модницы, сны. Она то вытаращивала во сне глаза, вглядываясь в яркие краски, то закрывала их и тонула в чем-то нежном, пушистом, пахнущем цветами. Утром, проснувшись, она чуть не подпрыгнула на постели, когда опять увидела на потолке елку. При дневном свете она смотрелась еще более дико. Да к этому невозможно привыкнуть!
В это последнее перед Новым годом воскресенье Лина поехала на рынок, закупить продуктов. Утром она на минуточку пожалела, что гуся съели вчера, а не приберегли на праздник, но потом вспомнила вчерашнее тепло, которое сразу же проснулось где-то в районе пяток и приятными мягкими мурашками побежало по ногам вверх, и жалость мигом исчезла, как не бывало. Неужели она наконец-то поняла, как работают эти счастливые случаи? Еще есть время до Нового года, она подумает и найдет что-то важное для всей семьи, что-то, на что снова откликнется это теплое, ставшее привычным чувство – как по голове погладили, – и тогда это «что-то» непременно сбудется, благодаря последнему красному носочку.
Ехать до рынка было всего ничего – четыре остановки. Можно было бы и пешком, но ноги привычно болели, а до праздников еще почти целую неделю работать. Лина забралась в полупустой автобус и села напротив мамочки с ребенком. Карапуз пускал слюни, надувал щеки и что-то лопотал на своем младенческом языке. Лина невольно залюбовалась и скорчила рожу малышу. Тот испугался и захныкал.
– Зачем вы пугаете ребенка? – возмутилась мать.
– Причем тут ваш ребенок?
– Ну как же, вы ведь ему рожу показали!
– Я живу в свободной стране. Какую хочу рожу, такую и стряпаю.
Едрена матрена, того и гляди и дома такой же появится. Похожий на туалетного утенка! Уф, только не это! Она даже подпрыгнула на месте от этой мысли. Или это не она подпрыгнула? Автобус мчался, взлетая на каждом ухабе.
– Водитель! Аккуратнее! Не дрова везете! – крикнула она в сторону кабины.
– Товарищи пассажиры! – заорал в ответ водитель. – Тормоза отказали, дорога скользкая и под уклон! Держитесь крепко! Все будет хорошо! Нам бы только до ровного места добраться, а там уж остановимся!
Сзади кто-то истерически завизжал, водитель перешел на отборный мат, мать крепко прижала к груди хнычущего ребенка, а Лина запустила руку в сумку, но никак не могла нащупать конверт. Как позарез нужен ей сейчас счастливый случай! Автобус судорожно бибикал, кто-то вызывал по мобильнику службу спасения, за окном проносились нахмуренные лица оборачивающихся прохожих, а Лина поспешно отрывала два носочка. Один синий, один красный. Она подняла голову – на нее смотрели распахнутые доверчивые глазенки. Малыш улыбнулся, а потом снова скуксился и захныкал. Ну, Дурында Балбесовна, чему быть, того не миновать! Синий – себе, красный – карапузу этому. Она протянула руку и быстро приклеила один носочек к ботиночку ребенка, а другой – к своему пуховику.
Дома за окном мелькают все быстрее и быстрее, откуда-то слышится протяжный вой скорой помощи, и уже близится конец квартала, а за ним будет ровный участок, и можно будет остановиться, и… Мысль Лина додумать не успела, потому что раздался страшный треск, она в ужасе зажмурилась и обеими руками схватилась за поручень у окна. Ее хорошенько дернуло, сумка упала на пол, автобус качнулся и накренился. Тогда она не выдержала, снова открыла глаза и уставилась на ребенка, на ботиночке у которого красовался синий носочек.
Синий! Как же она могла перепутать! Она скосила глаза на рукав – красный. Не может быть! Она же хотела карапузу – красный, счастливый. Да что же это такое! Лина протянула руку к носочку, но тут автобус подпрыгнул, и все вокруг завертелось, закувыркалось, слух заполнил резкий звон, автобус еще некоторое время двигался, а потом замер, и все стихло, только хныкал ребенок и стонал кто-то сзади. Когда Лина открыла глаза, то обнаружила, что лежит на окне и над головой у нее тоже окно, покрытое сеткой трещин, а в руки ей скатилась сумка. Когда сердце перестало бешено ухать, она сообразила, что автобус рухнул на бок.
– Что с ребенком? – спросила она и неловко попыталась подняться на ноги.
– Мишенька, родной мой, у тебя ничего не болит? – Лицо мамочки заливали слезы, она целовала малыша в макушку и судорожно ощупывала.
– Так он в порядке или нет?
– Он не ударился совсем, он прямо на меня упал, сверху, мой хороший, маленький, не плачь, все уже хорошо, мама с тобой.
Лина помогла матери с ребенком подняться на ноги и обернулась. Из всего автобуса уцелело только окно напротив них. Заднюю часть засыпали осколки. Кто-то из пассажиров прикладывал платок к разбитому лицу и ссадинам на руках, кто-то стонал, не в силах подняться. Через окно спускались спасатели и врачи. Она попыталась ощупать себя – ноги болят, но это и раньше было, ноет ушибленный локоть, но это ерунда, синяк. А больше – ни одной царапины.
Она честно пошла в скорую и дала себя осмотреть. Но не для того, чтобы убедиться в своем здоровье, она хотела послушать, что врачи скажут про малыша.
– Да вы не переживайте, мамаша. Мальчик в порядке, но мы вас, конечно, отвезем в больницу, понаблюдаем и сделаем снимки. Вам вон как повезло – другие пассажиры разбились, у водителя – черепно-мозговая, кто ногу сломал, кто руку, у кого лицо в порезах, из всего автобуса только трое и не пострадали – вы и вон та женщина.
Лина смотрела на разбитый автобус, на осколки, следы крови и не верила себе. Как же так? Она точно видела в самый последний момент, что приклеила на ребенка синий носочек! Таинственный отправитель открытки обманул получателя? Неужели нет разницы между счастливым и несчастным носочками? И на самом деле они все были счастливыми, все десять, только Лина никогда не сможет этого проверить и будет всю жизнь жалеть, что неправильно ими воспользовалась?