- Впечатляет, - сказал мужчина, - очень, очень впечатляет.
- Заставляет задуматься, - в тон ему ответила женщина.
- А какое изысканное цветовое решение!
- Тысяча двести крон. Довольно дорого. Но формат, конечно, большой.
- Пойдем, - сказала Штеффи сестре. - Пойдем отсюда.
Они протиснулись через главный зал к выходу. У дверей их остановила Карита Борг.
- Уже уходите? А я хотела представить Нелли кое-кому...
- Да, мы уходим, - сказала Штеффи. - И будьте любезны впредь оставить мою сестру в покое.
Карита Борг подняла брови.
- Я что-то не понимаю?
- Да, вы не понимаете, - повысила голос Штеффи. - Вы ничего не понимаете. Вы не понимаете даже того, что сами рисуете. Вы пользуетесь страданиями других. Вы - самый бессердечный человек из тех, кого я знаю!
- Должна вам сказать, - холодно ответила Карита Борг, - что у вас, девушка, - как вас там зовут? - у вас весьма поверхностный взгляд на искусство. А сейчас простите, у меня интервью.
Она повернулась к ним спиной и улыбнулась в объектив фотоаппарата. Сверкнула вспышка.
Глава 38
Нелли не знала, что было хуже всего на вернисаже. Сама картина или поведение Штеффи. Не следовало кричать на Кариту и позориться перед людьми. Можно было просто уйти оттуда, тихо и спокойно.
Штеффи все еще заметно нервничала. Она бежала по центральной улице, словно галерея и Карита преследовали ее.
- Не беги так быстро, - взмолилась Нелли.
Штеффи замедлила шаг и посмотрела на сестру.
- Знаешь что? Давай сходим в кондитерскую. Хочешь?
- Хочу.
Нелли огляделась. На другой стороне улицы виднелась позолоченная вывеска и большое окно кондитерской.
- Вот!
Штеффи заколебалась.
- Давай поищем другую.
- Здесь так красиво! Почему мы не можем пойти сюда?
Штеффи продолжала медлить.
- У меня есть деньги, - сказала Нелли. - Если ты боишься, что тут слишком дорого.
- По поводу денег не волнуйся, - ответила Штеффи. - Я угощаю. Здесь не дороже, чем в других местах.
Они пересекли улицу и вошли в кондитерскую. Как красиво! Мебель обтянута красным бархатом, на стенах - большие зеркала в позолоченных рамах. Официантки одеты в белые блузки, черные юбки и кружевные передники.
Девочкам повезло - у окна только что освободился столик. Официантка поспешила убрать пустые чашки и блюдца.
- Хочешь горячего шоколада?
- Хочу.
- А пирожное?
- Да.
Нелли выбрала пирожное со взбитыми сливками и зеленым марципаном. Штеффи заказала себе чашку кофе и шоколадный бисквит.
Настоящие взбитые сливки. Нелли держала их во рту, а они таяли. Нежные сливки, горьковатый шоколад и сладкий марципан - чудесный вкус.
На какое-то время Нелли почти забыла о вернисаже. Но едва она слизнула остатки сливок, как у нее заныло под ложечкой.
- Штеффи, - сказала она, - как думаешь, Карита очень рассердилась?
- Рассердилась ли она? Какое тебе дело до нее? Она так с тобой обошлась!
- Светлая картина красивая, - пробормотала Нелли.
- А вторая?
- Все равно, ты зря раскричалась. Все смотрели на нас.
- Ну и что?
Глядя на выражение лица Нелли, Штеффи сменила тон.
- Прости, Нелли. Мне и правда не стоило кричать. Но я просто взбесилась! Я хотела тебя защитить.
Нелли кивнула.
- Знаю. Я не сержусь на тебя.
- Хочешь переночевать в городе? Я позвоню тете Альме и скажу, что ты останешься у меня.
Нелли с радостью осталась бы у сестры. Но она знала, что утром Штеффи переезжает. Это был ее последний вечер в семье Карлссон. Наверняка они хотели провести его вместе.
Она покачала головой.
- Я поеду домой. Проводишь меня на пароход?
- Само собой. У нас есть еще два часа. Можем погулять или сходить в кино, если есть дневной сеанс.
- В кино?
В голосе Нелли прозвучал ужас. Пятидесятники[ 13 ] запрещают кино.
- Извини, - сказала Штеффи. - Я забыла. Не будем понапрасну гневить Бога. Лучше прогуляемся. Погода чудесная.
Они вышли из кондитерской: небо было безоблачно, солнце припекало. Сестры отправились по Авеню к площади Гёта.
- Тут праздновали окончание войны, - сказала Нелли. - Я помню.
- Да, - ответила Штеффи. - Сегодня исполняется ровно шесть лет с того дня, как началась война.
- Сегодня?
- Да.
- Если бы войны не было, - спросила Нелли, - интересно, как сложилась бы наша судьба?
- Мама осталась бы жива.
Нелли почувствовала, что настал удачный момент для вопроса.
- Штеффи, а папа тоже умер?
- Не знаю, - ответила та. - Я не знаю, Нелли. Но никто не смог его разыскать.
- Тогда он, скорее всего, умер.
Штеффи не ответила. Она взяла руку Нелли и сжала в своей ладони.
- Поехали куда-нибудь, - предложила старшая сестра. - Например, в Слоттскуген.
Они вышли из трамвая и по дорожке пересекли широкий газон. У подножия холма, на вершине которого находится пруд с тюленями, торговали воздушными шарами и ветряными вертушками.
- Хочешь вертушку?
Нелли помотала головой. Она уже взрослая.
Морем и рыбой запахло еще до того, как они подошли к пруду. В зеленоватой воде плавали тюлени.
Нелли видела тюленей у острова, но так близко и так много сразу - никогда. Звери ловко двигались в воде, ныряли, переворачивались на спину и обратно на живот. Время от времени то один тюлень, то другой высовывал из воды голову и оглядывался по сторонам.
Бедные тюлени - сидят в пруду, вместо того, чтобы свободно плавать в море!
Девочки еще долго гуляли по парку Слоттскуген, разглядывая самых разных животных - лосей и оленей, лошадей и коз, осторожных лисиц и щеголеватых павлинов.
Время пробежало незаметно, осталось всего полчаса до отплытия парохода Нелли.
Штеффи проводила сестру к Деревянному пирсу и дождалась, пока та поднимется на борт. Помахала Нелли рукой. Судно отчалило. Штеффи стояла на пирсе до тех пор, пока пароход не скрылся из глаз.
Глава 39
Комната, которую снимала Штеффи, находилась в подвале частного дома. Хозяйка долго извинялась, но Штеффи это нисколько не смущало: летом на острове она всегда жила в подвале - остальные комнаты сдавали дачникам. Окна располагались высоковато, в целом же комната была уютной и довольно светлой, по крайней мере сейчас, в погожие сентябрьские дни.
Штеффи было непривычно, приходя домой, оказываться в одиночестве. Ужин она не готовила, довольствовалась чаем и бутербродами, зато взяла привычку обедать в больничной столовой для персонала. По воскресеньям Штеффи неизменно ждали к обеду Карлссоны, если она не уезжала на остров.
Одиночество навевало Штеффи грустные мысли. Ей казалось, что такая жизнь теперь никогда не кончится. Каждое утро Штеффи будет просыпаться и собираться на опостылевшую работу, каждый вечер будет возвращаться в комнатку с чужой мебелью и керосиновой плиткой. Наверное, у нее никогда не будет настоящего дома.
На острове у тети Марты с дядей Эвертом хорошо, но она не может там оставаться. Она выросла и должна обеспечивать себя сама.
Через несколько недель после переезда на новую квартиру Штеффи разрешили навестить Юдит в клинике для душевнобольных в Лилльхагене. Она отправилась туда, купив по дороге апельсин.
Штеффи едва помнила вкус этого оранжевого фрукта. В годы войны апельсины не продавали. Но вот совсем недавно прибыл первый корабль с апельсинами и еще один с бананами. Как-нибудь в воскресенье, когда цены немного упадут, она купит бананов и угостит малышей Карлссон. Штеффи представила себе лицо Нинни, впервые в жизни пробующей нежный сладкий банан.
Апельсин обошелся недешево. Но Штеффи хотела порадовать Юдит.
Пересаживаясь с трамвая на автобус, Штеффи, наконец, доехала до клиники. Корпуса больницы были новые, светлые и современные. Штеффи сказали, в каком отделении лежит Юдит, и пропустили в длинный коридор, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Откуда-то доносились тихие причитания. Резко пахло лекарствами, стерильностью и еще чем-то удушливым и сладковатым.
- Вы к кому?
Санитарка в голубом платье и белом фартуке вышла из палаты и остановилась перед Штеффи.
- Я пришла навестить Юдит Либерман.
- Она в гостиной, - ответила санитарка.
Пройдя метра три по коридору, она обернулась:
- Вам туда.
- Спасибо.
Гостиная располагалась в конце коридора. Комната была просторная и светлая. Но стоило взглянуть на сидевших в комнате женщин, как ощущение спокойствия и порядка сразу пропадало. Одна медленно и обстоятельно рвала газету на узкие полоски. Другая задрала подол сорочки и с недоумением рассматривала свои чулки. У третьей вдруг случился приступ. Она вскочила, принялась кричать и срывать с себя одежду. Санитарка вывела ее прочь из комнаты. Женщина плевалась и сквернословила, но покорно следовала за ней.
Лицом к окну сидела худенькая фигурка в больничном халате. Ее короткие курчавые волосы светились на солнце, словно нимб. Она что-то тихонько напевала.
- Юдит, это я, Штеффи.
- Стефания Штайнер из Вены, - сказала Юдит.
Она говорила с трудом, спотыкаясь на каждом слове.
- Как ты?
- Я умерла, - проговорила Юдит. - Я умерла. Они ошиблись. Они похоронили Эдит вместо меня.
- Ты не умерла, Юдит! Ты двигаешься и разговариваешь.
Хотя в каком-то смысле девушка на стуле права. Перед Штеффи сидит не та Юдит, не та упрямая, проницательная и острая на язык Юдит, которую Штеффи знала последние два года. Бледная кожа с россыпью веснушек, тонкий нос и изогнутые брови остались прежними. Курчавые волосы начали отрастать. Но голубые глаза потеряли блеск. Юдит не было, осталась только маска. Сама Юдит была где-то в другом месте.
Штеффи взяла стул и села напротив Юдит. Взяла ее за руку. Ладонь Юдит была холодной и безжизненной. Штеффи попыталась согреть ее теплом своих рук.