— Что такого мог Петя сказать мне? — как бы заинтересовалась Ксения Николаевна.
— Например, про то, что потом вскрылось на следствии из письма ее к Лукину, — вел свою линию Гарька.
— Что? — замерла Ксения Николаевна, точно прибитая к стене.
— Что если Феня не отдаст план, то отец Игоря, — держал дыхание Гарька, — расквитается с ней по-своему в тот же вечер!
Женька взял Гарьку за локоть: «Хватит мучить человека!»
Гарька раздумчиво натянул свою шапку на уши и пообещал:
— Мы сами еще постараемся... К Фене пойдем и к Любе... что есть, разроем...
Вслед за Гарькой Женя перешагнул порог, и они очутились в темноте. На ощупь выбрались во дворик и засеменили по тропинке, то и дело оступаясь в нетронутые обочины. Заговорили, позабыв о хиузе[5], обжигающем легкие.
— Ты предпочитаешь молчать, геолог!
— А ты давить на людей, душевед!
— Я устанавливаю диагноз!
— Не устанавливаешь, а склоняешь к ложным показаниям!
— Такой кремень, пожалуй, склонишь!
— Не видишь, она больше ничего не знает?
— Это ты ничего не видишь, поисковик, называется!
— Что она, враг своему сыну?
— И родные могут заблуждаться, а то и просто свое соображение иметь.
Гарька с ходу попытался забежать по расскольженной обочине на дорогу, но покатился обратно. Женя подхватил его сзади и подтолкнул на трескучий тротуар. Без Жениной помощи Гарька шмякнулся б очень сильно. Спор прекратился сам собой. Они вспомнили, с какими людьми предстоит им разговаривать.
На улице Мира можно было легко представить, как выковывался здесь человеческий характер. Первые землепроходцы высадились сто лет назад на диком берегу и наскоро срубили несколько зимовий. А когда в лотках блеснуло золото, звон топоров разнесся по всей долине. И скоро узкой полоски берега не хватило, пришлось лезть в голец. Улицы кривились, изламывались и заходили в тупик, как жизни самих старателей. Но главная улица Мира прорубала все эти кривулины от самого берега Витима до вершины Горбача: по ней шли когда-то в тайгу за старательским фартом и скатывались обратно ватаги копачей-горбачей. И теперь еще на строениях этой улицы лежал отпечаток буйного золотоприискательства.
Женя с Гарькой поравнялись с аккуратной полуземлянкой-полуизбушкой. Выкопал ее когда-то давно неудачливый приискатель, а жили в ней по сей день, и мачта антенны высилась рядом с выбеленной трубой. А рядом громоздился древний купеческий особняк в два этажа, с садиком и верандой для питья чаев. Дальше — крепкий и светлый под шифером дом. Украинская мазанка, выбеленная до синевы. Засыпной барак, что получил в народе солидную кличку «крейсер». Литовский дом с двумя острыми, как копья, башенками по углам. Избенка якута: во дворе олешки колышут кустами рогов и бренчат боталами. А вот шлакобетонный особняк, с мансардой, по типу подмосковных дач, будто пальма среди тайги. Далее темный провал — переулок Старательский. Потом плотный забор, оснеженные черемухи за ним, черные ставни Лукинского дома, против крыльца которого Женя стоял два часа назад. Рядом белыми стенами в глаза — Ванина мазанка. И как только она могла просочиться между лукинским и бандуреевским домами? Будто прошлое ужилось рядом с настоящим, а потом и перебралось в дом Бандуреевых.
Бывший дом Бандуреевых возвышался горделиво и справно. Ставни дома были закрыты, но в щелях серебрился иней от света. «Невероятно, чтобы и эти хозяева сказали нам что-нибудь, — подумал Женя с тоской, — если даже что и знают».
— Ну, что, — спросил Гарька, не глядя на Женю, — попытка — не пытка?
— Я должен удостовериться, — отозвался тот и свернул к крыльцу, — иначе замаюсь.
— Только ты не отмалчивайся, — попросил Гарька, — с двух флангов всегда лучше получается.
— Ладно, сам буду давить, — пообещал Женя, — здесь можно... Живут хорошо, успокоенно... Кому только ни продают свой овощ...
Крыльцо загудело под их ногами морозной утробой. На шум кто-то вышел в сени, отворил входную дверь.
— Кыто тута? — высунулась из проема стриженая голова на жилистой шее.
— Мы к вам по делу, — бодро начал Гарька.
— Кыкому тыкому делу? — загнусил Ваня.
— Понимаете, мы пришли кое о чем расспросить вас, — напирал Гарька.
— О чем рассыпоросить? — удерживал дверь Ваня.
— В связи с делом Игоря Бандуреева, — объяснил Гарька.
— Никаких таких дел мы не зынаем, — отрезал Ваня. — Картошка, капуста продаем, а других дел и зынать не хочем!
Он попытался захлопнуть дверь, но Женя отстранил Гарьку и удержал дверь перед самым хлопком.
— Дядя Ваня, пустите нас, — попросил он, — мы долго не задержимся...
Ваня высунулся опять и приблизил к Жене желтое сморщенное лицо. Глаза хозяина вдруг блеснули.
— Евыгений Ильич? — охнул он. — Ходите...
И дверь распахнулась перед всегдашним покупателем, который не мог обходиться без картошки и капусты.
Женя поймал Гарьку за руку и повел его за собой, словно Ваня мог все же остановить второго незваного гостя. Но хозяин мелким шажком догнал гостей и щедро распахнул перед ними дверь в свой большой дом.
Женя и Гарик перешагнули порог и будто очутились в зимнем саду. Вокруг них в ящичках, кадках, кастрюлях зеленела рассада, цвели комнатные цветы, наливались фрукты...
— Как зимний урожай? — кивнул Женя на апельсиновое деревце, выгнувшееся под тяжестью нескольких плодов-слитков среди глянцевой листвы.
— Хоросо урожай, — расплылся Ваня, — мало-мало свой витамин получать можно...
— Вот о чем в газету писать надо, — толкнул Женя Гарьку. — О таком чуде!
— Это потом, — охладил его Гарька. — Сейчас другая забота...
— Пырошу к столу, — Ваня повесил под занавеску пальто и полушубок и раздвинул пылающие портьеры. — Позы есть будем, чай пить...
Посреди стола, занимавшего полкомнаты, сиял бронзовый самовар с мятым боком, а в тазике белели китайские позы. Хозяйка в цветастом переднике пила чай из блюдца. Зайчик от блюдца дрожал на лице Фени, и глаза ее то высвечивались до родниковой ясности, то заполнялись зеленым мраком. Хозяйка была в хорошем расположении духа.
— Господи, сам Женечка к нам пожаловал! — затянула Феня грудным голосом.
— Добрый вечер, хозяюшка, — отозвался Женя. — Приятного аппетита.
— Садитесь с нами вечерять, — продолжала Феня. — Это из новых геологов, что ли, с тобой товарищ?
— Из школы это, учитель Гарий Иосифович, может, слышали... — стал объяснять Женя.
— Ах, так это учитель, который Семену Макаркину помог пензию выхлопотать! — оживилась Феня. — И Глотиха поминала добрым словом, что помог квартиру получить, и Нюра со своим Василием про твою участливость рассказывали, сынок, ведь чуть не разошлись они тогда.
— А сейчас мы к вам пришли за помощью, тетя Феня, — заявил Гарька с доверчивой улыбкой.
— За помощью? — замигала Феня. — За какой?
— Кое-что разузнать насчет Игоря и вообще тех дел, — объяснил Женя.
— Игоря?.. Тех дел?..
Феня поперхнулась чаем и долго откашливалась, бросая испуганный взгляд на незваных гостей.
— Зачем же вам лезть в нашу горькость? — спросила Феня наконец.
— Товарищ все же наш, — ответил Женя, — в ответе мы за него, понимаете?
— Сеть какую забрасываете? — задала еще вопрос Феня. — Что за рыбу ловите?
Тут уж Гарька опередил.
— Защите помогаем, — просипел он. — Игоревой защите, как сочувствующие...
— Кто теперь его защитит? — обронила веки Феня.
— Но вашего-то Василия удалось отстоять! — завладел Гарька разговором. — Благодаря защите!
— Посадили б, может, жив остался мой братка, — опустила Феня голову, словно под тяжестью углистых кос, уложенных вокруг головы. — А то ведь сам сгинул, Шмеля за собой уволочил, а теперь и самого Петра Васильевича, царствие ему небесное!
— Почему Петра Васильевича? — вкрадчиво засипел Гарька. — Почему вы приравниваете их?
— Хрустальное зимовье сгубило их, — Феня загляделась в чай, — хрустальным зимовьем они уравниваются...
— Хыватит таких разговоров! — Ваня схватил тарелку с позами и придвинул гостям. — Кушайте, пожалуйста, зачем говорить мыного?
Женя взял белый податливый поз и чуть не насильно затолкал в рот Гарьке. Тот скривился, но через минуту разжевал, и над верхней губой его выступили капельки пота.
Женя тоже съел поз. Терпкая мясная начинка, пропитанная чесноком и перцем, обожгла рот. Женя запил эту стряпню чаем и взял с тарелки еще один мясной вареник, как звал про себя позы.
— Выкусно? — спросил Ваня.
— Очень, — ответил Гарька, — надо же, никогда таких не ел... Вроде пельменей, только лучше.
— Ваня у меня мастер, — сказала Феня, улыбчиво огладывая хозяина. — Раньше и я хорошо готовила, когда у Бандуреевых работала, а потом все отрезало, когда братка пропал...
— Мы знаем отлично, тетя Феня, что вы прикидывались помешанной не от хорошей жизни, — воспользовался паузой Гарька, — но почему вы не отдали план жилы по прямому назначению, геологам?
Феня опустила глаза на блюдце с чаем.
А Ваня отставил свой чай, настороженно следя за выражением Фениного лица. А лицо ее покрылось крапивными пятнами.
— Не отдала, и все! — вскрикнула Феня, и в глазах ее уловах как бы заблестели рыбки. — Человек нужен был, а не геолог!
— Тетя Феня, — сказал Гарька, — если бы вы не дожидались, а сразу отдали план обыкновенному человеку, брат ваш живой был бы сейчас!
Феня застыла с полуоткрытым ртом, и туда покатились градины из глаз.
— И сейчас я бы советовал вам рассказать, почему вы не отдали план Куликову! — не унимался Гарька. — Это может обернуться в пользу Игоря!..
Но тут Ваня побагровел, кинулся к портьерам и откинул их с прохода.
— Не надо больше! Не зынаем ничего, не надо никого! Мир и покой надо, кушай, спи надо, витамины расти...
Гарька пытался протестовать, но Женя подтолкнул его в прихожую.
— Евгений Ильич!
Ваня догнал их на крыльце, сунул ему теплый слиток и скрылся за дверью.