вые различия, за которые так держался Запад, не имеют значения. В статье, помещенной в февральской книжке влиятельного журнала “Тайё” за 1905 год, говорилось о том, что рост и вес человека, цвет кожи и волос являются следствием проживания в разных географических и климатических условиях, эти телесные характеристики — “внешние” и несущественные. Намного большее значение имеют “ум и моральность”, а в этом отношении все народы Востока и Запада изначально равны. Поскольку же интеллектуальная и моральная составляющие поведения человека могут быть усовершенствованы и развиты, то именно за эти “культурные” параметры и следовало держаться: на этом пути Японию и японца могли ожидать успехи.
Однако более “перспективной” оказалась другая точка зрения. Поскольку все попытки приравнять японское тело к европейскому закончились провалом, появление в Японии сочинений, утверждающих, что японское тело хорошо и красиво само по себе, следует считать закономерным и естественным. Была предпринята попытка подойти к проблеме совсем с другой стороны: то, что раньше считалось “недостатком”, объявить достоинством. Одновременно нарастают тенденции по отторжению западного телесного идеала.
В 1929 году появляется статья “Телесная красота японцев”, написанная известным скульптором Асакура Фумио (1883–1964), прозванным “японским Роденом”[28]. В этой статье автор призывает японцев обнаружить в своем теле то, чем им следует гордиться. Упор при этом делается не на физическую мощь тела, а на эстетическую привлекательность (глаз, волос, лица, рук), дополняемую весьма путаными рассуждениями о “физиологичности” устройства японского тела. Автор полагает, что “черные глаза” японцев намного красивее “светлых глаз” европейцев. Помимо этого, черный цвет обладает лучшей светопоглощающей способностью, а потому лучше “усваивает” объект видения. Волосы японцев (и в особенности японок) — подобны веткам ивы и “никто не может сравниться с японцами по красоте волос, которыми мы должны гордиться”. Пальцы японцев отличаются необыкновенной красотой и точностью движений. Их слух развит лучше европейского, доказательством чего служит японская музыка, основанная “на полутонах”. Европейская же музыка напоминает автору “звериный рев”. Что до тела японцев в целом, то оно “по своему строению очень естественно и архитектурно. В нем присутствует гармония и красота пропорций. И с точки зрения строения тела японцы далеко опередили европейцев на пути эволюции, их тело являет собой свидетельство более высокой культуры, в нем обнаруживается идеальная пропорциональность”. Обращаясь к теории эволюции, автор утверждает: “Основатель эволюционной теории Дарвин доказал, что строением лица, мимикой, волосяным покровом, структурой кожи европейцы стоят к приматам ближе, чем люди Востока. А, значит, и в этом отношении мы, восточные люди, прошли больший эволюционный и культурный путь”.
Асакура вроде бы говорит о телесной красоте всех “японцев”, но за этими “японцами” отчетливо проглядывает женский образ. Недаром и на приводимом им рисунке, призванном доказать пропорциональность японского тела, изображена именно женщина. “Некоторые утверждают, что среди японцев мало красавиц, но разве среди европейских женщин найдется хоть одна, которая могла бы похвастаться такой строгой и, одновременно, светлой и изысканной красотой? Я полагаю, что японские женщины — самые красивые в мире”. О мужчинах-японцах ничего подобного не говорится. Синхронные тексты европейского тоталитаризма свидетельствуют о том, что в качестве телесного идеала там выступал физически развитый мужчина, а тело женщины “подверстывалось” под этот “мужественный” идеал. В Японии мы не наблюдаем ничего подобного[29].
Асакура Фумио еще не решался сказать, что основа основ европейского расизма — цвет кожи — может быть перекодирована. Он лишь говорил, что “отсутствие белого цвета кожи не мешает мягкому мускульному очарованию, с которым не могут сравниться европейцы”. Однако другие мыслители стали утверждать, что желтая японская кожа “красивее” белой.
В 1931 году знаменитый писатель Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965) публикует эссе “Любовь и чувственность”, в котором размышляет об особенностях любовных отношений “по-японски”. Он пишет, в частности, о телесном своеобразии японок и утверждает, что они не в состоянии конкурировать с европейками ни красотой фигуры, ни красотой выражения лица, ни красотой походки. Если расцвет красоты западной женщины наступает после замужества, в 31–32 года, то японки бывают хороши собой только в девичестве. Выйдя замуж, они мгновенно теряют свою привлекательность — как лица, так и тела. И даже актрисы и гейши, которые смотрятся настоящими красавицами на обложках модных журналов, в жизни выглядят ужасно. По этой причине японки, перешедшие рубеж 30 лет, вынуждены отказаться от европейского платья, которое подчеркивает фигуру, и переодеться в кимоно, поскольку оно драпирует недостатки фигуры. Лицо же подлежит “маскировке” с помощью косметики.
За европейкой стоит древнегреческая цивилизация с ее культом обнаженного тела, что наглядно видно и в современных западных городах, где установлены статуи героинь античного мифа. Чтобы достичь этого идеала, японкам нужно уметь жить тем же мифом, поклоняться тем же богиням, тысячи лет усваивать европейское искусство, что, естественно, не представляется возможным осуществить[30].
В другом эссе Танидзаки оставил крайне неприглядное описание тела японки: “Эта плоская, как доска, грудь с тонкими, словно лист бумаги, отвислыми грудями; этот тонко перехваченный живот; эта прямая без всякого рельефа линия спины, поясницы и бедер; все туловище, утратившее гармонию с лицом, руками и ногами, худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки, — не является ли оно прототипом женского тела старого времени? Да и теперь еще можно встретить женщин с таким телом среди старых дам в блюдущих древние традиции семьях и среди гейш. При виде их я невольно вспоминаю стержень, на котором держится кукла. Их тело, и на самом деле, имеет назначение служить лишь стержнем, на который надеваются одежды”. И такое “ассимитричное, плоское туловище кажется безобразным рядом с телом европейской женщины”[31].
Иными словами, соревноваться с европейками “на их поле” — дело пустое. Тем не менее, выход существует. Он заключается в том, чтобы обнаружить параметры, по которым японка превосходит западную женщину. Из таких параметров выделяется кожа.
“Красотой фигуры и телосложения восточная женщина уступает женщине европейской, но красотою кожи, ее мелкой текстурой она ее превосходит. И не только я, человек неопытный, считаю так — многие знатоки придерживаются такого же мнения, да и среди западных людей есть немало таких, кто думает точно так же. Я же хочу сделать еще шаг вперед и скажу: восточная женщина (по крайней мере, с точки зрения японца) превосходит европейку и на ощупь. Если посмотреть на европейку с известного расстояния, то ее тело покажется глянцевым и гармоничным, но вместе с сокращением дистанции вас ожидает жестокое разочарование — текстура кожи оказывается грубой, вы замечаете, что она покрыта густой растительностью. Руки-ноги европейки приятны на взгляд и кажутся полно-плотными, что так привлекает японца, но если попробовать их на ощупь, то окажется, что плоть эта весьма мягка и дрябла, пальцы не встречают отпора — ощущение завершенной подтянутости отсутствует. С точки зрения мужчины на европейскую женщину лучше смотреть, чем заключать ее в объятия, с женщиной же восточной — все наоборот. На мой вкус, в части гладкости кожи и ее текстуры на первом месте стоят китаянки, но и кожа японок много нежнее, чем у европеек; хоть она и не бела, но в некоторых случаях ее легкая желтизна добавляет ей глубины, в ней заключено нечто ценное”[32].
Тема кожи и тактильного восприятия, в европейской культуре разработанная мало, настолько волновала Танидзаки, что он продолжал ее развивать. В 1934 году в своем знаменитом эссе “Похвала тени” он отмечал: “Среди отдельных индивидуумов нам попадутся и японцы, более белокожие, чем европейцы, и европейцы с более темной кожей, чем у японцев, но в характере этой белизны и черноты существует различие…[Но] в японской коже, какой бы белизной она ни отличалась, чувствуется всегда слабое присутствие тени. Не желая отставать от европейских дам, японские женщины с большим усердием покрывали густым слоем белил все обнаженные части тела — начиная от спины и кончая руками до подмышек. Тем не менее, уничтожить темный цвет, сквозящий из-под кожного покрова, им не удавалось”[33].
Избегая понятия “желтая кожа”, Танидзаки утверждает, что люди (расы) отличаются не по цвету кожи, а по оттенкам, образуемым сочетанием черного и белого. Если цвет кожи европейца однозначно “белый”, то кожу японца “основные” цвета описать не способны. Поэтому, говоря о цвете лица японцев, Танидзаки употребляет определение “включающий в себя желтизну цвет слоновой кости”. При этом “цвет тела” характеризуется как “коричневый с включением красного”. Автор находит, что эти цвета обладают особой привлекательностью и не удивляется, что в прежние времена князья бывали привлечены красотою юношей[34].
Через два года после выхода “Похвалы тени” известный поэт Хагивара Сакутаро (1886–1942) в своем эссе “Японская женщина” смело утверждал: “Главная красота японской женщины заключена в цвете кожи. Ее подтененная кожа темно-кремового цвета поистине прекрасна… Кожа европейских женщин отличается абсолютной белизной и напрочь лишена такой подтененности… Белизна белого человека — это белизна отбеленной до предела рисовой муки — сухая безвкусная белизна, недоступная ни языку, ни пальцу… Конечно, среди японских женщин есть разные, но самые красивые — обладательницы белой кожи, в которую закралась желтизна. Те же японки, у которых кожа чересчур бела — они, как и европейки, слишком скучны и лишены очарования… Обладательницы кремового цвета, в котором смешались белый и желтый, и у которых кожа гладка на ощупь — вот они-то самые красивые среди японок, да и самые красивые в мире. Вот такие японки, у которых из-под пудры проглядывает желтизна, — сравнения не имеют, они не монотонны в своей красоте. В последнее время европейки приметили это и стали использовать желтую пудру, но им далеко до японок… Накрашенное лицо европеек представляет собой сочетание ярко-белого и ярко-красного, это — простота, лишенная очарования. Посмотришь издалека — ярко и красиво, но это красота скучная, без вкуса и тени… В общем, красота японок подобна красоте японских цветов и трав, в ней есть глубина — тень и тонкость”