Как бы Даня ни был уверен в успехе, космос есть космос. В конце концов, не для того ли Алик ввязался в эту авантюру, чтобы почувствовать себя живым? А человек никогда так остро не ощущает жизнь, как оказавшись на грани смерти.
В диспетчерской Алику сказали, что мамина бригада работает сегодня на семнадцатом участке. Здесь же, на стене, висела потрёпанная бумажная карта с нумерацией, и Алик обнаружил, что семнадцатый участок ещё буквально неделю назад был в безвоздушной зоне, но теперь туда вполне можно было добраться без скафандра.
Отчего-то, несмотря на мамины намёки, Алик никогда прежде не выбирался на пограничные участки. В погоне за окном для гравитационного маневра «Эррата» покинула Землю не в лучшей форме. Алик привык смотреть на это глазами Горчина и других зетовцев, воспринимавших недостроенность корабля как верный знак антипатии Вселенной к каждому из них лично.
На семнадцатый участок он пробирался странными тропами, что-то напутал при выборе уровня и неожиданно для себя оказался под самым потолком огромного помещения. Осторожно, с опаской посматривая вниз, Алик пробрался к краю выступающей металлической балки, чувствуя себя героем фотографии «Обед на небоскрёбе», копия которой висела в их каюте. Сзади послышалось недовольное урчание, и, обернувшись, Алик увидел на соседней балке кошку Уму, которая лежала, свесив лапы над бездной. Прекрасное место, чтобы спрятаться от людей, но при этом не терять их из виду.
Внизу не было Нью-Йорка, но вид был не менее величественный. Слаженно двигались огромные погрузчики и краны-шагоходы. На стенах и полу, на тросах под потолком, на балках и перекрытиях копошились люди, сверкая сваркой, бранясь, смеясь. Практически на глазах у Алика они отвоёвывали у бесконечной Вселенной пространство и делали это не для каких-то будущих поколений и не для спящих в саркофагах незнакомцев – а для себя. Для своих детей. Для Алика.
Алик никогда прежде не бывал в таких местах, и теперь его охватило изумление – как можно было жить посреди этого всего – и не замечать.
Это была «Эррата», какой видела её мама. И, оказывается, Ума. Может, это видели вообще все? И только Алик ходил в шаге от этого чуда, не отдавая себе отчёта.
Невозможно было отсюда разглядеть маму, но Алик понял вдруг, что это и не нужно.
Причал
Узкие, скудно освещённые коридоры виделись теперь Алику иначе. Вернулось потерянное где-то между Землей и Венерой ощущение чуда. Такое было с ним в самые первые дни, когда он замирал вдруг посреди коридора и думал с некоторым изумлением: я в космосе.
Наверное, можно было просто не появляться на причальной палубе. Но Алик дал слово, и оно как магнит тянуло его к шаттлам. К тому же это был редкий шанс попасть туда, куда обычно нет хода таким, как Алик.
И всё же была робкая надежда, что код, переданный Чертом, не сработает и дверь не откроется.
Код сработал. И второй тоже.
Коридоры причальных палуб пустовали. Вероятно, пока Земля была близко, они охранялись куда лучше. А может, дело было в приближающемся празднике. Праздники расслабляют людей. Кажется, ничего плохого в праздник случиться не может.
Отчего-то ему было тревожно. Так, верно, чувствует себя пластиковый хоккеист, покинувший привычную колею на игрушечном хоккейном поле.
Куда-то испарилось чувство детской вседозволенности. Как будто принятое им решение переместило его в новый статус. Уже не ребёнок.
Чёрт ждал у одиннадцатого шлюза и, похоже, нервничал.
Алик молча протянул ему книгу – это была цена его новой свободы. Лететь он передумал, но книгу уже обещал в уплату за всех. С пацанами решил не прощаться – вышло бы долго и неуместно.
Зассал, констатировал Чёрт. Алик только махнул рукой, потому что не объяснять же про увиденное только что чудо, и про время, и душу – тем более что все эти материи он и сам толком не понимал, просто чувствовал.
Алик пошёл прочь, думая, как ужасно жалко всё же книгу. Не потому что он знал теперь её цену в мире «Эрраты», а потому что эта, именно эта книга была ему дорога. Потому он и взял именно её, что считал своей. Древнее издание с выпадающими страницами было пересобрано заново и тщательно прошито. На обложке – девочка и улыбающийся кот. Мама читала её в детстве, чтобы Алик уснул. И было что-то общее в его имени с именем девчонки из книги – это сходство немного раздражало, но в конце концов девчонка оказалась совсем не дурой, так что пусть.
Настоящее
Алик не слышал шагов за спиной, просто вдруг обнаружил себя на полу, а уже потом почувствовал удар в почку и сразу ещё один. Вместе с болью пришла вдруг отчаянная ясность. С некоторыми такого не случается за всю жизнь – детально и чётко разглядеть механизмы окружающего мира, пусть и малой его части. И тогда Алик понял, что умрёт, потому что никак иначе не мог он получить такого озарения, кроме как в виде предсмертного подарка. Он перевернулся и увидел Чёрта, испуганного и злого, и увидел сплетение причин и мотивов. Чёрт был человеком безвременья – таким же, каким едва не стал и сам Алик. Крошечной крупинкой в спичечном коробке посреди бескрайнего мрака. Пластиковым хоккеистом, умеющим двигаться только в прорезанной для него колее посреди игрушечного хоккейного поля. Мы таковы, каков наш мир. Но и наш мир таков, каковы мы.
Чёрта интересовали только драгоценные книги. У него даже мысли не было, что у Даньки и пацанов всё получится и они облетят на челноке Сатурн, а потом на ускорении гравитационного манёвра догонят «Эррату» и тем более пристыкуются к ней. Теперь и сам Алик понял, что план был безумным. Подумал вдруг отстранённо: не Чёрт ли стоял за теми прыгунами, что три года назад сбежали на Землю?
У Алика был небольшой опыт стычек в коридорах палубы Зета. Подсечка вышла неуклюжей, но Чёрт споткнулся, и Алик успел вскочить на ноги и сделать несколько шагов, но его тотчас остановила мысль: можно убежать, но тогда пацанам конец.
Можно кричать – Данька услышит. Но не решит ли он, что затея раскрыта и за ними пришла охрана? И не форсирует ли в таком случае старт?
Сам не зная, зачем так делает, Алик громко запел вдруг дурным голосом, придумывая мотив на ходу:
О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик!
А в глу́ше ры́мит исполин —
Злопастный Брандашмыг!
И задохнулся, получив удар в солнечное сплетение и следом – прямо в зубы. И ещё целый град беспорядочных ударов, когда снова упал и покатился, пытаясь прикрыть голову.
Краем глаза Алик заметил светлое пятно – кошка Ума пробралась за ним на причальные палубы и теперь с ленивым равнодушием ждала исхода битвы. Прощай, Ума.
Возможно, он недооценил её антипатию к людям. Когда Чёрт замахнулся для очередного удара, Ума, безупречно прицелившись, взлетела прямо к лицу Чёрта и вцепилась в него когтями; Чёрт завыл.
Потом послышались голоса. Кажется, это были Данька и остальные, а может, ещё кто-то. Может, здесь собрался весь корабль – посмотреть, как время возвращается к Алику.
А оно возвращалось.
Алик почувствовал ткань настоящего. То, что, ему казалось, было навечно утеряно, растворено в мыслях о прошлом и тревогах о будущем. Жизнь была здесь, струилась у него под пальцами ручейком крови, тёплым и солёным на ощупь. Такое называют синестезией, вспомнил Алик. Может, так ощущается твоя собственная душа после долгого отсутствия. Он попробовал улыбнуться, но от одной только попытки всё тело сотрясла невозможная боль.
Часы
Открыв глаза, Алик на несколько мгновений вообразил, что находится в одном из саркофагов на палубе Альфа. Он смотрел на мир сквозь толщу воды; водой был заполнен вертикальный стеклянный саркофаг, и в этом саркофаге находился Алик. Первая его мысль была: только не теперь. Когда время вернулось, наполнило кровь и дало смысл. Алик попробовал ударить по стеклу: может, ещё не поздно. Но сил не было, к тому же он разглядел чуть зеленоватое – сквозь призму регенерационной жидкости – помещение и понял свою ошибку. Он находился в медицинском отсеке на одной из верхних палуб. Конечно, никто не собирался отправлять его в тысячелетний сон. Всего лишь вылечить.
В углу на стуле, укрывшись юпитеркой, спала мама. Над ее головой светились цифры электронных часов. 23:59 сменились на 00:00, и где-то за стеной сначала тоненько, а потом уверенно и хором закричали: ура.
Кошка Ума сидела на полу прямо напротив Алика и смотрела на него с нескрываемым любопытством. Наверное, приняла за огромную нелепую рыбу.
Алик помахал ей рукой.
Оксана ЗаугольнаяТакси «Желание»
– Понимать же надо, для них стараюсь, – и Виктор со вкусом добавил ругательство, захлопнув дверцу такси. Стало немного легче. Недостаточно.
– Вы это мне, Виктор? – раздался приятный голос из динамика, вызывая новый приток желчи и ненависти. Неужели коммутатор включился, когда он сел на водительское место? Вот дурацкие ноу-хау, что ни день, то меньше шансов остаться наедине со своими мыслями. Даже ругаться и то приходится с оглядкой!
– Не вам, – тем не менее сухо ответил он. С диспетчером ссориться не хотелось. Инга была той еще стервой и могла порядком испортить рабочую смену. И тут он понял, что его смутило. За возмущением из-за включенного динамика он это едва не упустил. Голос был не Инги. – Простите, вы кто?
Незнакомка определенно ждала этого вопроса, столько в ее голосе было воодушевления.
– Надя, сегодня я – ваш диспетчер, Виктор.
Виктор даже заподозрил, что она новенькая, и привычно затосковал. Работать с новенькими и так морока, а уж в новогоднюю ночь просто хуже не придумаешь. Да и «ваш диспетчер» прозвучало как «сегодня я буду вашим официантом», а сам разрывается между десятком столиков. Только у Инги, а значит, сегодня у Нади, куда больше таких «столиков» с шашечками. И внимание диспетчера значило куда больше, чем хотелось признавать водителям. С хорошим диспетчером можно было в новогоднюю ночь заработать и на вызов Деда Мороза, и на мешок с подарками.