Я горячо поддержал старика. Пообещал вместе с ним сходить и проверить заявку. Только вот освоюсь.
...Через неделю старик принес мне в контору свой «шкварец». Волосовидная жилка золота просекала молочно-белый кусок. Я показал обломок начальнику партии Кирьякову. Тот хмыкнул, встопорщив вислые усы:
— Цыганову верить все равно что небо мерить!
— Не на небе же он нашел образец, — возразил я.
— Так он тебе и покажет, где нашел,— сказал начальник и шмыгнул приплюснутым носом. — Цель свою преследует старый копач.
— Можно ведь попробовать расколоть хитростью, — ответил я, перебрасывая камень из руки в руку. — Для чего нас учили в техникуме?
— Ну если учили — сходи, — сказал Кирьяков, смешасто поводя глазами в косых надрезах. — Не найдете золота — слуплю с тебя стоимость всей затеи. Прими к сведению, лошади здесь дороже золота. А вам лошадь нужна... Ну ничего — за год рассчитаешься. И впредь будешь умнее.
...Моему отряду придали лошадь по кличке Лиса. Она была наполовину пегая, наполовину гнедая. Лиса великолепно развязывала зубами всякие узлы. Делала это она с одной целью — удрать назад, на прииск, к кормушке с овсом. С какой лошадиной тоской глядела Лиса на поселок, когда мы переправились на ту сторону Жуи.
Стоя в лодке, начальник партии говорил мне напутственные слова:
— Смотри в оба... Цыганов может из тебя веревку свить и достать ею фарт себе. Вычетом не отделаешься тогда...
— Ладно, счастливо оставаться.
Я разозлился не на шутку. Этот самоучка все время опекал и поучал меня. Точно я пришел в тайгу из детского сада. Слава богу, я в тайге уже отработал пять месяцев. На практиках. Были под моим началом бывшие правонарушители. Вот то ребята — да! Оторви и брось! А этот старикашка... На серых штанах его синяя заплатка. Только называет себя важно «копач», «таежный бродяга». Смешно, и только!
Я оттолкнул лодку с начальником от берега. Вода подхватила и понесла ее. В какие-нибудь минуты лодку могло унести за километр от поселка. Но Кирьяков уперся шестом в галечное дно. Он повел лодку по шивере против течения. Ловкий черт! Меня бы унесло вместе с шестом. Я глядеть-то на шиверу не могу — голова кружится. Но в золоте разбираюсь, наверно, получше здешних грамотеев.
Цыганов оторвал меня от размышлений, затянув дребезжащим голосом:
— Я не варвар какой, чтоб меня опасаться. Было время — земля в глазах вертелась, а теперь для людей я мягче травы...
Я сочувственно молчал. Вскинув «тозовку-мелкашку» на плечо, свистнув Пирата, я зашагал по тропе. Цыганов поправил вьюк, взял Лису за уздечку и пошел вслед за мной.
Навстречу нам из-за хребта Шаман выходили чистые облака, от которых ощутимо веяло холодом. Осень в разгаре... Поздно мы вышли. Если снег нас накроет внезапно, придется мне расплачиваться за эту незапланированную экспедицию. Интересно, найдутся тогда сочувствующие мне или все отхлынут от молодого зарвавшегося специалиста? Вернусь фартовым золотоискателем или останется мне уповать на учительскую зарплату мамы да охотничьи способности Пирата?
— Давно вы здесь, Елизар Панкратьич? — спросил я Цыганова. Мне надоели тревожные мысли. — Сколько уже промышляете в Дальней Тайге?
— В двадцать пятом дядя, упокойничек, привез меня сюда, — ответил старик, и глаза его сверкнули зеленой слюдкой, — посвятил в старательское дело. Уж я-то поимел терзания по старательскому сектору, юноша! И сколько золотишка ни выносил в жилое место — все растранжиривал. А теперь близок локоть... Надо бы домик купить на юге да косточки на солнце погреть, ан не на что...
— Ну, дальнетайгинцам грешно жаловаться... Неплохо получаете и на старых россыпях, особенно опытные разведчики.
— А-а, слезы это — не заработки по старым временам. — Он осторожно уложил на место плитку песчаника, которую я свернул сапогом. Под нею была колония муравьев. — Фарт сорвать надо, а сил нет, и времена старые отошли.
— Вот и пора зацепиться за коренное золото, хотя бы маленькое рудопроявление, позарез необходимо оно району, Елизар Панкратьич!
— Району?..
Но я не смог ответить на усмешистый вопрос спутника: как назло залаял Пират. На золотистой лиственнице я увидел легкого зверька. Выстрелил из мелкашки и неожиданно попал. Белка хваталась за зыбкие ветки, пока не упала на землю. За нею тянулась струйка желтой хвои.
Цыганов смурно посмотрел на меня и спросил:
— Белка невыхоженная, зачем стрелил?
Мне стало как-то не по себе. Зачем, в самом деле? Но не мог же я допустить, чтоб мой подчиненный читал мне мораль. Хватит того, что начальник укалывал меня, будто я ни черта не смыслю в тайге.
— На шапку сойдет, — ответил я. — Матери пора беличью справить, а то ей не по карману. Если разведчики жалуются на заработки, что остается бедным учителям?
— Тайга, она добрая, — жестко сказал старик, — но не нужно, юноша, злоупотреблять. Спроси — и я скажу, где брать можно, когда, зачем. А так вот — тайга беднее стала птицей, зверьем. — Он посмотрел на Пирата колюче, словно приговаривал его к смерти. — Собака дурная — ей на бурундуков лаять. Хорошую кто же подарит?
Я подозвал Пирата к себе, дал обнюхать белку и ласково потрепал его стойкие черные уши.
— Для начала неплохо... А дальше будем осваиваться... каждый в своем жанре...
— Черного кобеля не отмоешь добела, — буркнул Цыганов.
— А он позолотится вместе с нами на этих гольцах, — ловко намекнул я, обсыпая пса золотыми иголками.
Тайга до самой вершины Шамана рыжая, лиственничная, и только долина Хомолхо, где пролегал наш путь, змеилась чернотой елок. Мы поднимались на Шаман за веселым Пиратом чуть ли не на четвереньках. Дышали как загнанные олени. Я ждал, когда старик остановится. Но он не сдавался. Наконец Цыганов привалился к одинокой корявой лиственнице. На ней трепыхались разноцветные тряпочки, шкурки, позвякивали консервные банки, раскачивались бутылки и две кожаные рваные сумки. Старик вытащил из кармана кусочек зеленого ситца и завязал повыше. Потом он вытер с лица пот и закурил, свернув цигарку с добрый сучок.
— Зачем? — спросил я, выдыхая парок на разукрашенное дерево. — Какой смысл?
— Скоро перевал, — ответил он. — Так у нас полагается, юноша. Чтоб фарт подвалил и согласье меж нами было.
— Мудрая штука, — я нашел в кармане куртки недействующую зажигалку и прищемил ее к веточке шаман-дерева. — Чтоб согласье крепло меж нами!
Цыганов поглядел на блестящую игрушку, и правая половина его сухого лица страдальчески искривилась. Я почувствовал, что такая щедрость ему не по нутру.
Мы передохнули и после этого быстро вышли на перевал. Оттуда я увидел гольцы с высоты птичьего полета. С южной стороны они были выкрашены в золотые и розовые тона, а с северной — в черно-зеленые. Даже внешне они были необычайно разнообразны, хомолхинские гольцы. А сколько дорогого металла еще скрыто в них?!
— Зажигалку ты зря повесил, — проворчал старик и зорко вгляделся в изгибы новой долины. — Мало ли что может случиться... А ты не куришь, стало быть, спичек нет?
— Да зажигалка-то сломанная, — ответил я и подмигнул. — Зато на фарт повезет, может быть, настоящий, а?
Пронзительный взгляд старателя потеплел. Цыганов сорвал со своей головы седую шапку, обмахнулся ею и призадумался.
— Настоящий фарт от настоящего бывает...
— Идем-то по-настоящему, цель достойная и риск немалый!
— Тогда барда, как говорят якуты, вперед то есть, юноша!
Спуск был не легче подъема. Марь вымотала из меня последние силы. Вязкая и хлипкая, она покрывала весь северный склон Шамана. Когда мы спустились к Молвушке, я упал на траву возле воды и сказал, что здесь будет привал. Цыганов суетливо согласился. Он развьючил и стреножил лошадь. Затем собрался поохотиться. Старик пошел вдоль речки. За ним побежал Пират.
Я отдыхал, уткнувшись лицом в желтую осоку. Слышал тихое клокотание ручья. За полчаса охоты раздался только один выстрел.
Вернулся Цыганов без Пирата.
— Ничего не убил?
— Два пустых да порожний.
— А где Пират?
— Назад удрал... Понял — объедать нас не стоит. — Он подсмеивался, но в глаза взглянуть не торопился.
— Странно получилось: то не сбегал, а то вдруг...
— Нрав у наших собак неопределенный, а эта хуже всех, Пиратка-то...
— У людей здесь, похоже, не лучше характерцы...
— В тайге зазря никто не бросит тебя, юноша.
— Зато с первых шагов здесь пытаются подмять меня под себя, как малолетку, что ли?
— В тайге тот старший, кто опытней...
— Не выйдет, Елизар Панкратьич, все-таки у меня диплом техника-геолога, кое-какие права имею и директивы на поиски рудного золота, и зря ты собаку мою прогнал, если не хуже...
— Собака эта во вред нам. — Не убирая ружья с колен, старик начал заряжать стреляную гильзу картечью. — Как пить, медведя приведет и бросится под ноги к тебе спасаться, юноша.
— Испугался! — Я хмыкнул со злостью. — Копач, таежник, разведчик!
Цыганов спокойно ответил мне:
— А чего мне бояться с таким ружьем? Зауэр хорошего бою. Одного охотничка на горбачей я срезал за полсотни метров в те еще времена...
Я уставился на беззубый рот старика, словно на живой дульный срез.
— Был такой зимовщик на Нечере. Через устье Нечеры шли раньше, когда не было самолетов, копачи-горбачи на прииск Светлый, оттуда на Бодайбо. И как узнает Кирсаныч, что человек с золотом идет, — не быть тому живу... Много мертвецов Жуя приносила к Перевозу. А и Кирсаныча принесла однажды. Прямо в лодке... Плыл он на Перевоз торгонуть хариуском, а я, на грех, вышел к Жуе с Балаганаха, где старался тогда. Сижу, отдыхаю, вижу — плывет. Я кричу: «Посади в лодку». Он отвечает: «Сыпь два золотника... Не хочешь — плыви на чем стоишь». Я ему и всыпал картечью из обоих стволов...
Меня зазнобило. Старик увидел, что я нахохлился, и расценил это по-простому; пошел собирать сухие хворостины, развешенные полой водой на кустах тальника. Насобирав охапку, Цыганов развел костер. Я не отставал, сбегал к ручью с чайником и поставил на костер чайник. Огонь обтекал его со всех сторон и взвивался в холодное небо.