Геннадий Николаевич Машкин
ОТКРЫТИЕРоман
За два дня до суда
Женя пришел к Слониковым, как договаривались, сразу после работы. Разговор предстоял важный, о защите Игоря Бандуреева. И Женя ожидал встретить только своих. Но кроме друзей-соседей, он увидел постороннего, учителя местной школы, который квартировал у Митьки Шмеля.
«Передоверил Митька квартиранту, что ли?» — озадачился Женя, впрочем вспомнив, что Шмель с симпатией говорил о своем Гарии Иосифовиче. Будто бы он в течение двух лет, пока живет на Подгорной улице, никому не отказал в помощи написать заявление, а то и сам ходит просить за людей в райсовет, райздрав и райком партии. А уж что Гарий Иосифович печатается в областных газетах, геологи сами знали. И теперь Женя уставился на этого гостя, как на большой сюрприз.
А учитель уже освоился в квартире Слониковых. Он занял любимое Женино место на красной кушетке у обогревателя печки. Посверкивая очками, он что-то писал в тонюсенькой тетрадке. Авторучка его стремительно выводила острые, сильно наклоненные буквы. «Я свою Лилию Ивановну не смог пригласить, — подумал Женя, с подозрением посмотрев на гостя Слониковых, — а этот первый пришел!»
Но хозяин квартиры, широкий веселый Витька Слон добродушно наблюдал за пишущим. А хозяйка уже перелистывала бумажки в серой папке, и деловая бороздка рассекала высокий адвокатский лоб Люси Слониковой.
Только Борис Петрович со всегдашней своей настороженностью в лице поглядывал на учителя сквозь стекла своих очков, напоминающих льдинки на дужках. Но он не мог, хорошо воспитанный человек, пойти против воли хозяев, своих друзей, и намекнуть учителю, что сегодня у них не простая вечеринка, сейчас они собрались на генеральный совет товарищей, тема их разговора: как помочь защите Игоря Бандуреева, обвиняемого в тяжком преступлении, тем более что друзья не пощадят ни личности Игоря, ни самих себя, чтобы отыскать хотя бы малюсенькую палочку-выручалочку.
«Зачем выказывать постороннему нашу рану? — обвел Женя соседей исподлобным взглядом. — И как мы ее собираемся лечить?!»
Но учитель и ухом не повел. А Люся протянула в его сторону гибкую руку с гроздью огнистых ноготков на изящных пальцах.
— Это Женя Солонцов, — объяснила она учителю и представила того: — Гарий Иосифович Наделяев, преподаватель русского языка и литературы в той же школе, где и твоя Лилия преподает...
— Поневоле как-то я привязался к этому делу, — объяснил учитель. — Очень мне жалко мать Игоря... Посмотрю на ее руки, и моя матушка вспоминается... Руки состарились у наших матерей раньше их самих... Вы замечали?
Женя неопределенно кивнул и сжал сухие пальцы очкарика, пробуя их на прочность. Чужак оказался не из слабачков. А так из себя ничего особенного — острое лицо, загнутый чуть вбок нос и воинственный хохолок над костистым лбом: Кощея бессмертного запросто может играть.
— Зови меня просто Гарька, — сказал учитель простуженным голосом и улыбнулся, показывая обломанные резцы. — А о тебе, Женя, я знаю от Шмеля и Лилии Ивановны...
Женя насторожился: неужели его Лилия Ивановна могла откровенничать с этим очкариком?
— Город маленький — скоро все перезнакомимся, — вмешался участливый Слон и повез по бархатной алой скатерти рюмки для коньяка. — За знакомство давайте и выпьем...
В бутылке с коньяком пылало, будто была она с раскаленным металлом. Хотелось плеснуть на язык, чтоб ожгло и тепло разошлось по жилам. Постоянно хотелось тепла в этом Витимске, заброшенном в зимнее безбрежье Крайнего Севера. Но Женя отстранил рюмку и заявил:
— Мы собрались обсуждать или что?
— Как вы просили — поделиться мыслями о защите, — прожурчал голос Люси. — И высказать самим дельные предложения.
— Так чего тогда тянуть резину? — спросил Женя напрямик.
— Я вот подумала сейчас, — ответила Люся, — что Гарий Иосифович, между прочим, может написать в газету о деле Игоря и здорово помочь...
— Поздно в газету, — честно возразил гость, — даже срочные материалы теперь месяцами лежат в редакциях...
«Изо всех сил вовлекает его в дело, — подумал Женя про хозяйку. — Неужели для пользы?»
Женя поглядел в глаза Люси Слониковой и увидел, как броневеют ее зрачки. «Я здесь веду, а не вы! — сказала она одним лишь движением резко очерченных губ. — И будьте же любезны подчиняться, сосед!»
И Женя ответил примирительной улыбкой, показывая доверчивую углубинку на правой щеке. А потом пригнулся и стал растирать мокрое пятнышко под своими унтами: Слон не любил, когда в его уютной, прилично обставленной квартире остаются следы от гостей; сидеть сиди, даже выпей, но за собой приберись — вынеси окурки, затри пятна и расправь дорожку. «Лакеев нынче нет, — прямодушно рассуждал Слон, — и жена у меня не уборщица!»
«Что верно, то верно — не уборщица, — подумал Женя, покосившись на Люсю. — Даже звать ее запросто уже не поворачивается язык... Пора, пожалуй, переходить на полное имя, как произошло с Борисом...»
Люся Слоникова была единственным адвокатом Витимского районного нарсуда. И злить ее сейчас — только делу вредить. Она и так долго уклонялась от всяких прогнозов по делу Игоря. Ссылалась на то, что не закончено расследование. Что следователь Коровин никак не может вынести обвинительного заключения, хоть сам Игорь явился в милицию и признался в совершенном им убийстве отца. А потом заявляла, что ей не все ясно в признаниях Бандуреева. И наконец согласилась провести с ними разговор, как со свидетелями защиты, и выслушать все пожелания истомившихся друзей Слона. А уж они-то приготовились высказать ей все соображения насчет невиновности своего однокашника и товарища Игоря Петровича Бандуреева, обвиняемого в убийстве родного отца.
— Ну, что... начнем? — обвела Люся всех собравшихся твердым взглядом.
— Давайте, — вырвалось у Жени.
— Плохи дела, ребята, — объявила Люся. — Игорь полностью виновным себя считает!
— Так отец-то каков был! — Женя столкнул собственные кулаки так, что щелкнули костяшки.
— Петр Васильевич Бандуреев ничего плохого не сделал сыну, — прервала Люся его спокойно. — И не собирался, как установило следствие... Нелепое столкновение на пороге дома!.. И юристы не видят смягчающих обстоятельств, вот что хочу вам сказать.
— Один вид иного пьяницы вызывает в нормальном человеке ярость, — упорствовал Женя, — а такой запивоха, как был отец Игоря, — вдвойне!
— Ну, это из области тонких эмоций, — сказала Люся. — А следствие имеет дело с деяниями и квалифицирует их по закону...
— И ты считаешь, все верно там квалифицировали? — кивнул Женя на папку.
— Послушайте сами выводы обвинительного заключения. — Люся прочитала: — «...На основании вышеизложенного Бандуреев Игорь Петрович, рождения 25 мая 1938 года, уроженец г. Витимска Иркутской области, русский, образование высшее, холост, беспартийный, аспирант Иркутского горного института, офицер запаса, ранее не судим. Обвиняется в том, что, прибыв в командировку в г. Витимск, придя домой к родителям и увидев плачущую мать и пьяного отца, Бандуреева Петра Васильевича, в стычке с последним нанес топором удар в голову, после чего Бандуреев Петр Васильевич скончался, то есть в совершении действий, предусмотренных статьей 103 УК РСФСР...»
Люся впилась в свою короткую стрижку пятерней — у нее был вид врача, который прочитал диагноз неизлечимой болезни.
— Сколько же лет ему корячиться? — проговорил Женя, теребя свои лохматые рыжие унты. — По этой, по сто третьей?
— От трех до десяти лет, — объяснила Люся. — Умышленное убийство, совершенное без отягчающих обстоятельств...
— А если защищать хорошенько? — спросил Женя.
— Ну, если бы найти смягчающие обстоятельства, — терпеливо разъясняла Люся, — можно было бы биться за сто четвертую...
— А эта чем лучше?'
Люся легко, будто перед глазами был текст Уголовного кодекса РСФСР, процитировала статью:
— «Умышленное убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения, вызванного насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего, а равно вызванного другими противозаконными действиями потерпевшего, если эти действия повлекли или могли повлечь тяжкие последствия для виновного или его близких, — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или исправительными работами на срок до одного года».
Женя развел кулаки, чтобы сшибить их, как делал, когда волновался, но тут пришла ясная мысль.
— Игорь всю жизнь искуплял бы вину на наших поисковых работах, — сказал он, — геолог, каких мало, сами знаете...
— Этого недостаточно, чтобы просить сто четвертую, — ответила Люся со вздохом. — Необходимо доказать состояние сильного душевного волнения, или аффекта, но для этого нужна доказательная зацепка!
— Ну и найдем! — загорячился Женя, будто сам был свидетелем убийства. — Это же не просто случилось, постепенно нарастало и взорвалось!
— В том-то и дело, что просто, Женя, — подал свой сочный голос Слон. — Переволновался, считай, на стороне, пришел, увидел и убил...
— Зачем ты огрубляешь, Слон? — перебил его Женя. — Что мы, не знаем Игоря?
— Плохо знаем, — сказал Слон, печально кивнув на Люсину папку. — Там он все о себе сказал, честно, без пощады. Крепкий парень — ничего не скажешь.
— Ну и что же, нам нечего добавить? — спросил Борис Петрович.
— Ничего подобного! — воскликнул Женя. — Мы так просто не отступим!
— А я что, предлагаю отступать? — отозвался Слон, обиженно мигая по-детски нежными ресницами. — Будем слушать, а потом делать выводы... До сих пор вроде кагалом решали...
— Плохо решали, — подал голос Борис Петрович, — иначе бы не собрались по такому прискорбному случаю.
Женя не вынес взгляда корящих глаз Бориса Петровича и, будто сам виноватый больше всех, снова принялся растирать мокрое пятно под ногами. Нет, он никак не мог смириться с мыслью, что Игорь Бандуреев, этот вечно озадаченный ушастик с припухлыми губами и затаенной печалью в узких глазах, совершил преднамеренное убийство.