Лейн еще не достиг 35 лет. Он был холост, весел и сравнительно обеспечен, имел успех у женщин. Он очень смутно знал о том, что делается в мире.
Вторая мировая война его почти не коснулась — он курсировал между портами Северной и Южной Америки. Война кончилась. Бэби продолжал плавать по этой же линии. Ничего не изменилось в его жизни. Его интересовали только судно, развлечения и мисс Фрай, на которой Бэби собирался жениться.
О войне в Корее ему стало известно из газет, которые он иногда просматривал.
— Пусть воюют, если им хочется, — спокойно заметил Лейн, всегда равнодушно относившийся к событиям, происходившим далеко от него, и тотчас же забывал об этом.
Однажды, правда, ему пришлось вспомнить о Корее.
Лейн прохаживался по спардеку «Метеора» и увидел боцмана Джимми Ворбса, неподвижно стоявшего у поручней. Это была необычная картина. Ворбс никогда не стоял в рабочее время, — он всегда двигался. Боцман славился своим трудолюбием. Бэби любил старика.
— Увидели что-нибудь интересное, старина?
Джимми Ворбс повернулся, и Лейн увидел по-стариковски запавшие глаза, полные горя.
— О! Что случилось, Джимми?
— У меня погиб сын в Корее. Получил телеграмму, — печально ответил боцман.
— Где? В Корее? Какое горе, Джимми. Я могу быть чем-нибудь полезен? Возможно, нужны деньги?
— Нет. Благодарю, мистер Джемс. Мне нужен мой мальчик, — тихо сказал Ворбс.
— Да… конечно. Но что же сделаешь. В этом виновата война.
— Виноваты те, кто затеял эту войну и кто послал моего сына туда, мистер Джемс.
— Говорят, что они воюют за родину.
— Так говорят те, кому выгодно, чтобы другие умирали, — с необычной для него резкостью проговорил боцман и, приложив руку к козырьку, медленно побрел на корму.
«Бедный старик, — подумал капитан, глядя ему вслед. — Может быть, он действительно прав!»
Перед ним медленно проплывали картины последних месяцев.
…Его любимый порт Сан-Франциско. Десятки судов, груженные оружием, какими-то ящиками, тщательно укрытыми брезентами… Маркет-стрит, по которой идут колонны солдат, направляющихся в порт. Слышны песни… Застывшие шеренги прохожих. У всех в глазах вопрос: «Неужели снова война?».
Кто-то кричит: «Оставьте Корею в покое! Пожалейте нашу молодежь!»
И другой возглас: «Корея — корейцам! Америка — американцам! Долой войну!»…
…Мистер Нортон, сидящий в своем комфортабельном кабинете, довольно потирает руки.
«Отлично, Лейн. Дела идут. Теперь мы будем иметь вдвое, втрое больше прибылей!»
…И тот слепой, которому он сунул доллар, выходя из бара «Золотые перья», сказавший ему: «Проклятая война! Тех бы туда, кто ее развязал». Вспомнилась и странная речь сенатора Макконея. Ее передавали по всем радиостанциям Америки. Он призывал к защите родины, к восстановлению какой-то справедливости и, наконец, говорил о том, что воевать весело. Бэби наскучила эта речь, и он поймал музыку.
Он вспомнил человека, собиравшего подписи против войны; он приходил к Бэби на судно. Кажется, тогда подписала вся команда. И вот теперь Ворбс…
Раньше он как-то не обращал внимания на всё это. А ведь люди-то против войны. Большинство. И, несмотря на это, война продолжается. Что-то тут не то.
Скоро Лейну пришлось вспомнить о Корее вторично. «Метеор» разгружался в Сан Франциско, когда капитана вызвали к управляющему.
— Я вас слушаю, сэр, — почтительно наклонил голову Бэби, появляясь в уютном кабинете мистера Нортона, и, как всегда, улыбнулся своей широкой, располагающей улыбкой.
— Садитесь, Бэби. Простите, что я так фамильярно, но я ведь хорошо знал вашего отца и вас, когда вы были мальчиком.
— Ничего, ничего. Пожалуйста, мистер Нортон.
— Дело в том, капитан, что нам придется изменить ваш рейс. Вы пойдете не в Икике, как предполагалось, а в Пусон.
— В Пусон, мистер Нортон? Насколько я понимаю в географии, это Корея?
— Вы правы, это там.
— Видите ли, мистер Нортон, — капитан вспомнил боцмана Ворбса, стоящего у поручней. — Видите ли…
— В чем дело, Бэби?
— Дело в том, что у Джимми Ворбса там погиб сын…
Управляющий удивленно поднял топкие брови:
— Ну и что? На войне погибает очень много людей. Что из этого следует?
— Да ничего, конечно… Только не кажется ли вам, что пора кончить воевать? Ведь нам не нужна эта война. Как вы думаете?
Брови управляющего поднялись еще выше:
— Лейн, вы прогрессируете. Давно начали заниматься политикой? Хвалю, хвалю. Но, к сожалению, это вопрос не нашей компетенции. Лично нам с вами война выгодна. Мы имеем большие фрахты. В последнее время вы прекрасно зарабатываете, не правда ли?
— Да… но…
— Ладно, никаких «но». Поменьше философствуйте.
— Какой груз на Пусон, мистер Нортон?
— Люди.
Бэби присвистнул.
Нортон продолжал:
— Американские добровольцы-офицеры. Молодые патриоты. Цвет нации. Благородные юноши, желающие защитить родину и заодно развлечься. Спросите их, зачем они едут в Корею. Вам объяснят всё подробно. А мне это неинтересно, мне это выгодно. Вы выгрузите их в Пусоне, а оттуда пойдете в Иокогаму за грузом. Вот и всё. Ну, счастливого плавания, Лейн. Расскажете мне, когда вернетесь, как там всё это выглядит. Гуд бай! Инструкции у Меллона.
— Гуд бай, сэр.
После этого разговора у капитана испортилось настроение. В душе было такое чувство, точно он собирался, но не сделал чего-то очень важного.
«Метеор» закончил выгрузку и его перетянули к пирсу 12, где должна была происходить посадка офицеров. Капитану передали, что она начнется в полночь. Почему ночью? Чёрт знает, какая нераспорядительность. Днем всегда удобнее делать посадку. Он позвонил капитану порта, но тот ответил, что так распорядились военные власти. Не хотят шумных проводов и скопления большого количества народа. Ничего не оставалось делать, как ждать.
В полночь начали прибывать офицеры. Большинство в своих автомобилях. Они прощались с провожающими, образуя маленькие группки. Изредка оттуда, с берега, доносились смех, боевые выкрики, иногда песни. Чувствовалось, что многие сильно выпили перед тем как покинуть дом.
На пирсе толпились прекрасно одетые, солидные люди с букетами цветов. Машины, которые привезли этих людей, сияли новым лаком и никелем. Одна из них — роскошная черная — привлекла внимание Лейна. Она остановилась около самого борта судна. Из нее выскочил совсем молодой офицер, блондин, с еле заметными тонкими усиками, в отлично пригнанной новой форме. Он открыл дверцу. На причал вышли полная седая дама и девушка со вздернутым носиком, с затейливой прической из локонов и красными розами в руках.
— Ну вот, Ральф, и настала последняя минута расставания, — проговорила дама, окидывая взглядом освещенный «Метеор».
— О, миссис Прейс, мы скоро увидимся. Я думаю, Мэри не успеет написать мне и двух писем, когда эта «оперетка» будет закончена.
— Во всяком случае, Ральф, мы надеемся, что за этот короткий промежуток времени вы сумеете получить орден и повышение в чине, — засмеялась девушка, показывая мелкие, ровные зубы. — Ни в коем случае не заканчивайте, пока не добьетесь этого.
— Думаю, Мэри, что сумею выполнить ваше желание. А тогда, после возвращения…
— Знаю, знаю. Буду вас ждать. Как договорились, папа покупает нам бунгало во Флориде. Но это пока тайна. Правда, мама?
Полная дама благосклонно улыбнулась и кивнула головой.
— Всё же, Ральф, не будьте безрассудны, берегите себя, — добавила она.
— Ну что с ним сделается, мама? Ведь это не настоящая война. Проба оружия. Так сказал папа.
— Конечно, миссис Прейс. Это всё пустяки.
Капитан Лейн взглянул на часы и дал команду начать посадку. Провожающие на судно не допускались. Офицеры, столпившиеся на двух широких трапах, стали с шутками и смехом подниматься на палубу.
— Прощайте, Ральф! Держите ваши цветы. Это знак моей преданности, — донесся до Бэби голос девушки.
— До свидания, миссис Прейс, до свидания Мэри. И не беспокойтесь за меня. Всё будет прекрасно, — прокричал уже с трапа Ральф.
Посадка шла полным ходом.
В шесть часов утра «Метеор» прошел под мостом «Золотых ворот» и лег курсом на Японию.
Через четыре месяца Лейн, находясь со своим судном в Розарио, получил радиограмму от управляющего Нортона:
«Окончании выгрузки снимайтесь в Пусон возьмите отпускников следуйте Сан-Франциско».
В Пусон «Метеор» пришел ночью с потушенными огнями под охраной эсминца. В городе боялись ночных налетов противника. Введено затемнение. Не было видно ни одного огонька. Утром, к началу погрузки отпускников, Лейн вышел на палубу и был очень удивлен, увидев, что весь пирс запрудили санитарные автомашины.
Из них выносили раненых и осторожно поднимали по трапу на пароход. Бэби помрачнел: «Вот так отпускники! Не хотел бы я пойти в такой отпуск».
Носилки двигались сплошной цепью. При каждом толчке раненые стонали, на их лицах было выражение усталости и страдания. Глаза смотрели тускло, безразлично.
Кое-кто приветствовал Лейна кивком головы или легким движением руки, но большинство не замечало его.
Когда, наконец, всех тяжело раненных перенесли, на борт стали подниматься те, кто был в состоянии двигаться самостоятельно. Это было печальное шествие калек! Они шли на костылях, с забинтованными головами, слепые, обожженные…
Лейну стало не по себе. На секунду он представил себя среди этих несчастных. Вдруг глаза его остановились на фигуре одного офицера, поднимавшегося по трапу. Что-то очень знакомое было в ней — осанке, поступи, но лицо… Капитан содрогнулся.
Багрово-синий ожог расплывался по всему лицу офицера, брови и ресницы отсутствовали, один глаз закрыт черной повязкой. Это было не лицо человека, а неподвижная страшная маска, и только оставшийся неповрежденным глаз — голубой и ясный — говорил о том, что человек этот живет и мыслит. На куртке у офицера поблескивал орден «DSO».
«Заслуженный парень! Но где я видел его раньше?» — подумал капитан и вдруг вспомнил… Перед его глазами встал вечер отхода из Сан-Франциско, черная блестящая машина, девушка, красные розы и молодой человек, небрежно облокотившийся на радиатор…