Хоос верил, что у них достаточно данных, чтобы добиться успеха. Если игнорировать прогресс опухоли и сосредоточиться только на выживании пациента, то статистические графики свидетельствовали о важном новом лекарстве – и даже, возможно, о прорыве в борьбе с раком.
Мистер Гомер, пациент Волчка, продолжил принимать антитела к CTLA-4 и после двенадцатинедельного периода исследования. Он поступил в клинику кандидатом на хоспис, но к шестнадцатой неделе он уже не страдал от ужасной боли в животе и даже почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы съездить в короткий отпуск с друзьями. Через год снимки показали, что очаги поражения и опухоли практически полностью исчезли. Но в 2006 году мистер Гомер не считался. В двенадцатинедельный период клинического испытания антитела к CTLA-4 его опухоли на снимках КТ не уменьшились. Он не подходил под категорию «выживаемость без прогрессирования», так что его данные говорили, что лекарство, которое в конечном итоге спасло ему жизнь, не нужно одобрять к применению.
Главная буква в критерии ВБП – В, то есть выживаемость пациента. Именно по ней и следует оценивать эффективность лекарства.
Но могли ли они это доказать?
– Нам не обязательно было убеждать в этом FDA, – объясняет Хоос. – Если вы можете продемонстрировать повышение выживаемости, FDA совершенно все равно, почему именно пациент дольше живет! Главное, чтобы это повышение было реальным. А у нас оно реальное!
Если препарат демонстрирует повышение выживаемости, комиссии по сертификации лекарств абсолютно все равно, почему это происходит. Главное, чтобы повышение было реальным!
Более трудной задачей оказалось убедить начальников Хооса из BMS продолжить исследование, продлить его и использовать новые целевые показатели, измерявшие общую выживаемость.
– Когда вы меняете цель исследования и вас интересует не просто выживаемость без прогрессирования, а выживаемость в целом, временные рамки приходится сильно расширить, – говорит Хоос. – Исследование продлили на три года!
Затраты на трехлетнее испытание лекарства – экспериментального лекарства, которое уже «провалилось» по стандартным меркам, – на пятистах пациентах составляли миллионы, миллионы долларов.
Тем не менее компания согласилась.
– У нас было достаточно уверенности, чтобы не бросить все. Мы могли провалиться на нескольких этапах. Можно неправильно спроектировать испытание. Не получить внутренней поддержки. Войти в партнерство не с той группой, измерять не те конечные результаты. Или, даже сделав все правильно, прийти к неправильным выводам. Способов провалиться целый миллион. Это верно для любых клинических испытаний по всему миру. «Выживают лишь те, кто достаточно стоек, чтобы довести эксперимент до конца, не остановившись на раннем этапе», – говорит Хоос. – Вот как добиваются настоящих прорывов.
То был всеобъемлющий, тщательно продуманный план, на который понадобились миллионы долларов и шесть лет и который изменил лицо медицины. Но Хоос может рассказать нам, как создать прорывную терапию с немецкой точностью и всего в одном предложении.
– В общем, у вас есть механизм, который работает [CTLA-4], а также настойчивость и уверенность, вы работаете над ним в клинике, создаете метод, который умеет правильно обнаруживать действие механизма и демонстрировать его FDA и покупателям, – и вот после этого вы чего-то добиваетесь, – с улыбкой рассказывает он. – Именно такой, если очень, очень сильно упрощать, была история «Ипи».
Ипилимумаб стал тем самым лекарством, которое изменило критерии выбора лекарственных средств при их сертификации. Самочувствие пациентов было, наконец, учтено при патентовании.
Теперь в онкологии можно использовать слово исцеление (cure), – продолжает Хоос. – Это больше не фантазия и не жестокое обещание, которое невозможно выполнить. Мы еще не знаем, кто будет среди удачливых пациентов, которые полностью вылечатся, но мы уже видели несколько случаев выздоровления. Когда мы начали работу в 2011 году, отдельные пациенты излечивались.
Когда данные длительного слепого исследования раскрыли, выживаемость при метастатической меланоме уже улучшилась.
– Ипилимумаб дал 20 процентов общей выживаемости, – говорит он. – Это большой шаг в правильном направлении, и цифры продолжают расти.
Сейчас эти цифры еще и подкрепляются использованием комбинированной терапии; данные продолжают появляться, и цифры меняются практически ежемесячно.
– Для кого-то наступает функциональное выздоровление, а у других болезнь на самом деле полностью исчезает и больше не возвращается, так что это может быть настоящим исцелением, – говорит Хоос.
«Ипи» – это не лекарство от всех видов рака, но именно успех «Ипи» стал прорывом для раковой иммунотерапии. Он разжег огонь под сообществом исследователей рака и изменил направление работы для ближайших десятилетий. Внезапно обнаружилось, что годы провальных экспериментов с иммунотерапией нужно пересмотреть в свете новости, что ученые пытались «завести» иммунную систему, стоящую на ручном тормозе. А сейчас впервые стало известно, как снять этот тормоз.
Новая информация о уловках, которые придумывает рак, чтобы избегнуть иммунного надзора, вдохновила ученых из самых разных областей науки заняться иммунологией. Те же, кто и без того ей занимался, теперь ищут другие контрольные точки и, может быть, другие тормоза. И, что важнее всего, этот прорыв ясно и недвусмысленно дал понять, что человеческой иммунной системе можно помочь распознавать и убивать рак; открылся новый перспективный фронт в нашей старой как мир войне против этого заболевания.
То был «пенициллиновый момент» для рака. Мы все еще живем в нем, и это очень интересно. Но если история иммунотерапии рака и может нас чему-то научить, так это тому, что надежду нужно очень сильно приправлять осторожностью.
Глава шестаяНе искушайте судьбу
Мы ищем там, где светло.
История любого больного раком – это путешествие, и у некоторых оно дольше и тяжелее, чем у других. Путешествие Брэда Макмиллана продлилось двенадцать лет. Оно началось в 2001 году с пятнышка на пятке, темного кружка под мозолью, похожего на пузырик во льду. Брэд был бегуном и по выходным играл в баскетбол; у него бывали кровавые мозоли, но эта почему-то увеличивалась. После ежегодного медосмотра его отправили к дерматологу. Дерматолог сказала, что это нужно немедленно удалить.
Спешка удивила Брэда, как и то, насколько большой кусок она отрезала от его ступни. Она отправила его в лабораторию и сказала ему ждать.
Брэд вернулся к своей жене Эмили в приемный покой; она сидела одна среди целого моря стульев. Время было уже после пяти в пятницу, перед Днем поминовения[5]. Сотрудники лаборатории словно остались на работе специально для них, и это показалось им необычным, а необычное в медицинской обстановке обычно пугает. Брэд пошутил, что у него забрали фунт плоти, Эмили
попыталась обсудить планы на выходные, а потом наконец вернулась дерматолог. Требуются дополнительные анализы, сказала она, но у Брэда меланома, и ему нужно снова вернуться на следующей неделе. Дерматолог ненадолго замолчала, посмотрела на Брэда, потом на Эмили. «“Будьте добры друг к другу в этот уикэнд”, – сказала она. – Хорошо?» Очень трудно было не понять, что она имеет в виду.
Они попытались осмыслить происходящее по пути домой. Брэд вырос в семидесятых и восьмидесятых, когда солнцезащитные кремы были не обязательны, светловолосый мальчишка из Южной Калифорнии, рожденный, чтобы загорать. Рак кожи ведь именно так работает, правильно? Да и вообще любой рак: это история вашей жизни, которая в конце концов напоминает о себе. Брэд, конечно, получил за жизнь немалую дозу ультрафиолета, но на ступне? Там не бывает солнечных ожогов. Единственное, что они смогли вспомнить на эту тему, – меланома на пальце ноги у Боба Марли. Для Боба все закончилось плохо, но, с другой стороны, Боб игнорировал все советы врачей. «Будьте добры друг к другу», – сказала врач Брэда. Они решили не игнорировать этот совет.
Рак – это история вашей жизни, которая в конце концов напоминает о себе.
В тридцать один год Брэд все еще считал себя неуязвимым. Он был по природе оптимистом и наслаждался жизнью, которая лишь подтверждала его мировоззрение. У него была отличная новая работа в процветающем технологическом стартапе в эпоху, когда технология переживала бум, и здоровая годовалая дочка.
Они не были богаты, но все равно были уверены, что у них все будет хорошо. Настало новое тысячелетие, шумиху о «проблеме 2000 года» унесло волнами новых товаров, услуг и технологий из Кремниевой долины. В Сан-Франциско считалось практически религиозной доктриной, что прилежная работа и умная технология смогут найти решение буквально для чего угодно, даже для этой штуки на его ступне, этой меланомы. Брэд победит ее;
«Черт возьми, отрежьте мне всю ступню, – сказал он врачу, – что угодно, лишь бы сработало».
Но когда пришли результаты анализов, оказалось, что удаление ступни не поможет. Меланома уже распространилась. Она поднялась по ноге и добралась до лимфатических узлов в колене Брэда. И это, как ему сообщили, относительно хорошая новость: она только в ноге и только ниже колена. Меланома – это не просто рак кожи, хотя начинается она именно там. Она перемещается быстро, а когда добирается до жизненно важных органов, особенно легких или мозга, это уже смертельно опасная четвертая стадия. У Брэда на данный момент была стадия 3b.
Меланома – это чрезвычайно агрессивная форма рака. Она очень быстро перемещается, а, добравшись до мозга или легких, дает опасную четвертую стадию.