Ой да ты тайга моя глухая,
Раз увидишь, больше не забыть.
Ой да ты девчонка молодая,
Нам с тобой друг друга не любить...
Сгреб мешочки и пошел восвояси.
Игорь не стал дожидаться, когда Митькин голос совсем заглохнет в тайге. Он выполз на поляну, попробовал встать на ноги и снова повалился. По щиколотке будто каленым железом провели.
— А-а-а! — Игорь уткнулся в кашкарник.
Митькина песня оборвалась. Послышался треск, точно по тайге мчался медведь.
«Все, — решил Игорь, — встретились-таки! И мне остается лишь протянуть ему руки! За помощью!»
Из-за останца выскочил Митька. Мешочки, плащ и молоток он оставил, примчался налегке.
— Игорь! — проговорил Митька. — Петрович?
Разноцветные глаза его сверкали, как две капли воды, попавшие в радугу.
— Вот шел да оступился, — объяснил Игорь. — Проклятый мох! О-о...
— Не можешь идти? — спросил Митька.
Игорь покрутил головой, показывая на щиколотку.
Митька опустился на колени и сжал ногу Игоря. Игорь ойкнул. Митька подхватил его, перекинув руку через плечи, и повел на шум гидравлики.
От Митьки разило табаком и бражным перегаром, но вел он осторожно, стараясь полностью освободить левую ногу Игоря от работы. Нестерпимая боль появлялась, когда носок сапога задевал ветки. А так можно было терпеть.
— Чо вышло-то? — закричал мониторщик, когда они спустились с увала и присели отдохнуть на бревно возле монитора.
— Ногу вывихнул, кажется, — отозвался Игорь, постукивая зубами. — Жидкий мох!
— У тебя есть чем примочить, Кириллыч? — спросил Митька. — Тут с нашим студентом беда получилась, тайга моя глухая!
— Поищем. — Мониторщик закрепил свою пушку, потом подсел к Игорю и начал стаскивать сапог с левой ноги. — Если студент, надо людей слушать.
— Ой-ой! — закричал Игорь во весь голос.
— Ничего, парень, ничего, — успокаивал его мониторщик, ощупывая щиколотку железными пальцами: — Дело не страшное, потянул жилу, ничего, вылечим, через неделю плясать будешь с девками.
Он достал чистую тряпицу, потом вытянул из внутреннего кармана баклажку и полил из нее на тряпку.
Игорь ощутил запах крепкой бражки, сморщился.
— Ничо, парень, не вороти нос-то, — приговаривал мониторщик. — Это средство проверенное, старательское, через неделю встанешь... Иначе стал бы я переводить брагу на тебя.
Митька кивал, подтверждая слова старика. А старатель обернул тряпкой щиколотку, крепко завязал концы. Потом надел носок и натянул сапог. Поставил Игоря на ноги, словно чурку дров.
— С богом, шагайте, — разрешил он.
Митька опять перехватил Игореву руку через плечо и, придерживая второй рукой сбоку, повел его по дороге.
— Тайга, она не любит суеты, — проговорил мониторщик, провожая их. — Хорошо, недалеко зашел, а если бы далеко?
— Хорошо, что и сосед в маршрут вышел, — скривился Игорь. — А то бы ползти да ползти...
— Может, ему лучше в поселке, Митрий? — крикнул мониторщик. — Изба больша, старуха будет ухаживать, молоко свое.
— Отлежусь в палатке, — ответил Игорь. — Камеральной обработкой займусь...
— В крайнем случае, увезут в Витимск, — сказал Митька. — Вон оно, начальство, прибыло!
Игорь поднял голову и увидел автофургон возле своей палатки. У фургона копошился Куликов. Люба вынимала из кабины пачку газет и журналов. Ее взгляд прошелся по зеркальцу, и она заметила бредущих по дороге. Люба выронила газеты и бросилась навстречу.
— С такой девахой рай и в палатке, — заметил мониторщик, отставая.
Люба подбежала к ним, разбрызгивая грязь. Груди ее вздымали свободный мужской плащ. Щеки горели, словно созревающая брусника, а челка разделилась на две половины, прилипнувшие к вискам.
— Что случилось? — выдохнула Люба.
— Ничего особенного, — отозвался Митька. — Ногу подвернул, тайга моя глухая.
— А я уж думала, под взрыв попал. — Люба подхватила Игоря под руку с другой стороны.
Митька рассказал ей, как встретил Игоря в тайге, на границе их участков.
— Надо же, — заговорила Люба. — По такой погоде! Кто заставляет?
— Жила в палатку сама не придет, — отозвался Игорь сквозь зубы. — Сколько можно вхолостую работать? Поисковики, называется...
— Ладно тебе ворчать, — ответила Люба. — Нога долго не заживет с таким настроением.
— Стоит тебе раз прикоснуться — и заживет как миленькая, — заметил Игорь.
— А кто кричать будет на перевязке? — спросила Люба.
— Не буду, — поклялся Игорь.
Куликов рысцой подбежал к ним.
— Что такое, Игорь Петрович? — начал он с ходу. — Травма ноги? Как случилось? Один ходил?.. Почему один ходил?
Игорь объяснил, что промывальщика отпустил в баню на прииск, сам пошел взять несколько проб недалеко от поселка. Нога подвернулась, когда перескакивал с камня на камень.
— Зачем же так рисковать, — проговорил Куликов и укоризненно поиграл желваками, будто в углах рта у него были длинные зубы мудрости. — Из-за одного безрассудного маршрута неделю теперь потеряешь.
— Неделю? — Игорь опустился на подножку автофургона и тупо уставился на мокрые свои сапоги. — Целую неделю!
Куликов не слушал его. Он сдернул сапог с ноги Игоря. Размотал тряпку, пахнущую спиртом, и ощупал ногу. Щиколотка вздулась и покраснела. Пальцы Куликова казались Игорю крабьими клешнями. В глазах зароились черные точки, их становилось все больше.
— Дайте я сама, Матвей Андреевич! — вмешалась Люба.
Куликов тряхнул капюшоном, отпустил ногу Игоря и сказал:
— Перевяжи, Любушка, а мы с Митей перекурим пока.
Люба наклонилась к Игорю, провела пятерней по опухоли и стала тщательно обматывать щиколотку тряпицей.
— Не страшно, — успокоительно заметила Люба. — Растяжение, наверное. Я-то испугалась, думала, как у папы... В этом месте перелом очень опасен. Хотя, конечно, жить можно, даже в геологии работать... Папа сейчас расходился, как молодой по тайге носится. — Она осеклась и забормотала, что надо сходить в палатку за бинтом.
— Аптечка во вьючном ящике, — объяснил ей Игорь холодным тоном.
Люба убежала в палатку и долго не выходила обратно. Игорю даже показалось, что она там плачет. Он напряг слух, но из-за фургона доносились более явственные звуки. Игорь тут же переключился на Куликова и Митьку: оттуда тянуло не только сигаретным дымком, но и острым разговором.
— Надо точно узнать, не оставил ли какого плана ей брат, — говорил Куликов. — У меня сильное подозрение, что есть у Фени бумага с указаниями, где искать...
— Разве ее поймешь, чокнутую? — вздохнул Митька. — Своими путями надо подбираться к жиле, Матвей Андреевич.
— Нельзя никакими приметами брезговать, Митя, — заявил Куликов.
— Я понимаю, тайга моя глухая, — ответил Митька. — Только трудно расколоть Феню. Ласковая она, да и твердая, кварц и кварц!
— А ты ей объясни, Митя, — убеждал Куликов, — какое это преступление — удерживать тайну, как необходимо нам сейчас рудное золото, как мы бьемся здесь, и все безрезультатно!..
— Да с чего вы взяли, что она знает про жилу, Матвей Андреевич?
— Интуиция мне говорит, понимаешь, — ответил Куликов. — Должен был ей братка план оставить.
— Если оставил, то она не выдаст, — сказал Митька. — Такие дела у старателей под семью замками...
— Говори, теперь мало вероятности, что жив он. Убеждай крепче!
— Попробую, Матвей Андреевич, — буркнул Митька, — слово-олово!
Игорь забыл про боль в ноге. Опомнился, когда Люба снова притронулась к его щиколотке. Она приложила кончик бинта к тряпичной намотке и стала медленно бинтовать ногу белоснежной лентой.
Игорь заметил, что веки Любы припухли, ноздри покраснели. Она плакала на самом деле. У нее были слабые нервы. Если бы ему плакать от каждого своего промаха, слез бы не хватило. Не плакать надо, а думать, изобретать, перестраиваться на ходу, если неудача! Вот сейчас он понял, что надо делать дальше. Раз Куликов сомневается в удаче, то надо стать на более надежный путь. Надо усилить научную часть поисков. Если Куликов с Митькой пошли за открытием к Фене, то Игорь выберет более достойный азимут. Он возьмет азимут на науку, на тесную дружбу с Журкиным!
— Пожалуй, поеду я в Витимск, — сказал Игорь. — Все равно до снега на ногу не встать, чую.
— Конечно, — обрадовалась Люба, — лучше отлежаться дома, а там видно будет...
— Будет виднее, — согласился Игорь, — продолжить на этом уровне или на другом...
Учитель поднял авторучку, и Люся уставилась на блестящий наконечник, словно на палочку гипнотизера.
— У меня вопрос, — сказал Гарий Иосифович, — почему вы не пригласили Любовь Дмитриевну?
В ответ раздался тонкий свист — это Слон выпучил губы, изображая безнадежность.
— Здесь особая статья, — объяснил Борис Петрович этот уличный жест Слона. — Люба у нас в камералке будто сам Шаман-камень...
— Она в себе все вынашивает, — поддакнул Женя. — Свой у нее суд, про себя...
— Пробовали ее притянуть к защите? — спросил учитель.
— Бесполезно, — ответил Женя, — глядит на нас, как на пустое место...
— Может, это так и есть, — вставила Люся.
Кресло скрипнуло под Слоном, и хозяин пробурчал:
— Ты на себя много не бери, Люсьена! Мы в твоей юриспруденции не разбираемся, но совместными усилиями что-нибудь еще сварганим в пользу Игоря.
Люся снисходительно покивала, отвела ручейки волос со лба за уши и произнесла морозильным голосом:
— Вот сейчас я вам напомню, что вы сварганили в Рудногорске совместными усилиями...
18
Когда начались лекции третьего курса, Игорь объявил ребятам, что собирается съездить летом на практику с Журкиным. Он объяснил, что дела на Витиме плохи, никаких признаков золотого оруденения не обнаружено, хоть были проведены планомерные поиски большей части долины золотоносной речки Шаманки. «Надо как следует подковаться на известном месторождении, парни, — заявил Игорь. — В общем, жалею я, что не поехал с вами сразу... Надо наверстывать!»