– А вот так, Лешечка! – царственно отчеканила Женька. – Хреновый ты постовой!
Мы скинули рабочую одежду и пошли в кухню. Заварили кофе, отрезали по куску подсохшего пирога.
– Честно говоря, около елки тоже было скучновато, хоть и культурно, – задумчиво сказала Женька. – Зато как мы с тобой в окошко сигали, рыбками! И в тулупах этих страшных народ пугали! У меня до сих пор живот болит от смеха! А какие у Лехи были глаза – на ниточках чуть не повисли! Круто!
– Вот все это я и называю кульминацией! – победно ответила я. – С Новым годом!
И мы торжественно чокнулись кружками.
Кстати, температура у меня больше и не поднималась, я выздоровела. Праздник вполне удался.
Ведь если обстоятельства складываются не так, как хочется, сложи их сам.
К.А.ТеринаЭррата [2]
Сатурн
План в изложении Дани звучал элементарно.
Шаттл, сказал он, угоним – договорено.
Траектория рассчитана – есть человечек.
Дальше всё просто, сам понимаешь.
Даня любил вот так намекнуть на какие-то свои особые связи; и была у него манера использовать обороты вроде «для тех, кто понимает» или «ну, нам-то с тобой объяснять не надо». Когда он так говорил, пропадало всякое желание переспрашивать и уточнять, потому что спрашивающий моментально вываливался из очерченного Даней круга вменяемых людей, куда был включен как бы авансом.
Выходило, что всё у Дани продумано и схвачено. Не было причин ему не верить – наоборот, верить очень хотелось. Идея с Сатурном казалась тем самым свежим воздухом, которого Алику так не хватало в вакууме безвременья «Эрраты».
Один из маминых любимых авторов писал, что душа человека на несколько дней отстает от тела при перелёте между континентами. Что ж тогда говорить о космосе? Алик все думал: не вытряхнуло ли вот так же и его душу – несколько лет назад, где-то на старте? И вот теперь он давал ей шанс догнать его.
Понятно, что с Даней и остальными Алик своими мыслями о времени и тем более о душе не делился. Подобные рассуждения могла понять разве что мама.
Но ей не стоило знать о Сатурне.
Книги
Мама была маленькая, тощая и напоминала Алику голодную ящерку. Иногда казалось, что голод мама утоляет буквами. Она замирала на табуретке в невозможной позе, скрючившись под светом крошечной лампы, и жадно читала. Или все было наоборот, и это буквы утоляли голод мамой, затягивая ее в книжные миры так крепко, что Алик думал: однажды он просто не дозовется ее обратно.
Книги были повсюду. Книги были хищники.
Есть такая теория: мол, это не человек приручил пшеницу, а пшеница воспользовалась человеком, чтобы распространиться по всей Земле.
Сейчас Земля умирала – и кто знает, какую роль сыграл в этом коварный злак? Алик не знал. Он находился на периферии информационного круговорота, там, куда информация попадает, порванная на клочки и многажды пережеванная. Там, откуда можно разглядеть только хаотическое нагромождение домыслов и слухов – и нет способа разобраться, какие из них имеют отношение к истине.
Алик не был уверен в коварстве пшеницы, но давно понял, что книги именно таковы.
Если не принять защитных мер, ты становишься их рабом. Они забирают твое время и твое пространство. Сводят тебя с ума. Они свели с ума маму – и две нормы багажа, свою и Аликову, она почти под завязку заполнила книгами.
Допустим, думал Алик, они даже дают что-то взамен. Но что-то такое непостижимое и неуловимое, чему нет ни цены, ни применения. Кошка Ума была с ним категорически не согласна и книги ценила высоко: спала исключительно на них.
Корабль
Мама уверяла, что свое имя корабль получил, как это ни иронично, по ошибке.
Предыдущие звались именами богинь. Алик помнил Аврору, Фрейю и Ладу, но были и другие. Всегда женские имена. Как будто, истощив ресурсы для игр и войн, боги-мужчины раздраженно рассыпали остатки человечества, а богини-женщины собрали его и в своих ладонях бережно понесли в бескрайнюю тьму Вселенной.
Если верить маме, Эррата не была ни женщиной, ни богиней, ни именем собственным, ни даже единственным числом, а была списком опечаток, какие в прежние времена приклеивали в конце книги. Но здесь и сейчас «Эррата» обрела женский род и статус божества-спасительницы. Возможно, кто-то перепутал ее с Гекатой – спасибо ему за это, говорила мама.
«Эррата» была огромна. Не просто ковчег, но летающий город. Алику с мамой на двоих выделили крошечную каюту на палубе Зета. «Зета» означает «задница» – это было ясно всякому. Только не маме с ее раздражающей привычкой во всем видеть хорошее. Допустим, говорила она, мы в заднице. Но это значит, что хуже уже не будет.
На Земле мамина библиотека оккупировала гостиную и робко тянула щупальца в остальные комнаты. Здесь ее небольшое – всего-то в несколько сотен томов – представительство занимало почти все доступное пространство. Сначала книги стояли неаккуратными стопками, потом добрый человек Горчин соорудил для них стеллажи из «списанных» полимерных панелей. В благодарность мама сшила куртку для его маленькой дочки.
Оказалось, что в будущем, которое они выбрали, покинув Землю, лучше всего работают социальные механизмы из давнего прошлого – вроде бартера.
Зета
На «Эррате» мамина профессия стала еще одним бесполезным грузом: в космосе не нужны историки.
Зато в новой экосистеме нашлось место бухгалтерам. Там, где основной человеческой деятельностью становится обмен и торговля, всегда пригодятся люди, умеющие сводить баланс.
Понадобилось всего два года, чтобы палуба Зета превратилась в огромный рынок. Это было не событие, а процесс, но Алик осознал его как раз после поворота, когда, облетев Венеру, «Эррата» набрала скорость и двинулась назад. Алику было тогда одиннадцать, он хорошо помнил Землю, а новый герметичный мир не успел его утомить.
Учиться на бухгалтера мама отказалась. Она очень многое умела делать своими руками: шить, рукодельничать, ремонтировать, готовить. Но ей не хватало главного для выживания на рынке Зета: умения продавать свои таланты. Так что, сменив несколько занятий – кассир, курьер, грузчик, уборщица, – мама с облегчением прошла переквалификацию, о которой трубили листовки, и стала техником.
Зетовские считали эту работу грязной и недостойной. Они никак не могли понять, отчего кто-то предпочтет трудиться в поте лица, обслуживая далекие от идеала системы «Эрраты», будто по насмешке склепанной из ошибок, когда можно делать то, для чего человек предназначен лучше всего, – торговать. Горчин уверял, что торговля будет процветать всегда, даже если на корабле останется два человека и кучка полипропиленовых панелей. А мама возражала, что нужен будет и третий – тот, кто залатает корабль и проследит, чтобы полет продолжался.
Голод
– Ну а что взял бы ты? – спрашивала мама.
За пять лет на «Эррате» Алик переменил свой ответ несколько раз.
Первой показала свою несостоятельность идея, что следовало набить багаж питательными элементами для вирт-станции. Даня так и сделал, и поначалу Алик ему ужасно завидовал. Свой запас батареек Даня растянул почти на пять лет – все реже включая вирт-станцию, отчего каждая минута делалась все ценнее. Но сейчас, на подлете к Сатурну, ему приходилось хуже, чем тем, кто пять лет назад отвыкал от земных аддикций рывком, на общественном энергетическом пайке.
Энергия на «Эррате» распределялась тем жестче, чем дальше корабль был от Солнца. Тусклый свет в коридорах, никаких общественных точек доступа к электричеству и суровые личные нормы. Разумеется, каждый был волен самостоятельно решать, как расходовать эту самую личную норму. Например, разменять сутки виртуальности на месяц жизни в темной каюте.
Был и другой голод. Особенно тяжело пришлось вначале, когда мама никак не могла освоиться в новом мире, с его равномерно нарезанным пространством и четкими границами. На палубе Зета разница между благополучием и его отсутствием была куда заметнее, чем на огромной Земле. Мудрая кошка Ума и в лучшие времена не слишком любила людей, а теперь и вовсе стала их избегать, делая исключение только для мамы и Алика.
В эти дни Алик мечтал, чтобы вместо книг они захватили с собой столько же по весу консервов. Мама виновато говорила, что консервы закончатся, а книги – никогда. Алика это не слишком утешало, но в конце концов мама оказалась права. За пять лет личные запасы земной еды закончились даже у самых бережливых.
Удивительно, но именно в дни голода Алик оценил самые, кажется, бесполезные из маминых книг – кулинарные. Вот, спрашивается, зачем тащить с собой в неведомую вечность рецепты блюд, которые никто больше не сможет приготовить – за неимением соответствующих ингредиентов? Но все же и рецепты эти, и, главное, фотографии с изображением готовых блюд удивительным образом утешали Алика в голодные дни.
Время
Со временем получилось интересно.
Причудливая траектория «Эрраты» – когда надо было сначала лететь к Солнцу и обогнуть Венеру, набирая скорость достаточную, чтобы ловчее от Солнца сбежать, – гипнотизировала Алика и внушала ему какой-то мистический ужас. Возвращение к Земле после гравитационного маневра казалось ему путешествием во времени, и он все ждал, что объявят о встрече с другой «Эрратой», которая еще только в начале пути и только летит к Венере. И на ней – другой Алик, моложе на два года и пока не вполне осознает, что жизнь безвозвратно изменилась.
А потом они увидели Землю. Обычно обитателям палубы Зета ничего такого не показывали. Их дни и ночи ползли по глухим лабиринтам коридоров. Но то был особый случай, и мама провела Алика в рекреационную зону верхних палуб, где на огромных экранах транслировали уплывающую прочь Землю.
Удивительно, но и на «Эррате» нашлись прыгуны.
Алик слышал о них еще дома, до отлета. Если корабль после гравитационного маневра вокруг Венеры оказывался неподалеку от Земли, непременно находились люди, желающие вернуться. Им хватало двух лет в незавидной роли кильки в консервной банке, чтобы осознать иссушающую жажду пространства и воли.