Гарька развернулся и зашагал дальше изящной своей походкой.
Женя подобрал свою шапку и долго глядел, как Гарькина тень рассекает желтые пятна света из окон. Попробовал распрямить спину и расставить носки тяжелых унтов врозь, под прямым углом. Идти стало неловко. Но Женя специально пошел в полутемный Старательский переулок походкой учителя. Это было наказание самому себе за легкомыслие. Да, Гарька ответил ему посильней удара кулаком. «Похоже, он всерьез думает о защите, — размышлял Женя, — а я повел себя по-нахаловски!» И теперь он вспомнил про «секретный табачок», которым не поделился с ними Слон. Было похоже, что Гарька в чем-то прав, а они, товарищи Игоря, отошли в сторону.
— Надо посоветоваться! — решил Женя вслух и увидел, что стоит против особнячка Лукиных. — С ним-то и лучше всего, с самим!..
С Дмитрием Гуровичем он не был знаком, но как сослуживец Любы мог запросто войти в этот особнячок. Лишь бы у Лукиных не было гостей!
И Женя попытался с улицы разглядеть, кто в доме.
Сквозь ледяные наросты на окнах и синие шторы смутно различался профиль замначуправа по геологии Куликова. Матвей Андреевич ходил по комнате плавной походкой, откидывал голову с курчавым кустом волос и что-то доказывал хозяевам, изредка обмахиваясь рукой.
Женя задумался, ладно ли советоваться при Куликове. И пока он, по обыкновению, медленно соображал, в лукинском доме захлопали двери, разнесся гул голосов.
Жене пришлось отступить в рябую тень под заснеженной черемухой.
Дверь на крыльцо распахнулась, и под навес вышли гость, хозяин и Люба.
— Морозец! — разнесся по переулку скрипучий голос судьи.
Лукин приостановился в двери, пропустил Куликова и загородил выход на улицу дочери: она была налегке — в платье да платок на плечах.
— Марш в дом, Люба! — приказал Лукин. — Или жить надоело?
Люба протиснулась на крыльцо.
— Ну, что, не понимаешь русского языка, дочь?
— А я хочу испытать, надоело мне жить или не надоело! — сказала Люба и скрестила на груди концы пухового платка.
— В таком случае испытывай под охраной! — вмешался Куликов, снял свой тулуп и набросил его на Любу.
— Всю жизнь под охраной, — пробурчала Люба, — глотка свежего воздуха не даете самой вдохнуть!
— Мать твоя один раз вдохнула!.. — заметил Лукин.,
— И мы стараемся, чтобы ты не повторила той ошибки! — заметил Куликов.
— Так вот за что любит вас мой папа, — проговорила Люба и покачнулась. — Ха-ха-ха...
— Любушка, — протянул Куликов, — ну до каких пор ты будешь такой несерьезной?
— Она все играет в маленькую, — проскрежетал голос Лукина. — А около нее такие открытия происходят, что уму непостижимо!
Люба вскинула голову, и тут же ее взгляд скатился по отцовскому лицу, как по укатанной ледяной горе.
— Буду серьезной знаете когда, — обратилась она присмиренно к отцу и Куликову, — когда стану вровень с вами, совершу какое-нибудь грандиозное открытие!
— Полно, Любушка! — Куликов умоляюще сложил перед собой ладони в черных перчатках. — Что мы сделали, это же наше, общее, кто больше, кто меньше, зачем считаться... Ну, пусть нас с твоим отцом слегка выделят, но ты же совсем рядом!..
— Нет, я хочу сама теперь такое же совершить! — повторила Люба. — Чтобы никто пальцем не посмел ткнуть!
— Это кто же посмеет? — набычился Куликов.
— Может, и не посмеют, — ответила Люба, — но мне надо отличиться, и все!
— У моей дочери опять приступ блажи, — успокоил гостя Лукин, — думаю, через два дня пройдет, когда ей суд напомнит, как некоторые отличаются в погоне за отличиями!
Женя понял, что дальше стоять и слушать этот разговор неприлично. Потоптавшись и поскрипев на месте, будто идет издалека, Женя вышел из сетчатой тени к примолкнувшей компании.
— Добрый вечер, — поприветствовал он Лукиных и Куликова.
— Женя! — вскрикнула Люба, точно увидела родного человека.
— Евгений Ильич? — присмотрелся Куликов. — Каким ветром сюда занесло?
— Понимаете, провожал тут одного друга, учителя из школы, — начал объяснять Женя, — и увидел вас на крыльце... А мы собирались с парнями нашими у Слониковых обсудить дело Игоря Бандуреева, ну и разволновались...
— Слоникова времени зря не теряет, — произнес Лукин снисходительно. — Использует все, что можно и нельзя!
— Она с нами только хотела посоветоваться, не поможем ли мы чем в защите, — заторопился Женя, — да нам трудно сразу сориентироваться в законах...
Он говорил с нахаловской простоватостью, зная наверняка, что интеллигентный человек плюнет на эту бедность и начнет разъяснять суть дела, и станет понятней, как дальше действовать.
И Женя стал рассказывать, как они весь вечер пытались объяснить преступление Игоря с точки зрения защиты, да так и не смогли открыть в его деле аффекта, хотя по всему видно, что Игорь не мог схватиться за топор без сильнейшего психического потрясения.
— Следовательно, его и не было, этого потрясения, — произнес Куликов.
— А может, здесь особое помешательство? — возразил Женя и отвел лицо от света уличной лампочки. — Чокнулся человек на миг и сам об этом не догадывается!..
Лукин задумчиво потер свой подбородок о шершавый сгиб воротника старого кожана и сказал:
— В его признаниях много рассудительности... Даже слишком много...
— То есть, вы считаете, Дмитрий Гурович, он и в момент... преступления ясно осознавал все? — спросил Женя.
— Я хочу сказать, мне было бы очень трудно судить такого, — сознался Лукин. — Только в свидетели здесь и гожусь.
— Кто бы скромничал, да не ты, Дмитрий! — заявил Куликов. — Столько лет ты соответствовал, а на Бандурееве залетел бы?!
— Это тебе не какой-нибудь воришка с одной мыслишкой, — спокойно сказал Лукин, — а целый мозговой трест!
— Ну, ты брось прибедняться, — сердито хрустнул снегом Куликов. — Такой ясновидец и — на попятную!
— Какой там ясновидец, — возразил Лукин. — Столько лет толокся возле пещеры и не мог догадаться сам...
— Но в своем-то деле ты все понимаешь, — настаивал Куликов.
— Раньше так думал, а после этого случая с нашим Петром Васильевичем сильно засомневался.
— Ты в чем-то не уверен? — удивился Куликов.
Лукин еле заметно кивнул.
— Вот и мы тоже, — заволновался Женя, подступая к Лукину. — Возникли у нас кое-какие сомнения...
У Лукина зашевелились брови так, что показалось, с них вот-вот слетит снег и они потемнеют. Но снег-седина был цепкий.
— А Слоникова прекрасно знает, что еще Кони предупреждал не доверять гласу общественности, — проговорил Лукин, и Женя услышал тот самый скрипучий фарфор в голосе судьи. — А тут товарищеская спайка!
От такого выпада Женя отступил опять в тень черемухи. Но здесь на выручку пришел Куликов.
— Мои ребята вступились за своего товарища-геолога, Дмитрий! Это наш закон'
— За отцеубийцу вступаются те, кто сам не очень-то любит своих отцов! — поправил Лукин.
— Нисколько! — воскликнул Куликов. — Придешь завтра на собрание наше и услышишь, как по-сыновьи мои мальчики относятся к делам своих старших коллег и отцов! — Он полуобнял Женю и спросил: — Верно я говорю, Евгений Ильич?
Женя деликатно кивнул.
Куликов покачал пальцем, словно дулом нагана, перед Жениным носом и объяснил свой отцовский жест:
— Только давать вам застаиваться нельзя, вот в чем наука! Вовлекать вас быстрей в ответственные дела! На самые верхние полки штатного расписания! Не давать плесени завестись в уме! — Куликов энергично потер уши под черным каракулем и добавил: — А вашей Слониковой тоже нагрузочку мы нашли... Сегодня я послал ей через Виктора предложение быть у нас в управлении юрисконсультом по совместительству, на полставки... Пусть за Игоря постоит стеной с нашей помощью!
«Вот он «секретный табачок»! — осенило Женю. — Только почему Слон не сообщил об этом всем?! Дал повод этому Гарьке предполагать черт знает что!»
— Обморозишься, Женька, так думать будешь, — засмеялась Люба, выпуская мягкие клубочки пара, пахнущего вином. — Пойдем лучше чай к нам пить и с папой ругаться вдвоем!
— Нет, надо двигаться, — сказал Женя, — мне дрова еще колоть!
— А мне тоже хочется наломать дров! — Люба крутнулась перед Куликовым и сбросила ему на руки тулуп.
— Что за настроение у тебя, Любовь Дмитриевна? — охнул Куликов.
— Вы знаете, иногда до мученичества чую, где-то рядом и мое открытие! — И она странно посмотрела на Женю. — Кто бы только вызвал во мне этот самый аффект, чтобы я пошла искать что надо...
— Люба, домой! — Лукин влетел на крыльцо, невзирая на хромоту, подхватил дочь и втолкнул ее в сени. Обернулся и скривил губы. — Не надо было наливать ей последнюю рюмку, Матвей!
— Это пройдет в самом скором времени!
— Самое трудное впереди!
— Думаешь, может выкинуть фокус на суде?
— Она в мать...
— А ты отец или кто?
— Мне пора на пенсию.
— Это с чего же тебя потянуло, такого бодряка?
— Видишь, с молодежью начинаю грызться, а может, она в чем-то не так уж и не права.
— Надо находить с ней общий язык, как я нахожу.
— Видно, не могу...
— Ну, зря ты распускаешься раньше времени, Дмитрий, бери с меня пример!..
Лукинского ответа Женя не стал дожидаться: Люба ушла и его присутствие только стесняло старших. И Женя отступил в млечную темь переулка. Стараясь не скрипеть, он двинулся в сторону Подгорной. «Гарьку надо нагнать, помириться и высказать ему мнение Лукина!»
Но хорошо это или плохо, что они как бы послушались трезвого, правильного Лукина? Не слишком ли они сами правильные оказались в этом деле? Не рано ли они бросили поиски доказательств невиновности Игоря?
И тут Женя поежился на ходу: вспомнил странные Любины слова. «Не такая уж она была пьяная, — решил он и стал мысленно отвечать ей: — Мне, знаешь, Люба, лично тоже недолго надерзить кому угодно. Только не таким людям, как твой отец или Куликов. Это золотые души, и возле них сам становишься лучше!»