Спустились на бочки, крепко держась за поручни трапа.
— Вон они, голубушки! Две шевелятся. Клинья выбило. Моментом сделаем!
— Даю малый ход! Начинайте крепить! — раздался сверху голос капитана.
Володя и боцман медленно двинулись по скользким и мокрым бочкам.
— Ложись! — вдруг закричал боцман, и Володя видел, как он упал на бочки. Володя лег рядом с боцманом и судорожно вцепился в найтовы. Волна накрыла их.
«Конец!» — мелькнуло у Володи.
Но судно вышло из-под воды. Володя держался за найтовы.
«Так, значит, удержался!» — радостно подумал он. Страх проходил, от волнения даже мутить перестало.
— Ложись! — снова раздалась команда боцмана. И опять через них прокатилась шипящая волна, выкупала лежавших и отошла. Встали, пошли и, наконец, добрались до катающихся бочек.
— Подбирай клинья! Смотри, чтобы ноги бочками не придавило!
Через полчаса обе бочки были занайтованы, расклинены и неподвижно лежали на месте.
— Всё! Поползли домой!
Обратно возвращаться было легче. Подгонял ветер. На спардеке их встретил Александров:
— На кормовой палубе всё в порядке. А у вас как?
— Порядок. Доложи капитану, а мы пойдем переоденемся.
В каюте боцмана было тепло. Ярко горел свет.
— Теперь можно и закурить! Володя! — позвал боцман. — Закуривай!
Володя взял папиросу. С мокрой одежды стекала вода. Боцман удовлетворенно затянулся. Качка уже не казалась такой сильной.
— Ну как? Страшновато было? Раньше приходилось попадать в такие шторма? — испытующе глядя на Володю, спросил боцман. Володя молчал.
«Сказать, что не страшно, что бывало и похуже, а это ерунда», — думал Володя и вдруг почувствовал, что Михаил Семенович пристально на него смотрит. Володя поднял глаза и встретился с умным и добрым взглядом боцмана.
— Нет, нет, Михаил Семенович! Не бывал, — сконфуженно и радостно заговорил Володя. — Я ведь первый рейс иду… А то, что я на «Франце» был, — вранье, неудобно как-то новичком быть… Думал, засмеют.
— Я ведь знал это. Новичка сразу видно. Ко мне много таких, как ты, «старых моряков» приходило! Ничего! Теперь некоторые уж капитаны хорошие. С капитанским дипломом никто не родится, потому ничего позорного нет в том, что ты новичок.
Володя задумался. После пережитого он понял, что быть моряком — это не значит носить пиджак невообразимого цвета и совершать увеселительные прогулки по иностранным портам. Он понял, что нужно еще много учиться, чтобы стать настоящим моряком.
— Марш переодеваться, а то простудишься! Ишь воды сколько напустил, — прервал его размышления боцман, бросая окурок в пепельницу.
ДРАГОЦЕННЫЙ ГРУЗ
Море было лазурно-голубое. Легкий ветер, слетевший с гор, покрыл его золотой рябью.
Всегда шумный, Барселонский порт сегодня необычно тих. Несколько часов назад он перенес большой налет фашистских самолетов. Еще дымились остатки разрушенных зданий. Отряды народной милиции тушили пожары и переносили раненых в лазареты.
Капитан «Компостеллы», прищурясь, смотрел на море. Он думал о том, что сегодня ночью выйдет в долгий и опасный рейс. Он должен вернуться как можно скорее! Этого требует республика. Он думал и о том, что завтра его жизнь может оборваться и что только случайно это не произошло вчера, когда совсем близко от него разорвалась бомба.
Капитан закрыл глаза, и воспоминания недавнего прошлого возникли в его памяти.
Капитан Альварес шел курсом на Барселону, когда получил радиограмму от бежавшего с мятежниками владельца «Компостеллы»:
«Капитану Альваресу.
Немедленно следуйте Майорку. Барселона в руках красных.
Хозе Сокорро».
Капитан прочел приказание хозяина, вызвал на мостик радиста и передал ему ответ:
«Компостелла идет Барселону.
Альварес».
Альварес любил свою родину и знал, что такое фашизм. Часто бывая в Италии и Германии, он видел эти «процветающие» страны. Он видел мертвый Гамбург, некогда такой веселый и живой. Видел угрюмые и испуганные лица немецких граждан и наполненные людьми эшелоны, отправляемые в концлагерь. Капитан видел выступления голодного народа в Генуе, нищету в Мессине, оборванных и жалких итальянских детей. Он видел также пароходы с ранеными, возвращавшимися из Абиссинии.
Он ни на минуту не сомневался в правильности своих действий, когда перешел на сторону республиканского правительства. «Компостелла» сделала еще несколько рейсов для республики. Но теперь, когда все фарватеры заминированы, когда на каждой миле можно встретить пиратскую подводную лодку, судно выходило в море в крайнем случае. Нужно было беречь флот. «Компостелла» стояла в бездействии уже больше месяца. И вот вчера капитана вызвали в штаб. Он увидел усталое лицо комиссара, склонившегося над столом. Утомленными, покрасневшими от бессонницы глазами комиссар посмотрел на капитана:
— Садитесь, капитан!
Альварес сел.
— Я вызвал вас вот для чего… Барселоне нужен хлеб. Мы урезали паек нашим бойцам. «Компостелла» поднимает десять тысяч тонн…
Капитан улыбнулся:
— О, понятно! Я привезу хлеб.
— Спасибо! Я не ждал от вас другого ответа. Но учтите, что море кишит немецкими и итальянскими подлодками. Предприятие чрезвычайно опасное. Можно погубить людей и судно. Но необходимость вынуждает. Возвращайтесь скорее. Мы будем ждать вас с нетерпением. Подробные инструкции получите у секретаря.
Комиссар встал, подошел к капитану и крепко пожал ему руку:
— Возвращайтесь скорее! Из порта вас выведет «Делос».
Всё это вспомнил капитан, глядя на рябившее солнцем море. Оно казалось таким безмятежно-спокойным. «Компостелла» была готова к отходу, и Альварес ждал наступления ночи.
Ночью, в сопровождении сторожевика «Делос», «Компостелла» с потушенными огнями вышла из порта.
Тридцать семь дней продолжался рейс «Компостеллы»
Альварес торопился. Он подгонял измученных жарой механиков, кочегаров.
Но люди и без того старались изо всех сил. «Компостелла» летела! Никогда еще у нее не было такого хода.
В порту назначения «Компостеллу» встретили докеры, приветствуя сжатыми, поднятыми вверх кулаками.
В этот же день в трюмы «Компостеллы» полилась нескончаемая река пшеницы. Грузчики предложили работать без перерыва до конца погрузки.
Через трое суток отяжелевшая от груза «Компостелла» вышла в обратный рейс.
Рейс «Компостеллы» подходил к концу. Еще сутки — и Барселона получит 10 000 тонн хлеба… Капитан стоял на мостике, внимательно вглядываясь в поверхность моря. Второй помощник, Диас, не отрываясь, смотрел в бинокль. Ему всё время казалось, что он видит то плавающую мину, то перископ, то торпеду.
Диас перешел на правое крыло. И вдруг… Что это? Снова ошибка? Нет, черная, невысокая палочка чертила на поверхности моря ровную пенящуюся полосу.
— Перископ с правого борта! — закричал Диас. Капитан одним прыжком очутился на правом крыле. Глаза сразу нашли перископ, на который указывала дрожащая рука штурмана. Подводная лодка шла параллельным курсом.
— Лево на борт! — скомандовал Альварес и, быстро наклонившись к переговорной трубке, крикнул в машину:
— Самый полный, механик! Подводная лодка! Попробуем уйти.
«Компостелла» уходила к африканскому берегу. Капитан Альварес смотрел на перископ. Подводная лодка всплывала. Вот уже показалась над водой ее рубка.
— «ИВ-4», — прочел он. — Фашистская! Проклятые наемники! Больше ход! — крикнул капитан в трубку. Из машины глухо ответили:
— Больше прибавить не можем. Цилиндры не выдержат.
«Компостелла» быстро удалялась от лодки.
«Может быть, успеем…» — подумал Альварес.
В бинокль было видно, как открылся люк и из него на мостик вылезли офицеры, а к пушке — орудийная прислуга. Белый бурун под штевнем говорил о том, что лодка дала ход. Теперь стало ясно, что она нагонит «Компостеллу». К капитану подошел взволнованный Диас.
— Капитан, — начал он прерывающимся голосом, — лучше умереть, чем отдать «Компостеллу» им, — Диас показал на лодку.
— Умереть никогда не поздно, Диас. Но Барселона ждет хлеба. Армии нужен хлеб, Диас. Мы должны доставить его…
— Это невозможно, капитан! Они догонят нас…
В это время белое облачко вырвалось из ствола орудия подводной лодки, и снаряд упал далеко впереди «Компостеллы», подняв высокий столб воды.
— Расстреляют… Повредят машину, — проговорил капитан, ни к кому не обращаясь.
Еще несколько снарядов упало уже близко от судна, обдавая мостик брызгами. Капитан Альварес решительно подошел к телеграфу, поставил ручку на «полный назад», потом дал судовым свистком три коротких свистка. С лодки перестали стрелять. На мостик вбежал старший механик. Лицо его было черно от копоти, и струйки пота, стекая со лба, делали его полосатым.
— Так это что же? Вы сдаетесь, Альварес? Я бы сначала потопил судно, а потом… — с нескрываемым презрением крикнул старший механик.
Капитан не ответил. Казалось, что он решает в уме какую-то сложную задачу. На лодке, которая была уже на траверзе, подняли многоцветный флажный сигнал.
— Разберите сигнал, Диас, — приказал капитан. Второй штурман записал флаги, снял с полки международный код и принялся разбирать сигнал. Механик склонился над столом вместе с Диасом.
— Капитану с документами и кассой немедленно прибыть на борт подводной лодки, — разобрал Диас и подал капитану текст.
Альварес оживился:
— Спускайте шлюпку быстрее. Я сейчас еду… — Капитан спустился в каюту.
— Чего он так обрадовался? Радоваться, кажется, нечему. Его на лодку — и в тюрьму, а нас под конвоем в порт, занятый фашистами, — возмущенно сказал механик.
С правого борта спустили шлюпку и штормтрап. Экипаж, сбившийся на палубе, с волнением следил за подводной лодкой, за наведенными на «Компостеллу» орудиями, и волна возмущения, негодования и ненависти поднималась в сердцах испанских моряков. Капитан вышел из каюты. Он был необычно параден, в полной форме. В руках держал пухлый, туго набитый судовыми документами портфель. Лицо его было бледно, но спокойно, только прыгал маленький желвачок на левой скуле. Диас заметил это. «Еще согласится отдать хлеб фашистам. Эх!..» — подумал он, смотря в упор на капитана.