Вася в сутях
Жара была такая, что куры неслись вареными яйцами.
1
Мегрэ и Звездарик третий час находились в отсеке управления «стеной плача».
Оба нервничали, только комиссар умело скрывал свое состояние, сидел в кресле, вытянув ноги и попыхивая трубкой. А начальник ОБХС даже и не скрывал – пружинисто шагал от одной проволочной сетки к другой, будто метался.
Все было подготовлено. Витольд Адамович с оперативной группой находился в автомобиле-пеленгаторе. На крышах пяти самых высоких зданий города были установлены самоповорачивающиеся антенны, настроенные на частоту спецкостюма Долгопола и призванные уловить его сути. С Христианом Христофоровичем Казе, который управлял Ψ-ВМ изнутри, договорились, что он в нужный момент подавит помехи от ЗУ «некомплектов», не даст им выступать со стены с нападками и претензиями; заодно обезопасит и от утечки информации.
(Сыщикесса Лили продемонстрировала обиду, что не прислушались к ее мнению, и на операцию не явилась. Звездарик позвонил, корректно напомнил. Она ответила, что у нее сегодня свой план поиска; голос был сонный. «Знаем мы эти поиски», – подумал Семен Семенович, кладя трубку. Впрочем, в ней и не нуждались.)
…Но когда из динамиков послышалась разухабисто исполняемая среднечастотным голосом песня: «…а я как безумный рыдал. А женщина-врач хохотала – ха-ха! – я голос Маруси узнал!..» – начотдела подумал, что резвятся «некомплекты», снял трубку, раздраженно набрал код Х. Х. Казе:
– Христиан Христофорович, я же просил!
– Все правильно, – ответил из машины другой автоматический голос. – Это он.
– «Тебя я безумно любила, – продолжал Вася со стены, – а ты изменил мне, подлец! Теперь я тебе отомстила – ха-ха! – мошенник и жалкий стервец!..» А, шеф, ты здесь, привет! Порфирию Петровичу наше с кисточкой!
Комиссар помахал рукой в сторону стены, победно взглянул на Звездарика: оправдалась его идея!
– А лярвы нашей, первой сыщикессы Суперграндии, почему нету? – свободно продолжал Вася. – Впрочем, ну ее… Вот и я здесь. Так сказать, тепленький. Спекся, готов.
– В каком смысле – готов? – сердито спросил начотдела.
– А в каком хотите. Сначала мы со Спирей спустились к дяде Боре, потом добавили у тети Раи и у Настась Филиппны, чокнулись с инопланетянином… А песне какой он меня выучил, Спиря-то, мировой парень, вот слушайте: «Пшел вон из мово кабинету! Бери свои зубы в карман! Носи их в кармане жилету – ха-ха! – и помни Марусин обман!..»
– Оператор Долгопол, прекратите балаган! – рявкнул, не выдержав, Звездарик. – Докладывайте по существу!
На стене замолкли. Потом тот же голос сказал врастяжку:
– Еще и тон повышает. Что ты мне можешь сделать, обормот лысый, сверх того, что уже сделалось? Подвели-таки под пули! Думаете, не больно, не страшно? Такое тело было: пятидесятый размер, пятый рост!..
Сути в состоянии опьянения – это было нечто новое. Звездарик подумал, что по-настоящему он Долгопола до сих пор не знал. Но что делать? Не учли осложнение. «Разберемся: алкоголь в основном попадает в кровь, то есть остался с ней в Васином теле, которое сейчас, где бы оно ни было, регенерирует, оживает. Вон индикаторы около кнопки „Р. Б.“ показывают, что спецкостюм работает как приемник, улавливает стимулирующие импульсы. Там спиртное не помеха; известно, что хирурги в полевых условиях нередко дают раненому перед операцией стопку спирта – помогает… Следовательно, в Васины сути перешла лишь некая, что ли, Ψ-эманация опьянения – впечатление. Словом, он должен скоро прийти в норму – электронное же быстродействие!»
– Вася, друг мой Василь Лукович, – заговорил Семен Семенович проникновенно, – не утратил ты свое тело, не переживай, оно уже регенерирует. И в звании будешь повышен, поверь слову! Только надо же знать, где и как с тобой все случилось. Мы ведь с первого раза и запеленговать тебя не успели.
– Во-от! – удовлетворенно сказали на стене. – Так вас, начальников, учить. А то «докла-адывай!». Что докладывать – стреляли в спину, два раза, кто – не увидел, на лестничной клетке пятого этажа, дверь прямо, кожаная, я как раз в нее звонил. Этаж последний, без лифта. Дверь как раз открывали. Все.
– Не все, дорогой Лукович, не все. Дом-то этот где, хоть примерно ориентируй, куда пеленгаторы целить? Как шли?
– Не знаю… не помню. Я же в дымину был. Спиря вел.
– Что за Спиря, каков из себя?
– Да вы его отменно знаете: Спиридон Математикопуло, наш лучший донор.
– Вот как?! – Звездарик ошеломленно и многозначительно переглянулся с Мегрэ. – Наш Спиридон Яковлевич… Та-ак! – Начальник отдела в возбуждении выхватил изо рта комиссара трубку, затянулся, сунул обратно; тот не изменил позы, только поднял брови, взглянул на коллегу с сомнением. – Он с тобой поднимался?
– Нет, остался внизу. К себе, говорит, зайду, водки принесу.
– Ты уже в норме, Вася?
– Да… Так точно, – смиренно ответили со стены. – Какие будут приказания?
– Сейчас транслируем тебя на частоте спецкостюма. Возвращайся в свой пятидесятый размер, пятый рост, продержись сколько сможешь. Вникни в обстановку. Вернешься – сообщишь. Все!
Звездарик нажал нужные клавиши, склонился к микрофону:
– Пеленгаторам – внимание! – Затем повернулся к Мегрэ: – Тело сейчас там, в хазе.
2
…Вася очнулся – и едва тотчас не потерял сознание от рвущей сердце боли. Он сдержал готовый вырваться стон, напряг внимание. Понял, что лежит вверх лицом на чем-то пружинисто-мягком, укрыт по глаза тоже мягким, тяжелым и пахнущим псиной.
Сердце работало – будто хромало: сокращалось медленно и трудно. Но действовало, перекачивало кровь. Каждое сокращение левого желудочка (простреленного, понял Долгопол) отдавало в груди обморочной болью и сразу сменялось сладостным зудением регенерации. Боль – зудение, боль – зудение… сознание мерцало в такт сокращениям сердца.
Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.
– Неужели нельзя было раньше, по дороге? – приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.
– Нэльзя. Он нэ сам был, – также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. («Чей? Лаврентия?! А как же пистолет?») – Ладно, я пошел, на работу нада.
– Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?
– Всэ чисто, нэ дрэйфь.
(«Неужто он?..») Хлопнула дверь.
– Ну, Спиря, ну удружил – привел!.. – занервничал бас. («Значит, не Спиря стрелял в меня», – подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.) – Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?
«Средь юных дев, украшенных цветами, шел разговор лукавый обо мне, – интеллигентно подумал Вася стихами; от алкоголя в крови он снова захорошел. – Барыги чертовы, так я вам и дался!» Он слегка напряг мышцы бедер, пытаясь определить, на месте ли пистолеты, не сняли ли.
– Куда ты его сейчас вынесешь, куда денешь, – вступил новый голос, – пусть лежит до темноты. Клиентов ты всучиваешь-обессучиваешь в кабинете. А если кто и поинтересуется… ну, скажешь, что упился, мол, доходяга, отсыпается, тревожить не надо.
«Доходяга… сами вы!» От обидных слов, которые, увы, соответствовали действительности: да, упившийся доходяга, коего провели и привели! – Долгопол излишне взволновался, реакция организма чуть не ввергла его в новый обморок.
Ноги он почти не чувствовал.
Кто-то подошел, приподнял над лицом пахнущее псиной покрывало, присвистнул:
– Эге, да это наш выдающийся венерианский целинозавр! – Голос был знакомый, с рынка. – Тц-тц… хотел на Венеру, а сыграл в ящик.
– Какой еще ящик, не будет ящика, – отозвался хозяйский басок. – Стемнеет, отвезем на берег, в мешок с кирпичами – и в Итиль, где поглубже… – Последние слова слышались все слабее, – видно, человек удалялся.
– Как он с колеса обозрения траванул, умора! – со смехом сказал еще один. – Сорвал аплодисменты.
– Ладно, пошли.
Шаги едва слышались, – вероятно, ходили по коврам. Голоса, ослабленные, возобновились где-то вдали:
– Сдавай.
– Что на кону?
– Деловитость пяти баллов, смекалка четырех, доброта трех.
– Негусто, но для начала сойдет. Трефы козыри.
Барыги, похоже, разыгрывали не проданные на толчке кассеты.
«Ящика не будет… в мешок с кирпичами… Ну, это мы еще посмотрим!»
Покрывало любопытствовавший спекулянт опустил так, что оно не накрыло глаза: сквозь веки Вася чувствовал свет справа. Он чуть приоткрыл левый глаз.
Увидел потолок – невысокий, но декорированный под вселенские выси: черное небо с блестками звезд и искрящимися спиралями галактик. В середине, из туманности Андромеды, свисала двухъярусная хрустальная люстра; такие Долгопол видел только в ресторанах. Далеко справа виднелся верх широкого окна и три рейки карниза над ним; каждая несла свою портьеру – алую бархатную, желтую парчовую и голубую с узорами газовую.
Оператор БХС приоткрыл щелочкой и второй глаз, скосился влево – увидел пальмы, убегающего смуглого человека и царственного льва, презрительно глядящего вслед. Это был ковер – от места, где лежал Вася, до потолка.
«Шикарно живут…»
Прозвучал дверной звонок: два долгих, три коротких. «Неужто наши?! – горячечно подумал Вася. У него сильней и болезненней забилось сердце. – Вот бы хорошо-то! А то – кирпичи, мешок…» Но… отдались в полу и в теле тяжелые шаги направившегося в прихожую человека, щелкнули два замка, что-то вопросительно сказал женский голос. «Не наши… они же еще адрес не установили!» Долгопол горестно прикрыл глаза. Он сразу ослабел.
– Пажалте, – вальяжно басил хозяин, – плащики сюда повесьте. Да-да, сыро, середина мая, а смотрите, какая погода! Кассеточка с вами? Да, будьте любезны, покажите. О, девять баллов… вашего сына ожидает блестящее музыкальное будущее. Заранее рад за тебя, мальчик. Как тебя зовут?
– Вова его зовут, – после неловкой паузы ответила мать. – Хоть бы поздоровался с человеком, меня срамишь. Стараешься для тебя, стараешься, а ты!..
– А ты не старайся, никто не просит! – забунтовал Вова. – Не хочу я музыкальные способности, ма, ну, мамочка, не хочу-уу! Я радиотехнику люблю, мы в кружке уже супергетеродинный приемник собрали, теперь будем управляемого робота на микросхемах… Ма, ну, не надо, а?
– Пойдем, мальчик, – урезонивал хозяин, – пойдем, Вова. Что та радиотехника, ты же вторым Яшей Хейфицем сможешь стать с девятью баллами или, может, даже новым Леней Утесовым. «Я помню лунную рррапсо-одиию…» – хрипло пропел он. – Мм? Пошли.
– Иди! – шипящим голосом скомандовала мамаша. – Вернемся домой, я тебе задам!
Упирающегося Вову повели в кабинет.
«Жаль пацана. И себя тоже… Лежат в тазу четыре зуба… Или четыре кирпича? И не в тазу, а в мешке, ха-ха! – Васе было совсем худо, он почти бредил. – Но где же эти чертовы пистолеты?!» Он неосторожно напрягся, шевельнул спиной – острая, рвущая боль в сердце залила и погасила сознание.
Много ли нужно смертельно раненному телу, чтобы из него душа вон?
Когда Долгопол оказался на «стене плача», Звездарику и Мегрэ прежде всего пришлось выслушать до конца песенку о мести женщины-дантистки, о неверном возлюбленном, лишившемся четырех здоровых зубов и вынужденном шамкать:
Чилиндром на шонче шверкая,
хожу я теперь беж жубов.
И как отомштить, я не жнаю – ха-ха! —
жа эту жа проклятую любовь.
Комиссар даже поаплодировал:
– Прелестная песня, Вася Лукович, браво! Я буду исполнять ее во всех мирах, где у существ есть зубы и любовные неурядицы.
– Ты все пела, – свистящим голосом молвил Звездарик, сатанея, – это дело. Так давай же расскажи… ха-ха! Ты мне скажи одно слово, Вася: хаза?
– Она, – ответил голос со стены. – Там и всучивают, и обессучивают, и черные дела замышляют. Меня, например, в Итиль…
– Та-ак! И знаешь, где это? Мы теперь запеленговали: микрорайон Кобищаны в Заречье. За вторым мостом.
– Ого, – сказал Вася, – это меня занесло.
– Занесло далековато, что и говорить, – кивнул начотдела. – Для антенн, главное, угол разрешения у них не такой острый, чтобы прямо квартиру указать.
– Пятый этаж, прямо кожаная дверь. Звонить два долгих, три коротких.
– За звонки спасибо, позвоним. Дверью, главное дело, легко ошибиться: там уйма пятиэтажек, в каждой от трех до восьми подъездов. А обивать двери сейчас модно. Понимаешь?
– Понимаю. Слетать, спросить точный адрес, а потом прикинуться мертвяком? Я мигом. Мне и самому туда хочется: как бы они моим имуществом без меня не распорядились.
Полеты в сутях сообщили Долгополу необычайную вольность мысли. Семен Семенович побагровел, но сдержался.
– Васенька-а, – сказал он певуче-яростно, – слетай, милый. Адресок спрашивать не надо… и от песенок там воздержись, а просто туда-сюда. Мы тем временем передвижечки подгоним, пеленги уточним, а дальше Витольд с опергруппочкой все сделает. Понял, дружочек?
– Так точно, – ответил оператор.
На этот раз рвущей боли в сердце почти не было. Только пульсировал в ритме с обморочной слабостью зуд заживающих ран. Память о недавней потере сознания удерживала Долгопола от движений, даже от напряжения мышц. Но тело ожило целиком, стало подконтрольным: он почувствовал компактные утяжеления с внутренних сторон бедер. Там пистолетики, на месте! «Поглядим теперь…»
В комнате стояла тишина, которую нарушали только шлепки карт о поверхность стола. Потом раздался чей-то торжествующий возглас. Другой голос недовольно произнес:
– И чего это он у нас всегда выигрывает! Как ты думаешь?
– Везет, – отозвался еще один. – В рубашке родился.
– Сомневаюсь я насчет везения и рубашки. Ох, сомневаюся!..
…Согласно последнему приказу Звездарика оператор Долгопол должен был «мотнуться туда-сюда». Чтобы уточнили пеленг. Да и чувствовал он себя тяжко в больном, горячечно оживающем теле: жарко, душно было под плотным, дурно пахнущим покрывалом. Васе хотелось покинуть это место, и он теперь знал, как легко это делается: расслабиться, ну, неосторожно дернуться спиной для обморочного провала… и спецкостюм считает сути.
Но он сомневался и тянул. Упорхнешь, а эти гаврики как раз и передумают, отвезут бессознательное тело к реке сейчас, нагрузят кирпичами и… Потом, если и найдут, хрен восстановят: утопление – не анабиоз. Придется коротать век в ЗУ с «некомплектами». «И вообще, дался я им: то туда, то сюда. Это же не из парилки в прорубь и обратно. Может, уже запеленговали и теперь найдут? А может… мне самому взять этих? А?!»
3
Звездарик между тем извелся, изнервничался у «стены плача», ожидая возвращения Васи и уточнения пеленгов. Он очень не хотел действовать вслепую.
Не дай бог, чтобы ко всем анекдотам о стандартных домах, о мужьях, которые, спутав их, проводят ночи с чужими супругами или, наоборот, застают «у себя» незнакомых мужчин… чтобы к этому прибавился еще анекдот о Кимерсвильском ОБХС, сотрудники которого на Кобищанском жилмассиве принялись врываться в квартиры за кожаными дверьми на пятых этажах! Да и без анекдота: поднимется переполох, злоумышленники насторожатся – и поминай как звали. «Что же Долгопол не дает о себе знать?» – не находил себе места начотдела.
Звездарик взял трубку.
– Это отдел БХС? – спросил тонкий, явно детский голос.
– Он самый. Что тебе, мальчик?
– Не что, а кого! Мне Звездарик нужен.
– Это я. С кем имею честь?
– Про честь как-нибудь в другой раз, – ответило дитя. – А пока что заберите труп своего придурка Васи в квартире номер двенадцать, в корпусе семь на Кобищанах. Повторять не надо?
– Нет… – растерянно сказал начальник отдела. – А кто ты, мальчик, как тебя зовут?
– Я же сказал, что об этом как-нибудь после. Привет! – И в трубке пошли короткие гудки.
Семен Семенович стоял перед аппаратом с отвисшей челюстью. Мегрэ вопросительно смотрел на него снизу.
В этот момент со стены раздался условный – но явно недовольный – голос Долгопола:
– Ну, теперь-то хоть запеленговали?
А с Васей получилось вот как. Он чем далее, тем больше пленялся идеей самому завершить операцию: выскочить в подходящий момент из-под покрывала с двумя пистолетами в руках: «А ну, пройдемте!» Барыг здесь самое большее четверо, что они смогут против двух стволов, да еще в руках ожившего покойника! Но… воображая, как он вскочит, оператор сильно разволновался: во-первых, хватит ли сил, слаб, во-вторых, он никогда еще не брал. Задерживать задерживал и «Пройдемте!» говорил не раз, а вот чтобы с нацеленным пистолетом, с готовностью стрелять в человека – не приходилось. Выйдет ли?
Подходящий момент представился, когда хозяин хазы проводил к двери мамашу с хныкающим мальчиком, которому всучили музыкальное дарование.
– Между прочим, уважаемая, – ласково басил он, – технические-то способности вашему Вовочке теперь ни к чему, даже лишни, отвлекать будут от музыки. Так что, ежели желаете, можем изъять и перепродать. Молодые-то, юные-то дарования всегда в цене, у них потенциал большой.
– Не хочу-у-у! – снова зарыдал пацан. – Не отда-ам!..
Мамаша шлепнула его, пообещала подумать, посоветоваться с мужем. Они ушли.
– Кто из вас, барыги несчастные, – другим теперь, громовым, рыкающим басом обратился хозяин дома к игравшим у окна, – свистнул и ввел себе девятибалльную наблюдательность? Я хотел ее всучить пацану вместо музыкального дара, мамаша-дура не разобралась бы… ан, гляжу, кассета пуста. Сознавайтесь, задрыги, здесь без меня, кроме вас, никто не остается, падлы… ну?!
– А-а… – зловеще протянул другой голос, – вот теперь я понял, почему он выигрывает: девятибалльная наблюдательность! Он даже наши карты наизусть знает. Ух ты!..
Последовала ругань, звук удара, потом еще. Ответный возглас: «Ах, ты меня по лицу! Ну хорошо!..» Загремел опрокинутый стол, началась возня, пыхтенье.
– Уймитесь, идиоты, сейчас еще клиенты придут! – рявкнул хозяин.
Это и был момент. Оставалось решиться. Неокрепшее Васино сердце бухало, чуть не выскакивало из простреленной груди; толчки отдавались в солнечном сплетении, в висках, под челюстью и бог знает где еще; кожа покрылась сразу и потом, и мурашками. «Ну, вот сейчас… нет. Ну?..»
Долгопол правой рукой расстегнул брюки, полез за пистолетами, а левой начал медленно стягивать с себя тяжелое покрывало, и тут вдруг над ним нависла, начала поворачиваться к самому лицу огромная звериная морда в белой шерсти, оскаленная пасть с длинными желтыми клыками! Васе почудилось зловонное дыхание из нее, послышался басовитый кровожадный рык.
…Нет, конечно, во всем был виноват спецкостюм. Без него Васина душа ухнула бы, самое далекое, в пятки, потом очувствовалась, вернулась – и он исполнил бы задуманное. А так – от короткой, на секунды, потери сознания, утраты власти над собой – все сразу считалось и транслировалось на антенны Ψ-BM.
Эти импульсы помогли опергруппе Витольда точно засечь место. Он, не тратя напрасно времени, поднялся с помощниками на пятый этаж, нажал звонок у кожаной двери: два долгих, три коротких.
Вася же Долгопол, оказавшись в Ψ-машине, вдали от опасностей, сразу все понял: они там накрыли его выделанной шкурой белого медведя – отсюда запах псины и оскаленная морда! «У них же все дорогое, редкое, дефицитное: люстры, ковры, бархат, шкуры… они же без таких вещей людьми себя не чувствуют. А я-то!..» И в ЗУ Вася в сутях не мог ни побледнеть от унижения, ни покраснеть от стыда.
Он умолил Звездарика срочно транслировать его обратно в тело. Но когда в хазе Вася сбросил с себя медвежью полость и поднялся на тахте в полный рост, с пистолетами в руках и сползшими ниже колен спецштанами, звонко произнес: «А ну, все руки вверх и пройдемте!» – было поздно: помощники Витольда Адамовича надевали наручники на хозяина и трех игроков.
Впрочем, впечатление, произведенное Долгополом на всех, было весьма сильным.
Владельцем хазы оказался пожилой респектабельный человек, вышедший на пенсию служитель высших классов Ψ-вокзала, с богатым опытом всучивания-обессучивания сутей любых видов и порядков.
Стрелял в спину Васе действительно служитель Лаврентий: нанялся за недорогую цену – более, собственно, из любви к искусству. У «стены плача» случаи выпадали слишком уж редко. Пистолет у него был не один.
Партнером, которого били за введенную в себя для нечистой игры в карты сверхнаблюдательность и который восклицал: «Ах, ты меня по лицу!..» – был, как уже догадался читатель, незадачливый Ваня Крик. Колошматил его молодой маклер, суетившийся около Долгопола в сквере.
Но самое любопытное, что хаза находилась именно в 12-й квартире корпуса номер 7.