Вошла секретарша.
— Николай Яковлевич, к вам капитан Мальцев.
«Не во-время», — подумал начальник, но всё же сказал:
— Просите.
В кабинет начальника неслышными легкими шагами проскользнул Петр Петрович и остановился у двери, держа в руках шляпу. Он еще больше пожелтел и сгорбился.
Николай Яковлевич вышел из-за стола и жестом пригласил Мальцева в кресло:
— Прошу вас, Петр Петрович, присаживайтесь.
Старик начал кланяться и медленно приближаться к столу. Эта церемония в такое неподходящее время раздражала Николая Яковлевича и он не очень любезно проговорил:
— Вы меня простите, Петр Петрович, я очень занят. Садитесь и рассказывайте, что у вас. Простите еще раз, что тороплю.
Мальцев выпрямился и, не дойдя до кресла, остановился:
— Я пришел, уважаемый Николай Яковлевич, просить вас о большой милости. Назначьте меня на какой-нибудь пароход. Когда Отечество в опасности, я не могу оставаться наблюдателем.
Николай Яковлевич знал, что Мальцев болен, помнил, как он в свое время настаивал на освобождении его от должности начальника моринспекции, и потому очень удивился такой просьбе.
— На пароход? Петр Петрович, вас же ни одна медицинская комиссия не пропустит, да и я сам просто не посмею посылать вас, зная, как неважно вы себя чувствуете, — сказал начальник, но тут же подумал про себя: «А хорошо бы Мальцева на „Свирицу”».
Старик нахохлился и брюзжащим голосом проговорил:
— Какая теперь может быть комиссия, Николай Яковлевич? В военное время? И потом, кто это вам сказал, что я себя неважно чувствую? Здоровье мое отменно. Я убедительно прошу вас дать мне судно.
— Хорошо, Петр Петрович. Вот ваш пароход.
Начальник взял Мальцева под руку, подвел к окну и указал на грузившуюся «Свирицу».
— Покорнейше благодарю. Когда можно приступить к приемке?
— Сейчас же. Вечером он должен уйти. Желаю всего хорошего и, в свою очередь, благодарю вас.
Николай Яковлевич крепко пожал сухую старческую руку.
«Свирица» ушла точно в назначенный час. Много рейсов совершил на этом судне капитан Мальцев. Его выходы в море всегда отличались выдумкой и смелостью. Гитлеровцы несколько раз пытались торпедировать «Свирицу». Голубчик уклонялся от торпед. Пробовали бомбить с воздуха — он делал такие маневры, что попасть в судно было почти невозможно. Он прекрасно ориентировался в трудной обстановке ночного плавания, не обеспеченного светом маяков, смело заходил в такие места, которые до войны считались опасными и несудоходными, выкрасил свое судно какими-то одному ему известными сочетаниями разноцветных полос и пятен. Эти полосы и пятна позволяли ему успешно маскироваться на фоне берегов.
Но сам Голубчик чувствовал себя неважно. Бессонные, напряженные ночи вконец подорвали его здоровье, расстроили нервы.
Он желтел, часто ворчал себе под нос, но при посторонних старался держаться бодро и никому не жаловался ни на свои боли в печени, ни на страшную слабость и частые головокружения, только всё чаще и чаще, оставаясь один, ложился на диван в штурманской рубке.
Он попрежнему придирался к мелочам и требовал от своих помощников строгого выполнения установленных им порядков.
Он оставался таким же грозным Голубчиком, каким его знали в течение многих лет. Только глаза, совсем еще недавно молодые и блестящие, потускнели. Чувствовалась в них старческая усталость.
Всё же в один из жарких августовских дней 1942 года у острова Продолговатый «Свирицу» неожиданно атаковали фашистские самолеты. В этом месте их не ждали. Наверное, у противника появилась новая база.
Петр Петрович выбежал из своей каюты, когда уже выла сирена воздушной тревоги, ревели моторы пикирующих самолетов и рвались бомбы, поднимая совсем рядом с судном высокие столбы вспененной воды.
Он еще не успел оценить обстановку, как что-то острое, причиняя нестерпимую боль, толкнуло его в грудь, и капитан потерял сознание.
Зазубренный осколок вошел в худенькое тело Голубчика и остался там, разорвав правое легкое. Петр Петрович потерял много крови, но всё же пришел в себя.
Капитан лежал на носилках тут же, на мостике. Врач, увидев, что Мальцев открыл глаза, склонился над ним:
— Ничего, Петр Петрович, всё обойдется. Сейчас отнесем вас в каюту, там сделаем… — доктор произнес какое-то латинское слово, — а там вы будете совсем молодцом. Только всё же придется вам оставить судно…
Петр Петрович приподнялся на локте, выплюнул сгусток крови и прохрипел, зло смотря на доктора:
— Во-первых командую теплоходом я, и я еще жив. Во-вторых, отсюда меня не трогайте. Старпома ко мне.
— Но… Петр Петрович. Кормовая часть горит. Вы же знаете — там горючее, плохо поддающееся тушению. И затем, вам необходим полный покой.
— Выполняйте. Старпома…
Прибежавшему черному от сажи и дыма старпому капитан дал указания:
— Развернитесь бортом к ветру. Ни о каком оставлении судна не думайте и не давайте думать людям. Раз машина в исправности, нет пробоин, — пойдем дальше. Я буду на мостике с третьим помощником. Идите.
— Есть идти. Всё ясно.
Доктор догнал убегавшего старпома:
— Федор Алексеевич, старик долго не протянет. Ранение очень опасное.
Старпом ничего не ответил и побежал на корму, откуда поднималась густая черная туча дыма.
…На мостике — третий помощник и Мальцев, укрытый несколькими одеялами. В штурманской рубке — доктор, с бинтами и медикаментами, кипятит шприц.
Ветер ослабел. Начинало темнеть. Самолеты перестали летать. Очевидно, фашистский летчик, увидев клубы дыма, решил, что с судном уже покончено, и записал еще одну «победу».
Капитан изредка командует слабым голосом:
— Возьмите вправо. Немного. Так, чтобы дым был перпендикулярен судну. Следите лучше.
Мальцев закрывает глаза. Очень больно в груди. И всё время приходится харкать кровью…
Через несколько часов усилиями всего экипажа пожар удалось потушить. Еле живой, с опаленными ресницами и бровями, на мостик поднялся старпом и доложил:
— Можно давать ход, Петр Петрович. Пожар ликвидирован.
— Спасибо, голубчик. Полный вперед! Где находимся? Курс 100°.
Ночь. Капитан на носилках. Временами он теряет сознание.
— Где идем? — еле слышно спрашивает он.
— Траверз Высокого, Петр Петрович.
— Курс ост. Фарватер первый. Ближе, чем на две мили, к острову не подходите.
Необычно часто стучит машина. Механики выжимают из нее всё, что можно. Кажется, никогда «Свирица» не ходила так быстро.
Всё реже открываются глаза у Петра Петровича. Туманная пелена застилает их. Доктор сделал уже несколько уколов, чтобы поддержать угасающую жизнь.
Внезапно Петр Петрович слышит радостный голос помощника:
— Виден входной маяк!
Капитан с трудом открывает глаза. Уже почти светло.
— Теперь дома. Доведете сами, а мне можно… Да не облокачивайтесь вы на планширь! — шепчет старик, скользя глазами по фигуре помощника.
Слабеет, тает огромное напряжение воли, дышать становится всё труднее, что-то густое, горячее наполняет рот. Это конец.
Тело Мальцева вздрогнуло и вытянулось на носилках.
Прошли годы. Новый красивый, выкрашенный в светлую краску, теплоход «Капитан Мальцев» бороздит морские дороги всего мира. И, часто встречая его в море или в портах, теперь уже пожилые моряки, а в прошлом ученики и помощники Петра Петровича, с грустью смотрят на изящное судно и вспоминают Мальцева:
— Голубчик. Неугомонный, героический старик…
„ОТКРЫТОЕ МОРЕ“
— Итак, Берни, осталось уже немного до Формозского пролива. Если всё будет благополучно, то через два-три часа мы придем на траверз Тайваня, — сказал капитан Даймонд, кладя циркуль-измеритель, которым он только что «шагал» по карте.
— Так точно, сэр, — отозвался Берни — второй помощник. — Я тоже проверил. Должны быть через два часа тридцать минут. В общем, завтра будем в Шанхае.
— Никогда не говорите «будем», Берни, пока вы не пришли в порт. Неизвестно, что может случиться. Мы в море, не забывайте, — заметил капитан, выходя из рубки.
— Предрассудки! — фыркнул Берни, но это было сказано тихо, так, чтобы не слышал капитан.
Капитан Патрик Даймонд командовал пароходом, носящим название «Стальной Пахарь».
Этот пароход довольно долго стоял на приколе в Плимуте из-за отсутствия работы, но после получения Англией большого китайского заказа на машины «развязал трубу» и делал уже второй рейс в Китай.
«Стальной Пахарь» принадлежал английской компании «Блю-Фунел», поднимал около семи тысяч тонн груза и, несмотря на свой преклонный для судна возраст (32 года), был еще надежен и крепок.
То же можно было сказать и о его капитане. Патрик Даймонд в свои 60 лет чувствовал себя здоровым и бодрым.
Это был обыкновенный английский капитан, очень похожий на сотни других, ему подобных, тружеников моря, бороздивших моря и океаны во всех направлениях под всеми флагами мира.
И внешне он мало чем отличался от старых капитанов других национальностей: голландцев, норвежцев, шведов, проведших в море столько же лет жизни, сколько провел их Патрик Даймонд. Высокий, несколько тучный, уже лысеющий, с красным обветренным лицом и немного выцветшими, но еще зоркими глазами.
Однако было бы несправедливым сказать, что капитан «Стального Пахаря» вообще ничем не отличался от других капитанов. Была у него одна черта, которая выделяла его из среды многих морских капитанов; эта черта — важность.
Да, Патрик Даймонд был очень важен. Несмотря на то, что в последнюю мировую войну Англия потеряла свое значение на море и репутацию «владычицы морей», Патрик Даймонд не хотел замечать этого.
Он бесконечно гордился тем, что является подданным ее величества королевы английской, потомком знаменитого Нельсона, и попрежнему считал, что Соединенное Королевство стоит во главе мировой морской торговли. Он не знал ни одного иностранного языка, не изучал их принципиально, так как был убежден, что все должны говорить по-английски.