Так тебя добивали
Верноподданные твои.
Дайте крови моей, ты шептал,
Дайте крови!
И рассыпал лишь горсть чешуи,
Прикоснувшись к своей улыбке.
Но далекие башни больших городов
О забытой ночи напоминали,
Где над рекой
Любимая твоя прошла.
Она тогда тебя искала,
Поверь мне…
Прошла она под арками ночными,
Где ветер, словно легкая косынка
притягивал к себе ее земное платье.
И замерла под тенью серой мóста,
Переступив на лестнице гранитной,
Чтоб вытряхнуть из туфли летнюю былинку.
И видела за темною рекою
На гребнях крыш туманных часовых
С осыпавшейся тяжкою пыльцою
От каменных венков колосовых.
Над набережной ты покачнулась
И поплыла над окнами у замершей воды
И над всеми лицами в сиреневой пыльце.
Но лишь одного тебя она искала, —
Ты спал здесь между статуй
С румянцем мрачным на лице.
Ты рубиконы рук переходила
По стынущим часам с запястий,
Ты промежутки лиц переплывала.
И над сияньем умершим остановилась,
Застыв на облаке
Над образом лица.
А ты не видел ее, а ты покинул ее…
Ни дельфины и ни тритоны
Не трубили в пустую ночь.
Ты увидел, как за шахматной далью паркета
Между карликовых нежных лимонных деревьев
Ты ушел, поклонившись,
Шагом шахматного коня.
Оглянувшись, ты вынул ключ из груди.
Впрочем, зачем тосковать…
Остановись,
Еще шаг…
Можно теперь прикурить.
С оголенным лицом
Пред ощерившимися дискозубами
Что кричать, что петь?
Это ты еще с высоты пьедестала
Стоял и завистливым оком
Взирал на людей и дельфинов.
И вы готовились слушать,
Уже не терзаясь предсмертно
Ночным расставаньем с водой.
Расселись дельфины по голым трибунам,
Говоря на языке зажигалок
И трением кожи о кожу.
Зачем голодные смеющиеся рты
Рассеялись по всей долине,
Расселись по водам и весям,
Вы перевесясь, никните на проводах,
Дельфины,
Зачем вы слушаете меня?
Скажите!
Ну!
Прошу вас!
Но вы припали в страхе к телу друга
И слушаете, слушаете, слушаете:
Как за грудной решеткой бьется сердце.
Но почему не слышите, о чем пою я вам?
Все мы станем сиамскими братьями, —
Вены скрестим друг с другом, —
Чтобы общая кровь в морских виноградниках
Нас обняла леонардовым кругом.
А ты сквозь очки скользнул под воду,
Ты лицо раскрыл и в испуге дельфина
вокруг ты видишь,
Там в другом – иная твоя свобода,
Но ты себя ненавидишь?
Это не ты… это не мы – перемол морзянки,
Хруст во рту от стеклянных знаков.
Но больше нельзя, нельзя, нельзя
Кричать в ночную сушь,
Оступаясь скользя
В свою неизвестную глушь.
Что спеть еще вам напоследок,
Сходя в морскую глушь?
Давя ногой ракушки
Наушников и телефонов?
Но почему, скажи, дельфин,
В наушниках ты вечно,
И я тебя не понимаю?
Что шепчут тебе в стоптанные уши,
Когда лежишь на пыльной мостовой,
Беруши?
Куда идешь ты?
Зачерпывая финики с лотков,
Мелькая черным бантиком хвоста?
Следи, дельфин,
Как чертит море караван судов,
Разыскивая карие провалы
В кофейной жиже мира.
И кто-то на моторке
Пускается один
С эсхатолотом блуждать над морем.
Ужель ты ждешь,
Когда под вопль аплодисментов
И магния бесшумные круги
Корабль с подводной бульбой вместо носа
Ты за собою повлечешь
В наполненную минами авоську,
Чтобы подняв ее ликуя,
Взлететь уныло над толпой?
Иди, дельфин,
Ни слов, ни букв не ведай,
Плыви в раскатах раковин квартирных.
Пока вода не пришла
Для опустевших душей ночных.
Если ночью вода войдет,
Опустевшие души прольются горячим дождем.
И вы застывшие по банным полкáм,
По кафельным пóлкам
Понахохлившись, в мыле по брóви
Отгребете руками радугу пены
К ступеням у входа.
Вы скользнете кафельным глянцем
В источимой тоске,
И отпущенный пар сойдет
Над открывшимся чистым морем.
Так заканчивается история дельфинария
И всех его братьев в наушниках,
Которые отстрелялись и сняли пробки с ушей.
Лишь мальки мелькают у арок —
У входа крови нашей, освеженной и вечной.
Е.Т.
Как дневные прогулки,
Далеки острова.
И шаги твои осторожны,
Чтобы след не оставить в мире.
Там морская даль над домами,
Чаек гулкие поплавки,
И вечерняя не молкнет заря,
Словно Альтдорфера битва,
Стянувшись пучком к горизонту.
Здесь природа света чиста.
Световые координаты
На лице твоем прижились.
Но всегда над молчаньем твоим и моря
Красота твоего лица.
И радуги распущенный хвостик,
Угасший за лесом.
Лишь вода отступает,
Проходя по соленым колосьям,
Рядом с памятниками,
Где дети играют,
Ударяя мячом в свое отражение в постаменте.
Мелют все так же соль муки или денег
Мельницы над простором морским,
И радары, словно мельницы ветряные,
За избой на поляне.
Только ветер кружи́т
Сквозь ажурные крылья,
Только дети шлепают мячик
И прячут его в ячейку руки.
Памяти Андрея Тарковского
Вновь ночь облавная на студии,
И люди с фонарями
Собрались в груды для ночной охоты.
Вновь по колено утопая, бредут болотом бутафорским.
И снег искусственный бело-янтарной соли
Летит нетающий в глазах.
И рядом за границей декорации
На хвойной просеке
Дежурят напряженные пожарные.
А по другую сторону дороги
Миры иные угасают,
И Фамарь, уснув, с фонарем сидит у ворот.
Здесь ветер зимний
Не выдул нас еще
Из мест обжитых
По эту сторону отснятой кинопленки.
Не протрубили вентиляторы
Из реактивной глуби над болотом.
Блеснет огонь
Сквозь прорези фанерной амбразуры.
Так факельный родник влечет
Из-за ночной реки.
И я прошел вдоль всей стены зубчатой,
Ощупывая декорацию,
Что трепетала на ветру.
Там дальше плыли
Безыскусные поля