Brachliegen, оставление под паром) растормаживателей оцепенение животного и его вы-ставленность в не-раскрытое могут быть впервые постигнуты как таковые. Открытое — «свобода-быть» — не обозначает ничего радикально иного по сравнению с не-открытым-не-закрытым животного окружающего мира: это явление не-открытого как такового, приостановка и схватывание не-видения-жаворонком-открытого. Драгоценность, вставленная в оправу в центре человеческого мира и его Lichtung’а, — не что иное, как животное оцепенение; удивление перед тем, «что Dasein есть» — не что иное, как схватывание сущностного потрясения, которое испытывает живое существо при выставленности в не-открытость. В этом смысле Lich-tung—воистину lucus a non lucendo; открытость, которая поставлена здесь на кон—это, в сущности, открытость сокрытости, и тот, кто смотрит в открытость, видит только закрывающееся, только не-видение.
В курсе лекций о Пармениде Хайдеггер неоднократно указывает на верховенство Zethe по отношению к несо-крытости. Исток сокрытости (Verborgenheit) в сравнении с несокрытостъю (Unverborgenheit) остается в тени до такой степени, что его можно понимать как своего рода изначальную тайну несокрытости: «Во-первых, слово “не-сокрытость” наводит нас на мысль о “сокрытости”. Что было сокрыто перед тем, как о себе заявила “несо-крытость”, кто именно это скрывает и как происходит сокрытие, когда, где и для кого это сокрытие имеет место — все это остается неясным». [Хайдеггер М. Парменид. С.37-38] СHeidegger, 1993. S. 19)«... там, где имеет место сокрытость, должно совершаться и уже совершилось сокрытие. [...] Но что постигают и мыслят греки, соотнося с “несокрытостъю” ту или иную сокрытость, мы не можем узнать сразу». [Хайдеггер М. Парменид. С. 42] (Heidegger, 1993. S. 22) В той перспективе, какую мы попытались здесь очертить, тайна несокрытости должна исчезнуть, поскольку Zethe, господствующая в самом сердце alitheia — не-истина, изначально причастная истине—есть нераскрываемость, не-открытое, свойственное животному. Неразрешимая борьба между несокрытостъю и сокрытостью, раскрытием и сокрытием, которая характеризует человеческий мир, есть внутренняя борьба между человеком и животным.
Поэтому в центре лекции «Что такое метафизика?», прочитанной в июле 1929 г.,—как раз во время подготовки лекционного курса «Основные понятия метафизики» — располагается сопринадлежность бытия и ничто: «Dasein означает приостановку в Ничто [Hineingehalten-heit, почти то же самое слово, которым обозначается второй сущностный момент скуки]» (Heidegger, 1967а. S. 12). «Человеческое Dasein может соотноситься [ver-
halten, термин, который в этом курсе лекций определяет человеческие отношения с окружающим миром, противопоставленный Sich-benehmen животного] только с сущим, если последнее приостановлено в Ничто» (ibid. S. 18). Stimmung страха предстает в этих лекциях (где скука не упоминается) как предпосылка той изначальной открытости, которая возникает лишь благодаря светлой ночи Ничто (ibid. S. 11) Но откуда происходит эта негативность, которая ничтожит (nichtet) в самом бытии? Сравнение этой лекции с лекционным курсом наводит на мысль о нескольких возможных ответах на этот вопрос.
Бытие изначально пронизано Ничто, Lichtung — это соизначально Nichtung*, поскольку мир открыт для человека только через прерывание и ничтожение отношений живого с его растормаживателями. Конечно, живое не ведает ни бытия, ни Ничто; но бытие являет себя в «светлой ночи Ничто» лишь потому, что в опыте глубинной скуки человек берет на себя смелость приостановить самого себя, прекращая в качестве живого существа свои отношения с окружающим миром. Lethe — которая, согласно введению в лекцию «Что такое метафизика?», есть то, что в качестве сутствую-щего[das Wesende] господствует в открытом как то, что наделяет сущностью и дает бытие, оставаясь в них не-помысленным — представляет собой не что иное, как нераскрываемое из окружающего мира животного, и вспоминать о нем с необходимостью означает вспоминать и о другом, вспоминать об оцепенении, на миг предшествовавшем раскрытию мира. То, что в бытии сутствует и вместе с тем ничтожит, происходит из «ни сущего, ни не-сущего» растормаживателей животного. Dasein—это попросту животное, которое научилось скучать, которое пробуждается из собственного оцепенения в собственное оцепенение. Это пробуждение живого навстречу собственному оцепенению, это тревожное и решительное открытие навстречу не-открытому и есть человек.
В 1929 г., когда Хайдеггер готовил свой курс, он не мог знать об описании окружающего мира клеща: оно отсутствует в текстах, на которые он ссылается, так как было введено Юкскюлем лишь в 1934 г., в книге Streifziige durch die Umwelten von Tieren und Menschen [«Прогулки по окружающим мирам животных и человека»]. Если бы он знал об этом, он бы, вероятно, задумался над тем, что клещ жил в ростокской лаборатории в течение восемнадцати лет в условиях полного отсутствия растормаживателей. В особых условиях — например, тех, что создает для него человек в лаборатории—животное действительно может приостанавливать непосредственные отношения со своим окружающим миром, не переставая при этом быть животным и не становясь человеком. Возможно, клещ из ростокской лаборатории хранит тайну «просто живого», которую не готовы были принять ни Юксюоль, ни Хайдеггер.
МИР И ЗЕМЛЯ
*
Отношения между человеком и животным, между миром и окружающим миром вроде бы пробуждают в памяти тот внутренний спор (Streit) между миром и землей, который — согласно Хайдеггеру — разворачивается в художественном произведении. В обоих как будто бы наличествует одна и та же парадигма, которая объединяет открытость с закрытостью. В художественном произведении тоже происходит спор о диалектике между сокрытостью и несокрытостью, между открытостью и закрытостью при контрасте между миром и землей; диалектику эту Хайдеггер в «Истоке художественного творения» формулирует почти теми же словами, что и в лекционном курсе 1929/1930 гг.: «Для камня нет мира. И для растения и животного тоже нет мира — они принадлежат неявному напору своего окружения, которому послушествуют, будучи ввергнуты в него. А у крестьянки, напротив, есть мир, поскольку она находится в отверстых просторах сущего». [Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 77. Пер. А. В. Михайлова] (.Heidegger, 1950. S. 31) Если в произведении мир представляет собой открытое, то земля обозначает «сущностно замыкающееся» [Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. С. 80] (ibid. S. 33]. «В своей открытой просветленности земля как земля является лишь там, где она гарантирует и сохраняет себя как нечто сущностно непостижимое, которое
уклоняется от любого постижения и таким образом постоянно удерживает себя в затворенной замкнутости». [Ср.: Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. С. 79-80] (ibid. S. 33) В художественном произведении это неразмыкаемое открывается свету. «Творение вдвигает землю в разверстые просторы своего мира и удерживает в них землю». [Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. С. 79] (ibid. S. 31) «Составлять землю — значит приводить ее в просторы разверстого как самозамкнутость». [Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. С. 80] (ibid. S. 32f.)
Мир и земля, открытость и закрытость всегда неразделимы, хотя они и противостоят друг другу в некоем сущностном конфликте: «Земля есть выход на свет постоянно замыкающегося, тем самым укрывающего и прячущего себя. Мир и земля сущностно отличны друг от друга, и, однако, никогда не разделены. Мир основывает себя на земле, а земля пронизывает мир своим воздыманием в нем». [М. Хайдеггер. Работы и размышления разных лет. С. 81] (ibid. S. 35)
Неудивительно, что Хайдеггер описывает эту неразделимую оппозицию между миром и землей в решительным образом политически окрашенных понятиях:
«Противостояние их есть спор мира и земли. Но слишком легко извратить сущность спора, смешав его сущность с ссорой и перебранкой, когда спор понимается только как нарушение, как разрушение. В споре сущностном спорящие силы поднимают одна другую до самоутверждения их сущности. А самоутверждение сущности никогда не бывает упрямствованием, застывающим на случайном своем состоянии, а, напротив, самоутверждение есть отказ от себя, предающийся сокрытой изначальности истока своего бытия. [...] И чем сильнее разжигается спор, стремясь превзойти самого себя, тем непримиримее спорящие силы устремляются к проникновенности своей простой приверженности друг другу. Земля не обходится без разверстых просторов мира, иначе сама же она не сможет явиться как земля в высвобожденном напоре своей затворяющейся замкнутости. И мир тоже не может отлететь прочь от земли, иначе сам же он не сможет, будучи правящим простором и кругом того, что суждено в существенном, основываться на твердо решенном». [Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. С. 81-82] (ibid. S. 35f.)
Без сомнения, для Хайдеггера в определяющей истину диалектике между сокрытостью и несокрытостью стоит на кону политическая парадигма, и даже политическая парадигма par excellence. В лекциях о Пармениде polis определяется как раз через конфликт между сокрыто-стъю и несокрытостью:
ПоХц есть собранное в себе средоточие несокрытости сущего. Однако поскольку, как мы уже знаем, aXrjOeia отличается глубинным внутренним самопротивоборством и это противоборствующее проявляется также и в том противоположном, чем характеризуется за-ставление и за-бытие, в ябХц как сущностном средоточии человека должна господствовать предельная противосущность, а в ней — вся не-сущность к несокрытоМу и сущему, т. е. не-сущее во всем многообразии своей противо-сущности.